За бильярдным столом или за вкусным шумным столом, Борис Хмельницкий всегда был душой компании. Легендарный актер Таганки. Завсегдатай Дома кино. Народный артист России. Робин Гуд, сразивший в 75-м году наповал своими "Стрелами Робин Гуда" половину страны. Лучший бильярдист Москвы.
Однажды он уже уходил в никуда, предпочтя остаться в стороне от театральных разделов и скандалов. Первым, еще до всех дележей. Его заявление в 1983 году о том, что он уходит из театра, многие коллеги восприняли как очередную шутку. Да и сам он долгое время предпочитал отшучиваться, а не называть истинных причин такого поступка.
Разговор, фрагменты которого приводятся ниже, состоялся у нас однажды в буфете "Российской газеты". Речь шла и о том, как Борис Хмельницкий пришел в Театр на Таганке и почему оттуда сам ушел. Как один воспитывал дочь и недоумевал: чего же тут удивительного? Как не держал ни на кого зла. И как в жизни старался не запятнать созданный им в кино образ Робин Гуда...
Как странно, что теперь за чертой прошлого - его фильмы, записи спектаклей. Его талант любить и кружить головы и дар дружить. Его голос с хрипотцой, его умение жить, не размениваясь на детали и не мелочась. Если что-то не нравилось или не устраивало - он уходил, не выясняя отношений, без скандалов и дележей, по-мужски. Никто не видел Хмельницкого усталым, больным, старым или раздраженным. Никто и не увидит...
Таганка на всю жизнь
- Театр на Таганке был единственным театром, в котором я работал. У меня были предложения от других режиссеров. Мне передавали, что меня ждет Гончаров. Губенко звонил: Боря, возвращайся. Но я не хотел. В моей профессиональной жизни тогда остались только кино, концерты и общество "Знание". Я любил свой театр. Меня на Таганке звали Бэмби - как персонажа нашего детства. Наверное, я производил впечатление легкомысленного человека: ну и что, подумаешь, несчастье, бывает и хуже. Но потом Бэмби для меня стало чуть ли не философским понятием. В детстве все ведь кажется легко...
Художественная диктатура
- Расхожее мнение, что Любимов - диктатор, а мы были театром марионеток. Но я считаю, что самый актерский театр, которые я вообще когда-либо знал и видел, - это Таганка. Не "Ленком", я не беру старый МХАТ, "Современник" Олега Ефремова или старый Вахтанговский, я рассматриваю наше поколение.
Актер, прошедший школу Любимова, мог играть в каком угодно театре - в музыкальном, комедийном, драматическом. Любимов растил "синтетических" актеров. А театр прежде всего - это зрелище. Будь то хоть Достоевский, хоть Солженицын, хоть Горький, на спектакле не должно быть скучно...
Как-то мы были в гостях у Андрея Миронова, и зашел разговор: у вас замечательный театр, мы его любим, но актеры в нем - марионетки. На что я возразил: Андрей, назови второй театр в Советском Союзе, где есть такое количество потрясающих актеров - Славина, Демидова, Полицеймако, Жукова, вся мужская обойма - Высоцкий, Золотухин, Губенко, Бортник, Филатов, Любшин, Калягин, Шаповалов (извините, если кого-то не упомянул - список очень длинный) - ничего себе театр марионеток. Мы наслаждались ролями, можно сказать купались в них. Даже эпизоды Любимов выстраивал так, что плохо сыграть было невозможно. Самая маленькая роль в актерской биографии превращалась в событие.
- Странно про это слышать, ведь таганковские спектакли имели очень специфическую форму, мало соотносящуюся с тем, что происходило вокруг.
- А театр вообще отношения к жизни не имеет. Да и кино во многих случаях. Нет таких мафиози, какими их показывали в "Крестном отце", или таких бандитов-интеллигентов, как в фильме "Место встречи изменить нель-зя". Не понимаю, когда фильм или спектакль оценивают по принципу: это не как в жизни. Снимайте документальное кино, и будет как в жизни. А на сцене имеет место только воплощение идеи жизни, фантазия на эту тему.
Любимов и Высоцкий
- Я не устаю повторять, что Любимов - самый главный и любимый режиссер в моей жизни. Представляете, он заику в театр взял! Я же страшно заикался, в Щукинском театральном училище иногда даже экзамены письменно сдавал - говорить не мог. Но потом был первый самостоятельный показ на первом курсе, все ждали этого момента - решалось, смогу я актером с таким дефектом работать или нет. И Любимов был в зале, он у нас преподавал. Я вышел на сцену. Отбарабанил все без запиночки. Юрий Петрович тогда сказал: "Ну и пусть заикается себе в жизни сколько хочет".
