Российская газета: Вы легко согласились дать два концерта в России?
Роберто Аланья: Меня не пришлось уговаривать лететь в Россию, хотя я отказываюсь от 70 процентов предложений! Но я давно мечтал выступить в России - для меня это большая честь. И потом, я очень хотел показать Москву, Петербург своей дочери. Надо загадать желание, чтобы еще вернуться сюда.
РГ: Зато вы, наверное, никогда не вернетесь в миланский "Ла Скала" после инцидента, вызвавшего международный шум (в декабре 2006 года выступление Роберто Аланья в партии Радамеса в "Аиде" "зашикали", после чего он прямо во время спектакля покинул сцену. - Прим. авт).
Аланья: Оперные певцы - это семья. И как в каждой семье, здесь случаются конфликты. Но то, что случилось в "Ла Скала", это скорее "политическая акция". Новому директору нужно было бойкотировать тот вечер. А то, что я "хлопнул" дверью... Я - сицилиец, и я, да, немного вспыльчив. Но представьте себе, когда поешь от всей души, от всего сердца - а для меня пение это страсть, и каждый выход на сцену для меня это не битва с публикой, а своего рода акт любви, - и слышишь свистки. А ведь я еще и ни одной ноты не успел спеть! Это было несправедливо!
"Ла Скала" меня предал. Но, к счастью, недавно выступив с успехом в нью-йоркской "Метрополитен-Опера" в той же партии, я забыл о призраках Милана, которые часто посещали меня.
РГ: Значительное место в вашем творчестве занимает кинематограф: вы снялись в киноверсии оперы "Тоска", сейчас в работе новые кинематографические проекты - в частности, киноверсия оперы Леонкавалло "Паяцы", "Пиковая дама" Чайковского. Вам интересно работать перед камерой?
Аланья: Я даже признаюсь, что когда пою на сцене, да и в жизни, такая камера меня снимает... в моем воображении. Мой любимый фильм - "Крестный отец". Догадываетесь, почему?
РГ: Кто из вашей семьи повлиял на вас больше всего?
Аланья: Пожалуй, бабушка. Она всю жизнь жила музыкой. Ее отец был тенором - он родился и умер в Штатах, в "маленькой Италии". Ее брат тоже был тенором. Она всегда поддерживала меня и толкала на путь музыки, говоря: "Музыка - это самая прекрасная вещь в мире". Каждое свое выступление я посвящаю близким, передавшим мне желание заниматься этой замечательной профессией. И я счастлив, что моя 16-летняя дочь, мой главный "шедевр", унаследовала страсть к музыке: она уже записала свой первый диск.
РГ: В гастрольной афише указано, что вы исполните произведение Дэвида Аланьи. Что это?
Аланья: Это адаптированное моим братом Дэвидом произведение Виктора Гюго "Последний день приговоренного к смерти". Восемь лет назад я был два месяца в Чикаго. А я, когда долго нахожусь вдали от Европы, начинаю испытывать ностальгию. Вам это ведь близко, да? Русскому народу, как и сицилийскому, нравятся эти странные ощущения грусти, ностальгии. Мне кажется, что даже наши языки близки. Я даже хотел бы выучить русский язык и спеть две партии - Ленского в "Евгении Онегине" и Германа в "Пиковой даме". А что касается "Приговоренного к смерти", то во время телефонного разговора с моим братом Фредерико я признался: "Я себя чувствую, как присужденный к смерти". Он сразу прислал мне книгу Гюго. Читая ее, я вдруг услышал музыку. Позвонил Дэвиду, который сказал мне: пиши либретто. А сам написал музыку.
РГ: Вы так любите Гюго?
Аланья: Я люблю и Гюго, и Бальзака, и Бегбедера, если говорить о французской литературе. На самом деле я люблю ту литературу, которую читаю на данный момент. Нет, правда, у меня очень эклектичный вкус, я люблю открывать авторов. И, кстати, много прочел русских романов. Много читал и о Москве. И у меня такое впечатление, что я уже даже жил в ней.