Российская газета : Александр Алексеевич, а где вы были 4 октября 1957 года, когда с орбиты раздались знаменитые сигналы первого спутника Земли: "Бип,бип, бип..."?
Александр Боярчук : В Крымской обсерватории, где тогда работал. О запуске спутника мы узнали одними из первых. Радость была не только потому, что спутник полетел, - была возможность увидеть его тоже первыми. Знаете, такой спортивный азарт: кто засечет? Перед нами стояла задача - на карте обозначить его траекторию, время, когда и где пролетал. А погода не баловала: моросил дождь.
РГ : Неужели это сказывалось на наблюдения в телескоп?
Боярчук : Мы смотрели не в телескоп, а в специальные широкоугольные трубки. Их установили на территории обсерватории. Вообще технических средств было очень мало. Координаты подбирать не могли. Ничего же не знали. Как летают спутники? "Кувыркаются" ли они, как тормозятся? Кстати, когда позже решили отправить луноход, тоже были огромные дискуссии - можно ли в принципе сесть на Луне? Говорили, что там 2 метра пыли. Пыль оказалась, но при расчетах забыли, что Солнце, грубо говоря, спекает ее верхний слой.
РГ : Научный космос до недавнего времени у нас был в загоне. А что сейчас?
Боярчук : Сейчас Россия в отличие от Китая, Индии, Японии, которые вслед за США нацелились на Луну, охватила все основные направления исследований: планетные, астрофизику, Солнце и солнечно-земные связи. В ближайшие годы мы отправим на орбиту три астрофизических лаборатории серии "Спектр", метеорологический спутник. Разрабатывается унифицированная микроплатформа "Карат", на базе которой будут создаваться малые научные спутники. Уже планируются 25 запусков в интересах РАН.
РГ : Деньги на все это есть?
Боярчук : Появились. Правительство отнесло космические исследования к числу приоритетных. Выделены средства на разработку новой аппаратуры, идет модернизация ракет-носителей. Они показывают хорошее качество. Без аварий, к сожалению, нигде не обходится, но у нас их очень мало. Однако если сравнить наше финансирование и, допустим, американское, то опять получается в 15-20 раз меньше. Поэтому их надо тратить на принципиальные научные эксперименты.
РГ : Что вы имеете в виду?
Боярчук : В последнее время НАСА запустило много аппаратов к Марсу. Они исследуют химический состав планеты, ее поверхность. Наука не знает границ. Мы это делали раньше, американцы делают теперь. Результатами пользуются все. Однако мы нашли свою изюминку: послать не просто аппарат на Марс, а с тем, чтобы спускаемый аппарат сел на спутник Красной планеты - Фобос. И чтобы оттуда он доставил часть уникального реликтового вещества.
РГ : То есть мы делаем ставку на то, что раньше никто не делал?
Боярчук : И это очень важно. У нас есть великолепный шанс приблизиться к разгадке фундаментальных тайн происхождения жизни.
РГ : А ваше отношение к пилотируемой экспедиции на Марс?
Боярчук : Оно не самое распространенное. Конечно, люди мечтают побывать на Марсе. И тут я не отличаюсь от других. Но своевременна ли такая экспедиция сейчас? Я считаю, нет. Мы еще не достигли необходимого уровня развития технологий. Подготовка очень большая и очень дорогостоящая. Экспедиция продлится почти три года. Экипаж должен состоять из 5-6 человек. Им элементарно нужен объем, в котором они смогут нормально жить и работать. Вот сейчас три человека на корабле "Союз" летят два дня на МКС. Вы представляете, что такое корабль "Союз"?
РГ : Конечно: теснота еще та. Раньше вообще все было жестко: рост космонавтов ограничивался 160-180 см, вес - не более 80 кг. Только на модернизированных кораблях "Союз ТМА" полеты стали возможны и для "гренадеров" ростом под 190 см и весом - до 95 кг.
Боярчук : Верно. А ведь на Марс лететь не два дня - больше года. Кроме того, нужно с собой вести вагон продуктов. Да, можно собирать "марсианский поезд" на орбите, используя ту же МКС. Но это все тоже упирается в гигантскую работу конструкторов. А самое главное - надежность всех элементов.
РГ : Сколько времени понадобится?
Боярчук : Лет тридцать, я думаю. Вообще существуют хорошо развитые земные методы анализа всего, что мы делаем в космосе.
РГ : Словом, вы сторонник автоматического космоса?
Боярчук : Да. Те знания, которые мы получаем сейчас, на 90 процентов дают автоматы. И лишь 10 - пилотируемые орбитальные станции.
РГ : Может быть, поэтому Королев, когда понял, что невозможно держать пилотируемые и автоматические программы в одних руках, решил передать "научный космос" фирме Лавочкина?
Боярчук : С его стороны это был очень мужественный поступок. Ведь известно, насколько Сергей Павлович увлекался идеей межпланетных перелетов. Но он видел, что в отличие от подготовки коротких миссий космонавтов здесь требуется совсем другой подход. Причем это касалось не только исследований Луны, Марса, Венеры. Это касалось астрофизики во всех диапазонах, исследований Солнца и солнечно-земных связей.
