Он вызывал интерес везде и у всех. К нему испытывали любовь и восхищение либо ненависть и... восхищение. Высокого роста, импозантный, великолепно владеющий словом, мастер интонации, позы и жеста, Анатолий Собчак владел врожденным свойством, особо ценным для телекомментаторов, политиков, начальников, лидеров в любой сфере жизни - тем, что в 60-е-70-е годы называли магнетизмом, а теперь именуют харизмой.
Анатолий Александрович стал знаменит и весьма популярен благодаря своим ярким выступлениям на заседаниях Верховного Совета СССР, транслировавшихся по телевидению. Затем его выбрали председателем Ленсовета, а вскоре, в 1991 году, мэром Ленинграда.
Собчак был хорош там, где нужно было представительствовать, вести переговоры, принимать смелые решения. Если у него в чем-то и был выдающийся талант, то это талант разрушителя. Выгнать обком партии из Смольного, пойти грудью на генералов, намеренных выполнять приказы ГКЧП, - подобные вещи требовали большой личной смелости. И мэр ею обладал. В принципе он, казалось, всегда был готов стоять на своем, не уступать никому и ни при каких обстоятельствах. Эти качества обеспечили ему безусловный успех в демонтаже советской реальности на завоеванной им территории.
Правление Анатолия Александровича внешне было похоже на царствование: внешний блеск, энергия, четкий политический курс, уверенность в правильности выбранных целей, звездный круг друзей из мира культуры и искусства... И все же его не избрали на следующий срок. Это было неожиданностью, но не было случайностью. Время в стране изменилось. Романтики-демократы первого ельцинского призыва сходили с исторической арены. Собчак оставался, по сути дела, последним из них во власти. Заканчивался период, когда у руля управления огромным мегаполисом мог находиться блестящий оратор-профессор, не умеющий функционировать в качестве элемента госаппарата.
К 1996 году Собчак пришел безо всякой поддержки в Москве. Вокруг Ельцина не было уже совершенно никого из его друзей-единомышленников. Новое окружение президента относилось к Собчаку откровенно враждебно. Это были в основном грубые, малокультурные, но очень хваткие и жесткие люди: те, кто уже успел пострелять по парламенту из танков. Интеллигент с замашками светского льва был им не ко двору.
И все же гром прогремел неожиданно. Буквально за несколько месяцев до выборов о своем намерении соперничать с Собчаком заявил его заместитель Владимир Яковлев. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы, но позиции действующего градоначальника казались незыблемыми...
На мой взгляд, на выборах 1996 года не столько выиграл Яковлев, сколько проиграл Собчак. Тому было несколько причин.
Первая из них лежала на поверхности. Мэр находился в плену своих прежних представлений о выборах как о некоем полустихийном митинговом процессе и не придал значения появлению новых избирательных технологий. Он крайне неудачно сформировал свой штаб и неуклюже провел избирательную кампанию.
Были и иные причины. За время своего руководства городом Анатолий Александрович сумел обидеть очень многих: от существенной части городской элиты до коммунистов, ветеранов и офицерства. В относительной оппозиции к нему находились промышленники и профсоюзы. А это все, как известно, - весьма многочисленный и дисциплинированный электорат.
Апофеозом упрямства градоначальника стала областная профсоюзная конференция, проходившая в канун выборов в наших стенах. Учитывая сам характер мероприятия - на конференцию должны были съехаться профсоюзные лидеры, имевшие влияние на крупнейшие трудовые коллективы города и области, - Собчаку было просто, на мой взгляд, необходимо хоть как-то примириться с этими людьми, много лет находившимися с ним в конфронтации.
Собчаку предоставлялся великолепный шанс, если не изменить коренным образом, то хотя бы улучшить к себе отношение. Не сомневаюсь, читатель уже понял, что мэр и здесь все испортил. Он начал поучать, "воспитывать" делегатов конференции, рассказывая им, как плохо народу жилось при советской власти. Но на дворе был уже 1996 год. В это время, при Ельцине, простым людям жилось уже намного хуже, чем при коммунистах.
