Недавний громкий летний скандал в Зальцбурге, разразившийся из-за внезапного отказа Анны Нетребко петь в кантате Stabat Mater Джованни Перголези с Венецианским барочным оркестром и контратенором Андреасом Шоллем, благополучно разрешился на сцене Большого зала консерватории. Оперная звезда наконец дебютировала в разрекламированном проекте "Перголези", где она должна была впервые предстать в духовной кантате, раскрывающей муки Божьей Матери у креста распятого Сына.
Правда, исполнительский состав Stabat Mater кардинально изменился в Москве. Вероятно, не без влияния зальцбургского эксцесса теперь уже Венецианский оркестр под управлением Андреа Моркона не приехал участвовать в Stabat Mater в абонементной серии "Оратории и кантаты" Московской филармонии. В результате вместо заявленных знаменитых "барочников" на консерваторскую сцену вышел камерный ансамбль Юрия Башмета "Солисты Москвы" и приглашенный дирижер Мариинки Михаэль Гюттлер. В дуэте с Анной Нетребко в альтовой партии выступила солистка Мариинского Екатерина Семенчук.
Разбегом к исполнению перголезиевской Stabat стал не менее популярный барочный опус - "Музыка на воде" Генделя, контрастирующий с духовной кантатой "мирскими" акцентами: бравурными праздничными перекличками труб и валторн, танцевальными ритмами менуэтов, бурре и матросских хорнпайпов. Из почти двух десятков номеров "Музыки на воде", которыми услаждался когда-то английский король Георг I, плавая в барке по Темзе и слушая на пленере генделевские мелодии, в Большом зале консерватории прозвучали тринадцать, то есть две сюиты из существующих трех. Гюттлер отказался от современных пышных оркестровых переложений, типа редакции Гамильтона Харти с литаврами и усиленным составом духовых. Гендель "по-гюттлеровски" прозвучал прозрачно, с прочерченной, словно острым "грифелем", полифонией и элегантными танцами. И, если бы не постоянные киксы нестройной медной группы, умудрявшейся срывать даже знаменитые валторновые трели, не интонационная фальшь струнных, а также бестолковые аплодисменты публики, как будто задавшейся специальной целью хлопать поперек музыки, утонченная интерпретация Гюттлера могла бы прозвучать убедительнее.
В Stabat Mater Гюттлеру удалось, к счастью, увести оркестровую группу в ненавязчивый "фон", в звуковой "задник" для двух ярких женских голосов - сопрано и альта, распевавших соло и в дуэтах текст латинской поэмы. Авторство "Скорбящей матери, стоящей перед Крестом", приписывали и Святом Бернарду Клерворскому, и Папе Иннокентию III, и францисканскому монаху Якопоне да Тоди, жившему в XIII веке. Но, независимо от конкретного источника, этот пронзительный гимн-молитва - плач Девы Марии, стал одним из популярнейших текстов мирового "мифа о Разлуке" - Матери с Сыном, влюбленного с возлюбленной, человека с миром. И словами Stabat Mater dolorosa вдохновлялись композиторы всех времен - от Скарлатти до Шуберта, Пуленка и Арво Пярта. В этом ряду кантата молодого Перголези, неоконченная из-за его смерти, оказалась шедевром, стоящим в одном ряду с моцартовским "Реквиемом". Плач перед Крестом, на котором висит Иисус, описание страданий Девы Марии и мольба грешника о Рае - в этом суть перголезиевской Stabat, утонченной и не лишенной оперной красоты ламентации о высшей духовной реальности.
В этом новом, аскетичном и скорбном "амплуа" впервые и появилась на сцене Анна Нетребко - оперная звезда, выстроившая свой имидж совершенно по иным лекалам гламура. Вероятно, для любой другой певицы выступление в Stabat стало бы успешным или неудачным опытом освоения барочного репертуара, но для Нетребко появление в подобной партии - кардинальная смена коммерческого имиджа, достаточно непредсказуемый кульбит в ипостась, где невозможно тиражировать обкатанные ею и востребованные на оперной сцене "глянцевые" приемы.
И нельзя не заметить, что к новой партии Нетребко отнеслась с особой ответственностью. Она проработала все - от "благочестивого", сосредоточенного образа с гладко зачесанными волосами и темным закрытым платьем, в котором трудно было распознать привычную всем беззаботную, сверкающую драгоценностями Анну, до тщательной вокальной выделки партии, подтвердившей ее вокальный вкус и чувство стиля. И хотя Нетребко не пела Перголези в чисто барочной манере, не лишала голос эффектных оперных вибраций, не увлекалась эффектами холодноватого "барочного" звука и даже не всегда справлялась с чистотой интонации, ей удалось передать само существо Stabat - скорбь, дух музыки, сталкивающей бездны страдания и потусторонней вечности. Дуэт с Екатериной Семенчук оказался выигрышным и очень слитным, несмотря на то, что для меццо певицы альтовая тесситура была явно низка. Семенчук вела перголезиевскую вокальную линию пластично, с красиво выделанными штрихами и деталями барочных украшений. В результате перголезиевская Stabat Mater прозвучала в консерваторском зале не только как духовный плач, но и как музыкальный текст, импульсом которого была бездонная женская красота.