Тюменский писатель Виктор Строгальщиков из "провинциального классика" постепенно превращается в автора федерального масштаба.
Не так давно благодаря циклу романов "Слой", "Край", "Стыд" он попал в список финалистов самой крупной в России литературной премии "Большая книга". Его имя не часто мелькает в прессе, хотя сам он по профессии журналист. Возможно, именно из-за своей способности любить факты и говорить откровенно он, по утверждению критиков, смог создать эпопею о событиях на севере Сибири, которая претендует на звание самого честного произведения о российской жизни 1990-х годов.
Застать Виктора Строгальщикова в Москве чрезвычайно непросто. Писатель большую часть времени проводит в своем городе и, как утверждает, не пользуется мобильным. В столице бывает наездами - в основном гостит у дочери, нянчит внуков. Их у него трое. Ребята изо всех сил стараются насладиться редкими минутами, когда дед рядом, а потому отпускают его чрезвычайно неохотно. Во время интервью то и дело были слышны их недовольные голоса.
РГ | У вас такие серьезные произведения, в которых много про политику, власть, деньги, предчувствие глобальных катастроф. Почему именно эти темы? В жизни и так мало позитивного.
Строгальщиков | Ну а куда от них деться? Наверно, все-таки профессия дает о себе знать: я журналист с 40-летним стажем. К тому же сам активно участвовал в общественной жизни конца 80-х - начала 90-х: бесконечные выборные кампании, работа в системе власти - некоторое время я был пресс-секретарем губернатора Тюменской области, был советником министра топливной энергетики.
РГ | Я так понимаю, вы придерживаетесь мнения, что литература должна отражать реальность?
Строгальщиков | Свой первый роман ("Слой") я начал писать в 96-м году, вспомнив старую присказку: если не можешь найти книжку, которую тебе хотелось бы прочитать, - напиши ее сам.
РГ | С того момента прошло достаточно времени, многое в литературе поменялось, а вы продолжаете свою серию романов. Вы хотите сказать, что по большому счету и сейчас читать особо нечего?
Строгальщиков | Ну почему же, есть Александр Кабаков, мой любимый, блестящая, потрясающая Людмила Евгеньевна Улицкая... По крайней мере, эти два имени уже оправдывают современную русскую литературу.
РГ | Конкурентов из списка финалистов "Большой книги" читали?
Строгальщиков |Не всех, откровенно скажу.
РГ | Не хочется?
Строгальщиков | Я люблю литературу определенных тональностей. С огромным удовольствием и отчасти с ужасом прихожу в свой любимый книжный магазин на Новом Арбате: когда вижу огромное количество всего написанного и изданного, понимаю, что ведь и я тоже пытаюсь внести свой вклад, влить свою ложечку, что меня не слишком вдохновляет. Беру с полки книги известных мне по прессе, по рецензиям писателей, открываю где-то на середине и читаю пару абзацев: есть тональность или нет. Ведь для того чтобы понять, настроена ли гитара, не нужно играть на ней два часа - достаточно лишь взять пару аккордов. Иногда нахожу произведения, близкие мне по литературному строю, но существуют книги, которые я не то чтобы отрицаю, но расходовать себя на них мне не хочется. Я лучше еще раз Набокова перечитаю, Трифонова, Казакова, Бунина в конце концов. Нет у меня такой потребности все время бежать за мейнстримом и быть в курсе.
Но вот Улицкую прочел всю и перечитываю, и до сих пор чувствую, что я ею до конца не наполнен. Я считаю ее очень крупным писателем.
РГ | Насколько я знаю, в свой любимый книжный вам все равно не удается заходить часто. В Москве бываете редко, все больше в Тюмени. Столицу недолюбливаете, или в Сибири больше простора для творчества?
Строгальщиков | Мне трудно писать о чем-то, чего я не знаю. Хотя у меня есть некоторые фантастические допущения в двух последних вещах - "Крае" и "Стыде", но это, конечно, чисто условные вещи, для меня они не первичны. Я их считаю декорациями, в которые помещаю своих героев. А вообще, я принципиальный литературный патриот Сибири. В Москве огромное количество авторов, которые ее знают и, надеюсь, литературно ее отражают. Мне же здесь места нет. Зачем? Не сказать, что я заражен некоей провинциальной нелюбовью к столице, хотя некое такое непонимание в провинции присутствует. Но в Москве свой уклад жизни, мысли, морали и всего остального. В Москве - свои писатели.
Мне кажется, в неком конкурсном смысле ("Большая книга" - это уже третий конкурс, в котором я участвую), может быть, эта моя "немосковскость" и привлекает.
РГ | После всех этих премий, после того как стали финалистом "Большой книги" вы популярный писатель?
