Российская газета : Что уже ясно, а что еще нет в ваших отношениях с Вахтанговским театром?
Римас Туминас : Ясно с литературой. Это должна быть великая драматургия, сильная. Режиссура, конечно, тоже, но прежде всего литература.
Так совпало, что лето - очень неблагоприятное время для переговоров. Но я все же провел некоторые предварительные беседы и думаю, что мои надежды подтвердятся.
РГ : А что именно?
Туминас : Конечно же, Брехт, Гольдони, Гоцци и Шекспир: "Ричард III", "Троил и Крессида" и "Юлий Цезарь", о котором я давно думаю и все не решаюсь приступить. Брехтовские "Галилей", "Кавказский меловой круг", который когда-то прекрасно сделал Стуруа. Надеюсь, что он согласится сделать Брехта и для нас. Это было бы прекрасно. Шекспира я хотел бы делать сам и хочу предложить "Бурю", или "Сон в летнюю ночь", или "Зимнюю сказку".
РГ : Как, по вашему мнению, должен сегодня развиваться Театр им. Вахтангова?
Туминас : Я думаю, что надо формировать природу открытого театра. Открытый театр очень интеллигентный, очень тонкий, очень игривый и очень болезненный. Сегодня мы пользуемся этим театром грубо и неумеючи, мы огрубили игру. И я думаю, что первый и самый важный разговор должен быть о том, как отобрать право на открытый театр у тех, кто владеет им сегодня. Необходимо пересмотреть саму природу диалога актера со зрителем. Сегодня свояки играют для свояков. Встреча свояков, в которую превратился сегодняшний театр, очень опасна. Ее нужно прекратить. Все-таки актер должен быть одиночка, чужак, волк, загнанный, но и опасный.
РГ : Что еще входит в ваше понимание "открытого театра"?
Туминас : Отрытый театр существует между ненавистью и любовью. Знаете, в холодном Петербурге молодые девицы танцевали на балах порой в холодных дворцах, одетые в легчайшие шелковые платья и башмачки: они готовы были мерзнуть, болеть, а иногда и умирать от воспаления легких ради красоты. Я думаю, в этом живет природа открытого театра. А еще она есть во взглядах Циолковского, который, похоронив сына, ушел в свою лабораторию и продолжал работать. На вопрос потрясенной жены, как он может это делать после похорон сына, он ответил: "Я не похоронил его, я отправил его в вечное путешествие". Так вот, если смотреть с небес на наши муки, наверное, они не будут выглядеть столь уж трагичными. Да, эти муки останутся важными для нас, но без смакования боли и ужаса.
РГ : Будете ли вы изменять состав труппы, сокращать ее?
Туминас : Не вижу в этом никакой необходимости. Тем более приводить кого-то своего. Они и так свои, и их достаточно, чтобы найти с ними весь мир.
РГ : А ваш театр в Вильнюсе?
Туминас : Он так крепко сделан, и я даже рад, что он может существовать и дальше без меня, с режиссерами, которых я готовил. Я рад, что они могут не только с одним человеком работать, когда ты не можешь ни болеть, ни умереть - это была бы тюрьма. Я увидел возможность уехать и рад этому. Надо иногда освобождаться, уходить. Как Эфрос говорил: "Из театра надо уходить всегда, каждый день".
РГ : Надолго ли ваш приход сюда?
Туминас : Навеки.