Русский мир и советская власть. В последнее время эта тема стала предметом ожесточенных споров. Многие до сих пор убеждены, что победоносное шествие социализма по территории царской России и Восточной Европы расширило и укрепило русский мир. Я лично отношусь к меньшинству, которое полагает, что победа большевиков привела не только к гибели царской России, но и создала предпосылки для разлома русского мира в целом.
Все дело в том, что возможно отделение русского языка от русского духа, от российского национального сознания. Оно возможно как на уровне личности, так и на уровне страны, а тем более - отдельных территорий. Известны тысячи примеров, когда человек говорит на русском языке, не знает ни одного языка, кроме русского, но одновременно всеми фибрами души ненавидит Россию и все, что с ней связано, ненавидит русского человека. Из Смердяковых невозможно ни создать, ни удержать русский мир.
Уже сейчас есть основания говорить, что, скорее всего, русский язык сохранится на значительной части территории распавшегося СССР. Но, как мне кажется, у нас с каждым годом все меньше и меньше оснований причислять эти русскоговорящие анклавы к русскому миру.
Примером тому - моя родная Одесса, которая, на мой взгляд, сохраняя русский язык, оберегая и возрождая все, что связано с дореволюционной Россией, тем не менее уходит все дальше и дальше от нынешнего русского мира. Еще в середине девяностых 90 процентов одесситов проголосовали бы за присоединение своего города к РФ. Сегодня, как я убедился во время летнего посещения родного города, Россия как предмет поклонения и размышлений ушла на второй план и в мыслях, и в делах его жителей. Сама борьба одесситов за сохранение в своем родном городе доминирующего положения русского языка лишена каких-либо интеграционных стремлений. И, как мне кажется, этого не понимают российские политики. Желание значительной части населения Новороссии сохранить доминирующее положение русского языка ни в коей мере не означает, что они хотят воссоединиться с Россией. По крайней мере, как я почувствовал из разговоров со своими родственниками и знакомыми, они сейчас хотят другого, хотят удобной для себя Украины, Украины, которая не мешала бы им жить, как они привыкли.
Выпускники нынешних русскоязычных одесских школ, как мне рассказывали этим летом преподаватели местных вузов, прекрасно сдают тесты на знание украинского языка. Но украинский язык для них остается чем-то чужим, обязаловкой. Говорит и мыслит молодежь Одессы на русском языке.
Я прекрасно понимаю, что превращение УССР в независимое государство с неизбежностью ведет к попыткам украинизации русских анклавов, сохранившихся на ее территории еще со времен царской России. Украина, у которой вторым государственным языком будет русский, - это уже не Украина, а второе, параллельное России русское государство.
Конечно, современный украинский язык существенно отличается от того языка, который приходил в Московию в XVII веке из польского Киева, существенно отличается от языка Симеона Полоцкого. Современный украинский язык является уже просто народной, в основе своей романтической реакцией на официальный язык Российской империи. Язык Тараса Шевченко - это язык, на котором описываются страдания подневольного народа Украины.
Но, при всем моем глубоком уважении и к украинскому языку, и к украинцам, я как исследователь вслед за учеными не могу не видеть, что украинизация русских городов, находящихся на территории УССР, неизбежно будет вести к их провинциализации.
Но я сейчас не о негативных последствиях украинизации русских городов. В конце концов, не Виктор Ющенко начал украинизацию русских городов, созданных на южной окраине Российской империи и оказавшихся сейчас на территории Украины. Ющенко перехватил эстафету украинизации русских городов и, в частности, украинизации Одессы у советской власти и, в частности у Сталина.
Сталин еще в 1921 году как нарком по национальным вопросам на Х съезде РКП(б) провозгласил задачу уничтожения русских городов, русского мира, оказавшегося на территории создаваемой большевиками Украинской Советской Социалистической Республики. "Нельзя идти против истории, - говорил Сталин. - Хотя русский элемент все еще доминирует в украинских городах, ясно, что со временем эти города неизбежно украинизируются".
Правда, при этом надо понимать, что украинизация таких русских городов, как Одесса, то есть исчезновение так называемого "русского элемента", по Сталину, становилась действительно неизбежной только в условиях социалистического строительства.