Потом были выборы. В первом туре Собчак шел с небольшим перевесом, но не набрал необходимого числа голосов. Во втором проиграл. Победа его оппонента была не триумфальной, но достаточно уверенной для того, чтобы быть неоспоримой. Не помню точно сколько, но он выиграл несколько процентов голосов. Мне говорили потом, что в центральных районах города Собчак победил с перевесом в 7%, а в периферийных районах проиграл 25%. Проиграл он именно там, где живут небогатые люди, где сосредоточена основная масса воинских училищ и частей.
Кстати, совершенно неожиданно Яковлев выиграл у Собчака телевизионные дебаты. Он выглядел простым, симпатичным и искренним человеком, озабоченным городскими делами, и совсем не пасовал перед своим недавним начальником. Удивительно, но Анатолий Александрович к этому оказался не готов и даже несколько растерялся под напором критики. Вдруг выяснилось, что у него совершенно нет каких-то новых, перспективных идей, которые можно было бы предложить избирателям. В общем, проигрыш по всем статьям.
Не знаю, как столь самолюбивый человек, как Собчак, вообще смог пережить такое поражение. Держался Анатолий Александрович очень мужественно. Многие из его вчерашних сторонников, в том числе и некоторые столпы интеллигенции, оказались у праздничного стола новоиспеченного губернатора еще до официального объявления итогов выборов. Приехал Ельцин, скупо поблагодарил Анатолия Собчака за проделанную работу и выставил его за дверь в прямом и переносном смысле. И здесь-то выяснилось, что никаких позиций, подготовленных на черный день, у Собчака не было. Не было, судя по всему, и сколь-нибудь значительного денежного состояния. Экс-мэр собрал в Муниципальном культурном центре на Невском (во дворце Белосельских-Белозерских) всех своих сторонников, очень спокойно, сдержанно и вместе с тем тепло поблагодарил людей за поддержку, попрощался и ушел буквально в никуда.
Формально Собчак начал работать в некоей, ранее неизвестной в городе должности представителя ЮНЕСКО. Он обосновался в этом качестве в небольшом, но красивом и уютном особнячке на улице Чайковского, но вскоре его оттуда попросили. Как мне потом говорили, об особнячке узнал родной для Анатолия Александровича юрфак госуниверситета и заполучил здание в свое пользование. Видимо, выгнать еще вчера всемогущего Собчака вместе с его ЮНЕСКО из этого домика было для некоторых персон, как говорится, особым кайфом. Экс-мэр превратился в опальную фигуру.
В сложившейся ситуации Анатолий Александрович решил вернуться к тому делу, которым он занимался до своего вовлечения в большую политику, - к преподаванию и научной работе. В этом, видимо, была своя логика. Как мне позже рассказывал сам Собчак, он обратился с просьбой принять его назад в госуниверситет - ответили отказом. Тогда Собчак обратился в Европейский институт, который и самим своим созданием, и долгое время финансированием во многом был обязан именно мэру, но и там получил отказ.
В тот момент, не зная сложившейся ситуации, я предложил Собчаку заведовать кафедрой в СПбГУП. О том, чтобы профессор уровня Собчака возглавил соответствующую кафедру, можно было только мечтать. Анатолий Собчак ответил согласием на мое приглашение, пришел к нам в отдел кадров и оформил документы. Для издания приказа о его приеме на работу не хватало только трудовой книжки. Но принести ее Собчак не успел. Последовала попытка его ареста.
Совершенно неожиданно в самом центре города к нему подъехал микроавтобус с автоматчиками в спецодежде и касках. Экс-мэра окружили, и некие работники правоохранительных органов попытались его задержать. В то время весьма осведомленные люди говорили мне, что это была "рука Москвы". Якобы приближенные Ельцина решили окончательно расправиться с Собчаком. Будто бы в одной из городских тюрем его уже ждала камера со специально подобранными уголовниками, которые должны были сломить Анатолия Александровича и заставить его признаться в несуществующих грехах. Судя по звездам на погонах авторов данной гипотезы, это было очень похоже на правду.