РГ : А сколько у нас сейчас научных спутников летают?
Боярчук : Раз, два и обчелся. В свое время большие надежды возлагались на "Марс-96", но после старта из-за неполадки в разгонном блоке он упал в Тихий океан. Равноценных больше пока не было. Спутник "Фотон" больше связан не с чистой наукой, а с технологией. Есть у нас служебный спутник "Ресурс ДК". Это первый российский аппарат высокодетальной и цветной космической съемки с разрешением до 1 м, позволяющим передавать информацию на Землю по радиоканалу, а не в виде фотопленки. В качестве попутной нагрузки на нем стоит российско-итальянский прибор "Памелла", который исследует антиматерию.
РГ : В 2010 году планируется запуск уникальной космической лаборатории "Спектр УФ". Чем он будет отличаться от знаменитого американского "Хаббла"?
Боярчук : Это космический телескоп с диаметром главного зеркала 1,7 метра. Он будет оснащен спектрографами высокого и низкого разрешения и камерами для построения высококачественных изображений астрофизических объектов. Принципиальных отличий от "Хаббла", может, и нет. Но "Хаббл" летает уже лет 20. У него произошла неприятность с зеркалами, которую американцы прозевали: нужно было поставить дополнительную оптику, еще 4 зеркала. Вовремя не сделали. Поэтому "Хаббл" не так эффективен, как рассчитывали. Кроме того, он заканчивает свою работу - официально объявлено, что его обслуживание "шаттлами" продлится лишь до 2010 года.
Как бы там ни было, но, как говорят, один телескоп на орбите не воин. У нас сейчас на Земле 15 телескопов с диаметром зеркал 8 метров и больше. И все они работают очень и очень напряженно. Астрономическое сообщество заявляет в пять раз больше задач, чем может осуществить "Хаббл".
РГ : На какой орбите будет работать "Спектр"?
Боярчук : На высокоэллиптической - 300 тысяч километров. Вообще выбор орбиты довольно сложный. Ведь можно запустить куда угодно, но для этого нужно мощные носители, потому как телескоп тяжелый - 2,5 тонны. Мы выбрали орбиту довольно неплохую: на неделе спутник будет "отсутствовать" лишь полдня, когда он сильно приблизится к Земле и будет находиться в районе бразильской аномалии.
РГ : МКС оправдывает надежды ученых? Я знаю, что был даже запланирован эксперимент по изучению антиматерии, связанный с американским ученым Самуелем Тингом.
Боярчук : С Тингом я встречался. Считается, что антиматерия - это реальное вещество. Куда же оно девалось? Есть два возможных объяснения: либо в какой-то момент истории Вселенной она просто исчезла вследствие не совсем понятных нам физических процессов, либо же материя и антиматерия продолжают существовать в отдаленных друг от друга частях Вселенной. Для проверки второго предположения профессор Самуель Тинг предложил построить так называемый магнитный спектрометр альфа, который позволил бы зафиксировать антиядра, летящие из областей космоса, "населенных" антиматерией. В 1998 году прототип этого детектора уже слетал на десять дней в космос на борту американского "шаттла". Из трех миллионов ядер, зафиксированных им, ни одно не имело приставку "анти"... Основная часть эксперимента была запланирована на Международной космической станции. Но пока не получилось.
РГ : Какая из загадок Вселенной больше всего занимает сегодня астрономов?
Боярчук : Одна из самых волнующих - темная материя и темная энергия. Когда мы стали копаться в строении большой Вселенной, то столкнулись с неожиданным результатом: оказывается, скорость вращения звезд на периферии нашей галактики такая, что они давно должны были разлететься, если бы она состояла лишь из одной "видимой" массы. Однако это не происходит. Значит, имеется "нечто", никак не проявляющее себя в излучении, но играющее первую скрипку в гравитационном поле. Мы обозвали эту субстанцию темной материей.
РГ : Одно время полагали, что темной материей могут оказаться нейтрино?
Боярчук : Полагали. Однако результаты последних экспериментов и наблюдений на нейтринных телескопах доказывают: масса нейтрино слишком мала, чтобы списать на нее все "пропавшее" вещество.
РГ : Вы всю жизнь изучаете звезды. А любимая есть?
Боярчук : Та, которой занимаешься, и есть любимая. Например, "Бета Лиры". Мне удалось определить два важных момента. Во-первых, она не "двойная", а "шестикратная". А во-вторых, удалось выяснить, что там много гелия.
Сейчас я стал заниматься исследованием звезд, между которыми происходит обмен материей. Практически все звезды двойные: одна выбрасывает вещество, а другая его подхватывает, "накручивает". Сказать-то просто, а как это выглядит? Там струи, диски, газовые скопления, что-то падает на звезду, что-то уходит в пространство, возникают ударные волны... Вот это последняя работа, которая, что приятно, замечена.
РГ : Какие открытия в астрономии мы можем ожидать?
Боярчук : Прогнозы тут дело неблагодарное. Это штучный товар.