В 1853 году в доме поселился со своей семьей Владимир Васильевич Цветаев - дед Марины Ивановны. Он был священником. В этом доме отец Владимир вырастил четырех сыновей. Самый, пожалуй, знаменитый из них - Иван, основатель Пушкинского музея, отец Марины. Она никогда не была в Ново-Талицах, но считала, что все самое светлое в ее жизни и поэзии идет из этого дома. Становлению музея помогал в свое время поэт Юрий Кублановский.
Российская газета: Вы многократно бывали в Талицах, у вас какое-то особенное отношение к Цветаевой?
Юрий Кублановский: Музейные работники, краеведы мне гораздо ближе по духу, чем столичная тусовка, это подвижники. И просто мне пришлось по сердцу в доме Цветаевых. Хотя сама Марина Ивановна меня всегда немного раздражала своей эмоциональной взвинченностью и непомерным количеством восклицательных и вопросительных знаков. На одно стихотворение у нее приходится столько восклицательных знаков, сколько, мне кажется, может приходиться на целое литературное творчество.
РГ: Откуда, по-вашему, эта драматичная высокая нота в ее стихах? Призрак Елабуги там все время маячит.
Кублановский: Жизнь Марину Ивановну не баловала, она вобрала в себя много из того, что суждено было пережить русскому человеку - младшая дочь погибла в приюте от голода, муж расстрелян НКВД, дочь Ариадна оказалась в гулаговских лагерях. Пик ее созревания как поэта совпал с гибелью страны, которую она любила, потом эмиграция и возвращение в совершенно новое для нее сталинское государство. Безусловно, это трагическая фигура.
РГ: Она великий поэт?
Кублановский: Я терминов таких пышных - великая - не великая - не люблю. Давайте оставим их для глянцевых журналов. Марина Цветаева - это большое явление нашей поэзии.
РГ: Иначе задам вопрос: она входит в число поэтов, которые вас сформировали? Назовите свой ряд.
Кублановский: Мандельштам, в значительной степени Ахматова, Иннокентий Анненский, Бунин, Ходасевич - поэты более умеренные в проявлении своих чувств и эмоций. Хотя, может быть, я что-то и недопонимаю в стихах Марины Ивановны. Вот недавно перечитал эссе Бродского "Об одном стихотворении", это о цветаевском "Новогоднее" - и совершенно по-новому оно отозвалось в моем сердце.
РГ: Бродский считал Цветаеву первым поэтом двадцатого века.
РГ: Как такой большой поэт, как Цветаева, связала свою жизнь с человеком неподобающих поступков - Эфроном?
Кублановский: Но почему "неподобающих", он ведь в Белом движении участвовал.
РГ: Но потом была работа на ГПУ.
Кублановский: Это трагично, но в это надо сначала углубиться, чтобы понять и судить. Я жил в эмиграции в намного более поздние времена, но отголоски той трагедии и тогда еще не затихли. Почему ГПУ вербовало в первую очередь евразийцев, а Эфрон был евразийцем, это вопрос отдельный. Но он заблудившийся, драматично заблудившийся человек. С высоким строем души.
РГ: Стихи Цветаевой требуют гибкости ума, ассоциативного мышления.
Кублановский: А вот это действительно интересно, потому что и по синтаксису, и по семантике, и по образности она очень сложный поэт. Но при этом, что удивительно, популярный. Цветаевцы - это, по-моему, настоящая "секта". Я как-то в Тарусе случайно подслушал разговор двух почитателей Марины Ивановны. Один другому рассказывает: "Сегодня рано утром нырнул в Оку с головой, открыл под водой глаза и только там понял, какого цвета были зрачки у Марины Ивановны". Но в стихах ее, возможно, они мало что понимают. Этот миф вокруг нее связан, по-моему, в значительной степени с ее жизнью, с самоубийством. Марина Цветаева - поэт XXI века, может быть, в большей степени, чем предыдущего, который довел ее до петли.