Всемирная слава пришла к знаменитому и успешному репортеру и романисту Майклу Фрейну после того, как в 1982 году он написал свою комедию "Шум за сценой". Пьесу поставили сначала в Лондоне, затем - на Бродвее, и осыпали ее всеми возможными наградами. С тех пор он настолько освоился на драматургическом поприще, что записал сложнейший научный спор о проблеме ядерной реакции между Нильсом Бором и Гейзенбергом так, точно это легчайшая комедия положений.
У нас легкость, ироничность, язвительность, а местами и интеллектуальное бесстрашие Фрейна прочитываются с трудом. По крайней мере на новой премьере Театра им. Моссовета это ощущаешь всем телом, затекающим от тоски во время томительного первого действия. Легкость не относится к нашим профессиональным да и национальным добродетелям. А между тем именно она и нужна, для того чтобы сыграть "Шум за сценой". Да и все иные комедии положений.
В Театре Моссовета об этом раньше знали превосходно. Изящество, стильность, остроумный блеск сопровождали работы Плятта и Марецкой, Раневской и даже романтического Николая Мордвинова. Режиссер Юрий Завадский, изысканный вахтанговский принц Калаф, блестяще образованный франкофон, ценил французскую школу игры - приподнятую в трагедиях, остроумно-легкую в комедиях... Но шли годы, различия между "школами" стирались. Сегодня здесь тяжеловесно и очень "переживательно" играют даже легкие комедии.
Особенно если, как в "Шуме за сценой", речь идет о театре в театре. Вначале Фрейн предлагает своей публике внимательно просмотреть репетицию некой детективно-комической пьески о краже, в которой важен как сам сюжет, так и то, как его репетирует режиссер Ллойд (Валерий Сторожек) и его актеры. Построен этот первый акт как пародия на жанр той самой бульварной бродвейской комедии, в которой и написана пьеса. Теперь вообразите виртуозность и изящество автора, который умудряется одновременно критиковать театральные нравы Бродвея и лондонского Ист-энда и развлекать их же публику.
Вот здесь-то и зарыта собака. Чтобы играть пародии, нужно знать объект пародии. Для замечательного актера Александра Ленькова, дебютировавшего здесь в качестве режиссера, как и для руководителя всей постановки Павла Хомского, объект пародии неочевиден. Вернее - безразличен. Ну что им лондонский Ист-энд? Оттого весь первый акт никому несмешно и неинтересно.
Прежде всего - режиссеру Ллойду-Валерию Сторожеку, одному из тех, с чьим именем было связано обновление моссоветовской сцены в середине 80-х. Но он на редкость серьезен в этой роли...
Ко второму акту комедия положений достигает у Фрейна своего апогея, где властвует абсурд закулисной жизни, где актеры давно забыли, зачем они здесь, и предаются во время гастрольных спектаклей кто тихому пьянству, кто любовным утехам и страстям. Здесь механизм комедии наконец начинает действовать. Зрительный зал Театра им. Моссовета, который только затем туда и ходит, чтобы посмеяться или поплакать, наконец начинает покатываться со смеху. И в самом деле - попробуй не засмеяться, когда точно в цирке из кулис вываливаются связанные по ногам персонажи, а один из актеров, позабыв о публике, с топором выбегает за другим прямо на сцену. Когда из "зрительного зала" "за кулисы" врывается обезумевший режиссер с плакатом, на котором написано короткое и энергичное английское ругательство - он ведь не может кричать во время спектакля. Но при этом "за кулисами" уже истошно вопит помреж: "Ллойда, я беременна!". К этому моменту зал уже истошно хохочет, и удовольствие от прекрасно проведенного вечера стирает в памяти первый томительный час.
Я же, покидая Театр им. Моссовета, с ностальгией вспоминала его прекрасные времена, которые застала на самом выдохе, уже после смерти Завадского, строившего свой театр в прекрасном балансе серьезного и смешного, мело драматического и комического, возвышенного и трагического. В каждом из этих проявлений актеры чувствовали себя легко и артистично и, даже развлекая, учили свою публику прекрасному.