Надо отдавать себе отчет, что то, что Сталин называл "русским элементом", а сейчас Путин называет "русским миром", не сводилось и не сводится целиком к русскому языку, ни к русскому, ни даже к русскому этносу (до революции он назывался "великорусским"). "Русский элемент" не сводится целиком к великой русской культуре.
За более чем 100 лет развития Одессы как главного города созданной Екатериной II Новороссии, возникшего в окружении украинского крестьянского мира, она только укрепляла свою русскость. До революции Одесса как раз и была тем уникальным плавильным котлом, который из великороссов, малороссов, поляков, евреев и немцев формировал русскую имперскую нацию. Отец моего отца, великоросс с латышской фамилией Дзегузе, пришел сюда, в Одессу, поступать в Новороссийский университет из Виленской губернии после окончания Шяуляйской гимназии. Отец моей матери, фамилию которого я ношу, пришел сюда, в Одессу, во время голода 1901 года из украинской деревни Ольшаны из-под Проскурово. Несмотря на свое церковно-приходское образование, дед Ципко нормально говорил на русском языке и никогда, насколько я помню, не противопоставлял свое украинское происхождение русскости. Вообще надо понимать, что противопоставление "украинского элемента" "русскому элементу" шло сверху, а не от народа, и прежде всего - от строителей нового советского общества.
Правда, которую не признавали в свое время большевики и которую до сих пор не признают их последователи - нынешние либералы, состоит в том, что ядром "русского элемента" были образованные высшие классы России. Носителем исторической памяти у русских была прежде всего русская православная церковь и российская патриотическая интеллигенция.
А потом неизбежно и действительно неотвратимо, как предупреждал еще в 1921 году Сталин, большевистская революция со своим серпом классового подхода должна была на корню срезать все, на чем на самом деле держался "русский элемент", срезать русскую элиту, русское духовенство. Кстати, в самой Одессе осколок "русского элемента" был взорван уже в середине 30-х годов по настоянию великоросса, соратника Сталина Климента Ворошилова. Он приехал сюда в командировку в 36-м году, его поселили в гостиницу "Спартак", и вот встает Ворошилов утром, выходит на балкон - и перед ним Преображенская площадь, а посреди нее великолепный Спасо-Преображенский собор, который начал строить еще губернатор Воронцов. И не выдержала душа большевика-атеиста, и он дал приказ взорвать Спасо-Преображенский храм как "элемент" дореволюционного русского мракобесия.
В 20-х годах советская власть в соответствии с идеей строительства национального по форме (но не русского) социализма начала на территории УССР проводить политику "коренизации кадров", политику массового привлечения на руководящие должности выходцев из украинского и прежде всего деревенского мира. Кстати, надо знать, что до революции на территории нынешней Украины украинских городов в строгом смысле этого слова не было: Львов был польским городом, Черновцы - румынским, а в свою очередь Одесса и, кстати, Николаев, были русскими городами.
Все, что сейчас делает Ющенко, началось еще в начале 20-х. В соответствии с политикой "коренизации кадров" многократно вырастал "украинский элемент" в партийном аппарате, среди профессорско-преподавательского состава вузов и т. д. Политика секретарей ЦК КПУ Николая Скрыпника и Александра Шумского в области образования в 20-е в Украине мало чем отличалась от политики гетманского министра просвещения Зеньковского, закрывавшего или украинизировавшего в 1918 - 1920 годах русскоязычные учебные заведения. Именно в 20-е годы при советской власти была проведена огромная работа по расширению украинской лексики и терминологии, отличавшейся от русской (в публикуемые словари украинского языка брали заимствования из каких угодно языков (польского, латинского, немецкого), но только не из русского). И делалось все это только во имя того, чтобы защитить и очистить "рiдну мову" от "руссизмов" и наследия общего церковно-славянского языка.
Так вот, я не буду ломиться в открытую дверь и доказывать, что продолжение старой сталинской политики разрушения "русского элемента", оказавшегося на территории УССР, наносит духовный урон самому украинскому народу. Мое последнее посещение родной, все еще русскоговорящей Одессы вывело меня на новую, еще малосознаваемую проблему.