В то же самое время мне довелось присутствовать в Таврическом дворце на заседании Совета безопасности России. Довольно-таки неожиданно на трибуне этого весьма серьезного собрания силовиков появился депутат Думы Тельман Гдлян. Тот самый, что прославился в советское время на ниве хлопкового дела вместе с Ивановым. Оба они тогда были следователями Генпрокуратуры СССР и "наводили порядок" в Узбекистане. На этот раз Тельман Хоренович выступил с пламенной речью, обличая Собчака и его "темные" дела. Речь его выглядела до неприличия неубедительной. Абсолютно никаких фактов злоупотреблений Гдлян привести не мог. Аудитория слушала депутата с полным недоумением. Не дав ни одного сколь-нибудь убедительного ответа на вопросы, Гдлян вывалился в коридор. Сквозь распахнувшуюся дверь из зала было видно, как на него с вожделением набросилась орава телевизионщиков. Все это выглядело совершенно отвратительно. Было очевидно, что против Собчака затеяна какая-то мерзость, крупная политическая провокация. Я тогда подумал, что Гдлян примчался в Петербург в расчете, что московские "специалисты" выбьют из Анатолия Александровича признательные показания и Гдляну в этой истории прописана какая-то роль. Может быть, в части "работы с общественностью", манипулирования прессой. Но что-то у этой публики не сработало.
Как мне потом рассказывал начальник ГУВД генерал Пониделко, Собчака спасла Людмила Нарусова. Супруга в критический момент оказалась рядом с Анатолием Александровичем. Тащить его силой группа захвата не решалась. Агенты, потрясая бумагами, требовали от Собчака пройти в автобус, и законопослушный профессор-юрист был в принципе уже готов это сделать. Но тут вмешалась Людмила Борисовна. Она трижды и очень настойчиво сказала мужу: "Толя, тебе же плохо! У тебя же сердечный приступ!" В конце концов потрясенный происходящим, Анатолий Собчак понял, что от него хочет жена. Была вызвана машина "скорой помощи", и его увезли в Военно-медицинскую академию. В городе стало известно, что инициаторы ареста пытались выцарапать бывшего мэра с больничной койки, но начальник академии Юрий Шевченко больного не отдал. Чуть позднее Анатолия Александровича перевели в кардиологическое отделение 122-й медсанчасти.
Скандал разразился ужасный. В городе мало кто верил, что Собчак мог быть замешан в каких-либо злоупотреблениях. Ему сочувствовали даже давние недоброжелатели. Но поделать никто ничего не мог.
В этот момент мне позвонила Людмила Борисовна и попросила сходить с ней в 122-ю медсанчасть, проведать мужа. Не скрою, особого восторга эта просьба у меня не вызвала. Обстановка вокруг Собчака была более чем накаленной. Никто не знал, какую еще гадость могут устроить его могущественные недоброжелатели. Но возмущение данной историей пересилило мое нежелание в нее ввязываться.
Это был самый напряженный поход в больницу в моей жизни. К счастью, в итоге оказалось, что опасения не сбылись. Мы с Нарусовой поднялись на кардиологический этаж и вошли в палату. Картина, открывшаяся моему взгляду, была удивительной. Несмотря на холод на улице, окна просторной палаты были распахнуты настежь. Анатолий Александрович в одних пижамных штанах, по пояс обнаженный делал что-то вроде зарядки. В палате он был один, но вокруг время от времени появлялся персонал. Чувствовалось, что о нем здесь заботятся. Собчак выглядел абсолютно спокойным. Казалось, что он даже внутренне готов стать политзаключенным. В облике и беседе проступало его внутреннее достоинство.
Через некоторое время Анатолий Собчак чудесным образом оказался в Париже. Понятное дело, что при наличии выписанного ордера на его арест вылететь рейсовым самолетом он не мог. Поговаривали, что Анатолий Александрович улетел из Пулково на частном самолете... Вполне возможно, что отъезд Собчака за пределы страны был наилучшим выходом и для его московских гонителей. Уж слишком происходящее взбудоражило общественность.
Парижская эмиграция бывшего мэра была довольно-таки продолжительной. И все это время люди возмущались данной историей. В защиту Собчака выступил Дмитрий Сергеевич Лихачев. Высказал недовольство преследованиями бывшего мэра и губернатор Владимир Яковлев. Наш университет тем временем выпустил небольшую книжечку с лекциями Анатолия Александровича, прочитанными им в СПбГУП за несколько месяцев до описываемых событий. Понятное дело, что издание этой книжечки ни на что не влияло, но нам хотелось как-то морально поддержать Собчака. Несколько экземпляров брошюры я передал Нарусовой, которая время от времени заезжала в университет поделиться последними новостями, остальные (около тысячи) разослал по городу.