Строгальщиков | Мои книги никогда не превышали тиража в 15 тыс. экземпляров, хотя по современным меркам это не так уж и мало. А если сравнивать нынешнюю литературную известность вообще и ту, что имели писатели в советские времена (а надо признать, что система распространения была другой, и на популярность влияли совсем иные факторы), то, конечно, я не настолько знаком публике. Даже на севере Тюменской области далеко не каждому фамилия Строгальщиков о чем-то говорит.
РГ | Некоторые критики придерживаются мнения, что премии в литературе - бесполезная вещь. Они на тиражи и заработки не влияют. Как вы считаете?
Строгальщиков | Ну, в принципе, я самую большую литпремию в стране, то есть "Большую книгу", еще не получил, поэтому не знаю, как это на мне отразится. Однако если говорить о прошлых заслугах, то некий шорох был. Но вы же понимаете, что все это нужно постоянно подпитывать.
РГ | То есть писатели все-таки в таком признании нуждаются?
Строгальщиков | Конечно, я не стану кривить душой. Говорят, что читать рецензии на себя - дурной тон, у многих великих была идиосинкразия на это. Я пишу отчасти для себя, но все-таки и для читателя, и поэтому некий отклик для меня важен. Я же живу не в вакууме.
К примеру, чрезвычайно дорожу мнением своего редактора Михаила Владимировича Бутова, потому что он сделал для меня чрезвычайно много. Раньше я был таким, знаете, "провинциальным классиком", но, попав в руки к настоящему редактору, который очень больно щелкнул меня по самолюбивому носу и показал, как много еще несовершенного во мне, понял, что это знакомство стало для меня историческим. Очень здорово, что мне встретился человек, который заставил меня посмотреть на себя по-другому.
РГ | А что он вам говорил?
Строгальщиков | Он не говорил, он просто делал пометки на моих рукописях. Самая, скажем, частая и мягкая - это когда он подмечал, что меня заносило.
Я благодарен ему, что он по-хорошему был беспощаден.
РГ | Как вы считаете, чего не хватает в современной литературе, о чем нужно писать, о чем не говорят?
Строгальщиков | Вы знаете, тут дело не столько в литераторах, сколько в нашем обществе. У меня такое ощущение, что никому из нас не хочется смотреть на себя в честное зеркало. Массовым спросом пользуется литература, которая не то чтобы уводит от жизни, но честности по отношению к себе и окружающим не способствует. А писатели коммерческого склада это прекрасно чувствуют. У нас чрезвычайно много гламурных, ироничных, но не честных произведений. Нормального, трезвого, осмысленного взгляда на происходящее в нашей литературе не много.
РГ | Значит ли это, что следующая книга будет продолжением предыдущей серии?
Строгальщиков | Безусловно. Мне жалко расставаться с некоторыми героями, и при том народ мне не простил, что одного из героев первой саги, которая называлась "Слой" (там три книжки подряд вышли), я где-то в третьей книге взял и умертвил. Публика расстроилась, поэтому я придумал ход, который позволит реанимировать все это дело.
Я начал писать о своих героях, когда им было уже за сорок. А ведь до этого была целая огромная жизнь. И вот сейчас - не буду особо вдаваться в детали, поскольку я человек суеверный, - я делаю шаг не вперед, а назад.
РГ | Будете писать про ранние годы?
Строгальщиков | Да, это будет шаг назад: те же герои, тот же мир. Я его придумал и мне жалко с ним прощаться. Кто-то однажды посчитал, что у меня только в "Слоях" более 500 персонажей. Это что ж, их всех на кладбище?
РГ | Да, с ними нужно что-то делать.
Строгальщиков | Вот именно. Мне с ними хорошо. Я с ними воюю, они мной руководят.
Иногда - но это общая писательская беда - на меня родные обижаются. Я когда распишусь, мне жизнь по ту сторону листа гораздо интереснее. Я больше думаю о том, что завтра сделает мой главный герой, чем про то, что будет с моим внуком.
РГ | А сколько времени у вас уходит на книгу?
Строгальщиков | Ну где-то два года... Дело в том, что, к огромному сожалению, я не могу себе позволить заниматься только писательством.
РГ | Вы еще журналистикой занимаетесь?
Строгальщиков | Не в чистом виде. Я своего рода продюсер в определенных издательских проектах. Там работает достаточно моих друзей. Тем более друзей старшего возраста, которые нынче уже на пенсии. И я вынужден искать и находить им работу, потому что на пенсию не проживешь. Плюс ко всему - некий круг людей, которые от меня в Тюмени зависят. Я не могу надолго уехать на дачу и просто запереть дверь. Поэтому я где-то полгода вкалываю как лошадь, а потом полгода пишу. И так постоянно в таком графике приходится существовать.
Я как писатель еще молодой - только десять лет пишу. Но мне через три года будет шестьдесят. И вот эти ножницы я очень в себе чувствую. Выбрасывать по полгода на поденщину? Не так много этих полугодов мне осталось. Жалко!..