- Любимов в меня верил. Всегда поддерживал: да не обращай ты внимание на свое заикание, пусть думают, что это я так срежиссировал... Однажды вводили меня на роль Галилея - Володя Высоцкий в больнице оказался. Я спектакль знал, мы с Толей Васильевым к нему писали зонги, но не играл в нем. Любимов меня вызывает: сможешь за 15 дней выучить роль? А Галилей - это не Гамлет даже - там сплошные монологи. Но что делать - не отменять же спектакль, тем более скандал был бы чиновникам на руку - из-за болезни Володи срыв. ...Мы репетировали днем и ночью. А заикание - дело непонятное. Откуда оно берется на всю жизнь? Утром на прогоне я дико заикаюсь, после первого акта захожу в кабинет: "Юрий Петрович, отменяйте". - "Да ты что! Что случилось? Ты лучше думай, как сыграть первую сцену с Ульяновой про молоко", - и ни слова про мое заикание, как будто и не я до этого на сцене мучился. Вечером я сыграл спектакль!
Потом Володя вышел из больницы, мы играли в очередь, а потом без всяких объяснений я был снят с этой роли. Прошло время, опять Высоцкий в больнице, опять Любимов уговорил меня играть. И история повторилась. Но когда на поминках Высоцкого ко мне подошел его друг Вадим Туманов и сказал: "Володя тебя любил, но что у вас произошло? Он чувствовал какую-то вину перед тобой. Из-за бабы?" - "Нет. Объяснять не буду. Тема закрыта. Раз он мучался, переживал, все, забыто, я его люблю еще больше".
...Когда Володя ушел из жизни, мы решили сделать спектакль "Владимир Высоцкий". Это был спектакль-исповедь. Володя перед нами, мы все перед ним, его голос на сцене... И мы дали клятву: что бы ни случилось, играть этот спектакль два раза в год - 25 января и 25 июля, в день рождения и в день смерти Высоцкого. Что происходит дальше. Я уже ушел из театра. Но памятуя, что 25-го спектакль памяти Володи, я прилетаю из Сирии в Москву, отпрашиваюсь на два дня со съемок совместной картины. Пять лет прошло, как Володи не стало. И в этот день я узнаю, что спектакль отменен - театр в Чехословакию уехал. Вот тут для меня Таганка и рухнула...
По совести
- Режиссура - это власть. Очень опасная штука - владеть душами и судьбами людей. А приходится: хочу помилую, хочу - нет. Хочу сниму с роли, хочу ее дам. Но поразительно: Любимов никого не увольнял. Актеры получали по 150 выговоров - за прогулы, за пьянки, но только не приказы об увольнении. Да, от Любимова уходили - Ярмольник, Губенко, Любшин, Калягин, Демидова, но уходили сами - в другие театры, в другие жанры. И мне в какой-то момент показалось, что я могу сделать новый, совершенно иной виток своей жизни.
Театры, как известно, живут десять-пятнадцать лет. Первый, кто стал говорить о том, что ребята, не обольщайтесь, мы дошли до какого-то предела и стали тормозить, был Любимов. В 78-м году он мужественно признался и призвал нас не останавливаться, не довольствоваться старыми успехами, а искать, искать... Мы всегда вели творческие споры. Но театр существовал тогда, когда мы друг друга любили. Вы бы видели, как Любимов наслаждался, когда мы хорошо играли на сцене...
Конфликт, после которого Таганка развалилась, мне, мягко говоря, был не очень близок. Любимов - наш учитель. А как я однажды в театре сказал, на учителей, на родителей и на жен я в суд не подаю. Что бы ни происходило. Это мои личные обиды, недоразумения. И я это искренне говорил. У меня со многими актерами хорошие отношения и в театре Любимова, и в театре Губенко. Я их не делю - я их люблю. Дьявольские силы вмешались, какая-то чертовщина произошла...
Прощание с Воландом
- Из театра ушел после "Мастера и Маргариты" - знаменательного в роковых отношениях романа. На роль Воланда Любимов назначил меня, Смехова и Соболева. Я напомнил Любимову историю с Галилеем. И поставил условие, что репетируем по очереди, но перед выпуском спектакля он объявит первый состав. И перед сдачей Любимов сказал, что первый исполнитель Воланда - Хмельницкий. Прошло время, опять же без всяких объяснений меня сняли с роли. Два года я не играл. И однажды в городе Омске, на гастролях, в присутствии Леонида Филатова и моей сестры Луизы Хмельницкой одному из исполнителей был задан вопрос: почему Борис не играет? - "Как был Бэмби, так и остался. Такие роли надо выгрызать зубами и идти по трупам".
Я по трупам не хожу. Я предпочел уйти из театра. Все заявление восприняли как мою очередную шутку. Даже Любимов сначала не поверил, что я это делаю всерьез... Но о Театре на Таганке я всегда вспоминаю с огромной любовью и благодарностью. Я там работал с 64-го года - с самого основания. Там состоялась моя театральная актерская карьера. Что говорить, там было прожито много лет, из них 20 - счастливых.
Знаете, ведь седые волосы и знаки отличия на твоем лице остаются не только после страданий и переживаний, но и от любви к делу, которому ты себя посвятил, к театру, к своему учителю, к людям, с которыми ты проработал счастливые годы жизни, к своим близким. Поэтому я всем объясняюсь в любви. Как в спектакле Маяковского "Послушайте" я говорил: у вас на меня никакой злобы не должно быть, но и у меня к вам тоже...
Прощание с Борисом Хмельницким состоится сегодня в 11.00 в московском Доме кино. Актер будет похоронен на Кунцевском кладбище рядом с могилой своих родителей.