Маловероятна полная и окончательная украинизация Одессы. В открытой борьбе у украинского языка нет шансов на победу, по крайней мере на такой русской территории, какой была и остается Одесса. Все эти попытки внедрения украинской символики в мир старой Одессы отторгаются и духом, и памятью имперского города. В советское время старая пересыпская дорога была названа "Московской". И тут была логика. Через Пересыпь в старой Одессе дорога шла на Умань, Киев, а потом на Москву. Но новое название - улица Черноморского казачества, - придуманное в угоду новой интерпретации истории Украины, ни в какие ворота не лезет. До завоевания Украины на месте Одессы была турецкая крепость, и никакие казаки не имели к ней никакого отношения.
Но нельзя не видеть, и это обращает на себя внимание, что украинизация Одессы все же ускоряет выталкивание русскоговорящей Одессы из русского мира. Все дело в том, что можно говорить и мыслить на русском языке, но мыслить и стремиться к тому, что враждебно и старой, и новой России.
Так уж получилось, что спустя всего несколько дней после моего возвращения из Одессы в Турции, в экскурсионном автобусе, направлявшемся из Фетхие в Эфес, я познакомился с семьей из Одессы. Самой словоохотливой в этой семье оказалась сверстница тех мальчиков из русской школы на Соборной площади, которые в этом году успешно сдавали тесты по украинскому языку при поступлении в Одесский университет. Она и поведала мне правду о новой, молодой, русскоговорящей Одессе. Оказывается, что если бы сегодня в Украине действительно проводился референдум о возможном вступлении в НАТО, то ее бывшие одноклассники и прежде всего мальчики проголосовали бы "за". К украинизации, ко всем этим попыткам изучать Гоголя на украинском языке, как рассказывала мне Виктория, ее одноклассники относятся с юмором. Но, как оказывается, лекции по истории американской литературы, изучаемой наряду с русской, переломили настроения ее одноклассников в пользу Запада. Отсюда и стойкое убеждение у новой молодой Одессы, что их город является частью западного мира, а потому стремление Украины войти в НАТО и Евросоюз надо всячески приветствовать.
Произошло то, о чем предупреждал еще восемьдесят лет назад из своего парижского далека русский правовед Николай Алексеев. Коммунистический эксперимент рано или поздно потерпит крах. Но вся проблема состоит в том, что созданные большевиками на окраинах империи национальные республики выйдут из состава России вслед за гибелью системы и станут объектом колонизации враждебных России государств. Так и произошло. В когда-то русской Одессе на русском языке русский по крови преподаватель истории американской литературы учит русских мальчиков, как ненавидеть Россию. Вот такая история.
Повторяю. Не убежден, что мечта Сталина об украинизации русских городов Украины осуществится. Но несомненно, и это лежит на поверхности, что выход когда-то русских городов из государства Российского, их отрыв от политической жизни делает их легкой добычей геополитических конкурентов России.
Одесса, представленная сегодня в настроениях ее интеллигенции, в мыслях и чувствах, которые представлены на ее телевидении, оправдывает все прогнозы о неизбежной колонизации русских городов вслед за их выходом из русского мира. Из рекламы частных гуманитарных вузов на одесском телевидении вы можете получить информацию о том, как вам будет обеспечен доступ через Интернет в хранилище библиотеки конгресса США, как вы сможете поехать на стажировку в Высшую школу экономики Лондона. Но ни разу за семь дней пребывания в Одессе в конце июля этого года я не услышал с одесского телеэкрана хотя бы несколько слов о сотрудничестве с вузами Москвы, России, о месте Одессы в истории Российской империи и т. д.
По крайней мере, на мой взгляд, колонизация Одессы представлена сейчас более ярко, чем украинизация. Сажусь у железнодорожного вокзала в автобус, старенький пазик, выкрашенный в сине-желтый цвет, сзади, над стеклом, огромными буквами написано "Украина". Уже внутри автобуса я увидел самое примечательное. Над головой водителя на лобовом стекле прикреплены маленькие флажки: США, Объединенной Европы, Украины и ФРГ. Флага Российской Федерации нет и в помине. Сам водитель - чистый русак, голубые глаза, тонкий нос, списанный с икон Рублева, громадный православный крест на открытой груди, говорит на хорошем русском языке и даже без нынешнего тягуче-гнусавого одесского акцента.