В конце концов тема с уголовным преследованием Собчака как-то сошла на нет, и он вернулся в город. В аэропорту Анатолия Александровича встречала толпа журналистов. На следующий день одна из газет напечатала его интервью, в котором среди прочего сообщалось, что работать Анатолий Собчак будет в Гуманитарном университете профсоюзов.
Если бы не это интервью, я бы совершенно спокойно принял профессора на работу и поставил бы все окружающее человечество перед свершившимся фактом. Но интервью было прочитано моим руководством. Руководство порекомендовало мне не приглашать на работу Собчака.
Ситуация сложилась отвратительная. Собчак действительно собирался выходить к нам на работу. Как ни поступи - все будет с моей стороны некрасиво. И я пригласил Анатолия Александровича пообедать в "Старую таможню", ресторан на Васильевском острове. Собчак воспринял мою информацию внешне весьма спокойно. Не испытывать боли он, конечно, не мог.
После возвращения Анатолия Александровича из Франции мы иногда виделись. Как-то раз встретились в центре города на каком-то мероприятии, после чего вместе с ним и Нарусовой поехали ко мне домой, попили чаю. Что и говорить, Анатолий Александрович чувствовал свою невостребованность. Как это обычно бывает в таких случаях, его начали сторониться бывшие друзья, в том числе из числа звезд культуры и искусства. Я видел на некоторых приемах, как кое-кто из персон, еще вчера искавших его благосклонности, пытавшихся заглядывать ему в глаза, теперь уклонялись от встреч с Собчаком. Выглядело это довольно-таки противно.
Накануне очередных парламентских выборов Анатолий Александрович позвонил мне. Он решил снова вернуться к политической жизни, снова баллотироваться.
В последний раз мы встретились в Большом театральном зале университета. Как это обычно бывало в моем авторском цикле телепрограмм "Университетские встречи", в зале собралось свыше 700 студентов. Собчак, по своему обыкновению, выступал весьма интеллигентно, ярко, остроумно. "Университетские встречи" шли по городскому телеканалу, и программу с Собчаком мне по нему показать не удалось. Телезрители ее увидели по каналу "Россия" значительно позднее. Но, как мне говорила Марина Фокина, занимавшаяся тогда общественными связями Собчака, Гуманитарный университет профсоюзов оказался единственным в городе учреждением, предоставившим Анатолию Александровичу площадку для встречи с избирателями на тех выборах. Это было вообще последнее публичное выступление в жизни Анатолия Собчака. Выборы он проиграл, даже не вошел в первую тройку лидеров в своем избирательном округе. А через месяц с небольшим его не стало. Он ушел в 62 года - не выдержало сердце...
Думается, что крах карьеры Собчака случился все же не потому, что он во многом заблуждался и много ошибался. И даже не потому, что он не подходил в принципе для хозяйственной работы. Кстати, многие считают, что мэр такого мегаполиса, как Петербург, не обязательно должен быть администратором-хозяйственником. Достаточно быть хорошим политиком, оставляя экономику, дороги, "коммуналку" своим заместителям.
Для многолетнего стабильного успеха в политике Собчак, возможно, был слишком честным, искренним и гордым человеком. Ему, на мой взгляд, не хватило "гибкости хребта", умения приспосабливаться, способности склонять голову перед обстоятельствами. В этой связи он был обречен. Своим поражением Собчак окончательно подтвердил свое право на место в ряду петербургских интеллигентов - социального слоя, отодвинутого ходом истории на обочину развития страны.
Анатолий Собчак стал своего рода символом ярчайшей социальной группы нашей страны - той части интеллигенции конца 80-х-начала 90-х годов, которая добивалась перемен. Для одних он ассоциируется с бедой, разрушением привычного и дорогого им мироустройства. Для других Собчак - персонифицированное воплощение их романтических мечтаний о стране, живущей по законам достоинства и совести. Его полюбили как свою мимолетную мечту о свободе и счастье, о жизни с гордо поднятой головой. И разлюбили и даже возненавидели, когда поняли, что жить так не смогут никогда. Напоминание о несбывшейся мечте нестерпимо.