Мне могут сказать, что нынешний космополитический ажиотаж новой Одессы вполне соответствует космополитическому духу этого вечно вольного города. В конце концов, Брайтон-Бич в Нью-Йорке - это прежде всего дитя Одессы. Русский язык на Брайтон-Бич сохранился, интерес к новинкам российской культурной и политической жизни сохранился, а жить и зарабатывать деньги бывшие жители вольного города хотят в США.
Но, на мой взгляд, стереотипное, укоренившееся в России представление об Одессе как о городе людей, имеющих право в любую минуту стать гражданами США или Израиля, далеко от действительности. Во-первых, следует знать, что значительная часть еврейского населения Одессы выехала из своего родного города за четверть века до распада СССР. Сегодня ищет на Западе и денег, и идей, и карьеры прежде всего славянская Одесса. Даже в 60-е Одесса была по преимуществу русско-украинским городом.
Следует знать, что в начале 70-х эмиграционные настроения были сильны только среди торговой и ремесленной части еврейского населения Одессы. Людям с торговой и предпринимательской жилкой надоело сидеть в тюрьмах за свой предпринимательский талант, и они, естественно, стремились использовать свое право быть "выездным" хотя бы раз в жизни. Но одесская интеллигенция еврейского происхождения, а она была ядром культурной элиты города, стремилась не на юг, а на север, в Москву, Ленинград, Нижний Новгород. Ее выталкивала из Одессы активная украинизация кадров, начатая еще в 60-е, во времена Шелеста. Правда состоит в том, что очень часто мужчин-евреев подталкивали к эмиграции их русские жены. Судьба моего друга детства Алика Вакса - яркий тому пример.
Вообще, на мой взгляд, Одесса уникальна тем, что для тех, кто был рожден здесь, как пел Утесов, у моря, кто провел юность на Дерибасовской и на Приморском бульваре, принадлежность к своему родному городу была куда сильнее принадлежности к своей нации. Когда одессита спрашивают: "Кто ты?", он отвечает: "Одессит".
Эта мучительная проблема определения своей этнической принадлежности приобрела для многих одесситов славянского происхождения остроту только после распада СССР. И, как правило, даже в условиях независимой Украины у одесситов выбор между русской и украинской кровью происходит в пользу первой. И в этом нет никакого уничижения украинских корней. Просто для одесситов и камни их города, и связанная с ним история до сих пор являются куда большей реальностью, чем становящееся на их глазах независимое украинское государство. Пока что на подсознательном уровне подавляющая часть одесситов живет еще в прошлом, советском мире.
Вообще тем, кто оспаривает и русскость моего родного города, и соответственно возможность зарождения русского космополитизма на русской основе, я советую пойти на Второе, до революции православное кладбище Одессы и изучить фамилии тех, кто был погребен здесь в пятидесятые - шестидесятые, когда умирала старая, дореволюционная Одесса.
Так уж получилось, что ровно пятьдесят лет назад со дня похорон своей матери я начал невольно присматриваться к запоминающимся захоронениям на православном кладбище своего родного города. Но только в этом году, наэлектризованный нашими московскими спорами о судьбе "русского мира", я начал изучать фамилии на запоминающихся надгробиях. Асмоловы, Фроловы, Деевы, Синицыны, Коротковы, Чернышовы, Калашниковы, Колесниковы, Павловы и т. д. составляют, по моим подсчетам, более 80 процентов уроженцев Одессы 70-х и 80-х годов XIX века, нашедших покой на своем родном одесском кладбище уже в советское время и чаще всего - в 50-е. Кстати, много русских фамилий польского происхождения: Добровольские, Волконские. Но среди захороненных в этот период очень мало украинских фамилий типа Кочубей, Хоружий, Огрызко. Не следует забывать, что богатая промышленная и купеческая Одесса, состоящая из выходцев с Урала, Сибири, Центральной России, не была удостоена чести быть похороненной на своем городском кладбище. В Одессе вообще нигде нет захоронений времен Гражданской войны. Моя бабушка, мать отца, урожденная Шаповалова, так и не успела мне рассказать о судьбе своей семьи. Хотя перед смертью успела показать сохранившиеся до сих пор на Канатной доходные дома своего дяди Павла Шаповалова.
И еще одно важное для меня наблюдение, вернее, воспоминание, дающее мне основание считать и свой родной город, и самого себя частью, частицей русского мира.
Настоящая Одесса, в которой я вырос, имеет мало общего с Одессой героев Жванецкого и Карцева. По крайней мере их Одесса была "не всей Одессой". "Вольная Одесса" рождала, воспитывала у своих детей безрассудную удаль. Мы, дети Пролетарского, никогда не садились в трамвай на остановке. Мы выбирали те места, где трамвай развивал наибольшую скорость, и именно здесь на бегу вскакивали на его подножку. Только в нашей 57-й школе, где я учился первые четыре класса, трое мальчиков было покалечено трамваем. Но мы все равно упорно упражнялись в беге наперегонки со своей смертью. У каждого из моих сверстников с Пролетарского была своя доблесть. Я отличался умением дальше всех, до буя размагничивания судов, заплывать в море. Плыл я медленно, а потому дорога туда и обратно занимала более двух часов.
Но все это воспоминания о все еще русской Одессе конца 40-х - начала 50-х. Не забывайте, Одессу моего детства отделяла от старой буржуазной России всего четверть века. Инерция русскости в этом городе в конце 40-х - начале 50-х была чрезвычайно сильна. У меня до сих пор на левом локте шрам, который остался в результате стычки с моим родственником, в результате настоящей драки, вызванной спором о способности русских хорошо работать. Поверьте мне, русское самосознание тогда было разлито в сознании и взрослых, и детей.
А сегодня, как мне рассказали, мы имеем дело с особой, молодой, все еще русскоязычной Одессой, которая, оказывается, совсем не против, чтобы на одесском рейде развевались враждебные нынешней России флаги НАТО. И тут мы имеем дело с предметом самых серьезных раздумий. Почему у русских, изгнанных революцией из своей страны, верность русскому языку и русскому православному быту была тесно связана с русским патриотизмом, а у нынешних одесситов, оставшихся жить после распада СССР во все еще русскоязычной Одессе, уже нет никакой привязанности к национальному флагу?
Шесть лет назад я под впечатлением реабилитации дореволюционных названий улиц Одессы надеялся, что Одесса еще долго будет оставаться осколком русского мира на постсоветском пространстве. Я тогда надеялся, что сохранение позиций русского языка, возрождение памяти о дореволюционной русской Одессе приведет к возрождению и российского имперского сознания и соответственно возродит тягу моего города к нынешней новой России. Но я теперь осознал, что нынешняя политика реставрации всего, что связано с дореволюционной Одессой, в том числе и воссоздание Спасо-Преображенского храма на Преображенской площади, установка на старое, законное место памятника Екатерины - проводится не для укрепления русского духа в когда-то русской Одессе, не для сближения с Россией, а прежде всего во имя ее капитализации в глазах Запада. Теперь одесситы взахлеб рассказывают гостям, особенно инвесторам с Запада, о том, что их город строил маркиз де Ришелье, что его планировали французские архитекторы, что их театр является уменьшенной копией Венского театра оперы и балета, а одесский Пассаж - уменьшенной копией Пассажа в Милане.
И создается впечатление, дай бог, чтобы я не был прав, что все эти развешанные по дорогам Одесской области плакаты с портретом Натальи Витренко и с надписью внизу "Стоп - НАТО", все эти антинатовские манифестации яростного гагауза Каурова вряд ли смогут остановить новый геополитический выбор образованной Одессы.
И завершаю свои размышления об Одессе, которую мы действительно теряем, предположением, которое я высказал в начале. Дореволюционная Россия оставила после себя все-таки и крепкий русский мир, и крепкого русского человека. Русский же мир, оставшийся после распада СССР, после национальной политики большевиков, на самом деле оказался слишком слабым, чтобы противостоять начавшейся колонизации мыслей и чувств все еще русскоговорящего русского человека.