Валерий Белякович, лидер студийного движения 1980-х, известен в первую очередь как художественный руководитель и главный режиссер Московского театра на Юго-Западе, одного из самобытнейших пространств окраины столицы.
Он создал театр в 1977 году, объединив рабочую и учащуюся молодежь, полную энтузиазма, но не имевшую специального образования. За тридцать лет ими сыграна большая часть мирового репертуара, получен статус государственного театра, образованы целые актерские династии, а на спектакли попасть все так же трудно - билеты распроданы на месяц вперед.
Сильнейшая энергетика, напряженное психоэмоциональное поле первых спектаклей принесли Валерию Беляковичу славу дер зкого авангардиста. На небольшой сцене полуподвального помещения не увидеть инертно текущих малонаселенных спектаклей - здесь все дрожит от напряжения, безудержно нагнетаются страсти и стремительно листаются толстые книги человеческих судеб, выявляя гармонию и цельность космоса. Героическая трагедия сменяется иронией, нарочитая серьезность оборачивается фарсом, "штурм и натиск" переходят в лирическую песнь - этот театр волнует, не оставляя равнодушным, будь то Камю, Гоголь или Сорокин.
Не стоит забывать, что Белякович - абсолютный автор своих спектаклей, и классика здесь тоже "его", деформированная лич ност ным самосознанием. Уместно вспомнить, что по первому образованию Валерий Романович - филолог, он пишет собственные тексты, а также запросто переписывает и редактирует бессмертные шедевры, подвергая их весьма демократичным интерпретациям. Зачастую можно прочитать: "Царь Эдип. Сценическая версия театра, использованы переводы В. Алексеева и Г. фон Гофмансталя" или "Даешь Шекспира! В. Белякович по комедии У. Шекспира "Два веронца". Режиссер освобождает тексты от предыдущих опытов интерпретации и словно бы плетет нить заново, как будто он первый, кто несет знание миру, искусно играя известными обстоятельствами и смыслами. У него бомжи из подземного перехода врываются в мировую культуру, открывая для себя гения непосредственно и живо. Однако "разбавленная" классика ничуть не теряет своей весомости в вольных переложениях.
Театр на Юго-Западе - театр сильных переживаний и экстремальных состояний, сугубо экзистенциальный по своей сути. Чуждый показного оптимизма, он цепляет открытостью трагического сознания, искренним отчаянием обращения вглубь и светом мужества перед необходимостью личностного выбора.
Выступает Белякович и в качестве сценографа - большая часть спектаклей оформлена лично им. В легендарном спектакле "Мастер и Маргарита" основной декорацией стали листы жести, которые явили собой и Голгофу, и трамвай, и окна, и зеркала. Отчасти вынужденный минимализм привел к предельному, порой грубоватому, лаконизму и точности быстро сменяющих друг друга мизансцен. Обживая сценическое пространство театра, Валерий Белякович пришел к созданию и собственной теории сценического и мимического жеста, которыми он потрясающе владеет сам. Так родилась целая актерская школа: Виктор Авилов ("Лучший, а теперь уже стало понятно, что идеальный ученик", - говорит о нем режиссер), Сергей Белякович, Вячеслав Гришечкин, Ирина Бочоришвили, Алексей Ванин - сочетание острой характерности и психологизма, брутальности и утонченности.
Но на встрече в Центре им. Мейерхольда Белякович предстал не как режиссер и создатель театра, а как явление огромной актерской харизмы. Сила и магнетизм его личности превращали все монологи, воспоминания и стихи в единую историю становления, любви и памяти.
Вечер начался стремительным монологом Клавдия, ролью, прославившей когда-то Беляковича-актера: "Я пал, чтоб встать..." - этого блистательного текста вы не найдете ни в одном переводе Шекспира. Это о нем выдающийся шекспировед Александр Аникст написал статью "Гамлет", открытый заново", в которой разобрал каждую роль спектакля как вновь предложенный образ.
Монолог легко перетекает в собственную речь - Белякович сам создает контекст, в который легко себя вписывает. А за ним - вновь монолог: пронзительный Джерри из "Случая в зоопарке" с надрывной честностью заглядывает в глаза всему залу, переполненный одиночеством, сквозь которое так трудно прокричаться. Кепка с козырьком назад, рубашка со слегка закатанными рукавами, "планы" сменяют друг друга с кинематографической стремительностью, ни секунды статичного покоя - даже если он замирает, он весь движение.
Слушая монолог Хлопуши в его исполнении, подсознательно ожидаешь того же рыка на пределе возможностей, что был у Высоцкого. Но Белякович расставляет акценты иначе и абсолютно оправдывает их даже не художественно, а жизненно-содержательно: у него на все свой ответ, свой порывисто-нежный взгляд.
И тут же, с той же поэтической естественностью - точно его речь и есть часть огромной стихии, уравнивающей и театр, и саму жизнь, - Белякович размышляет об одном из самых этапных и личных спектаклей Театра на Юго-Западе последних лет - "Куклах": "Вы же понимаете, театру уже 30 лет. Это сначала шутили: кто умрет первым?" В труппе, выпестованной Беляковичем, представлявшей очень яркий семейный ансамбль, произошли перемены: кто-то ушел, уже нет Виктора Авилова, совсем недавно не стало Владимира Коппалова, и "мы должны на очной ставке с прошлым держать ответ". В конце постановки режиссер-Пигмалион выходит в зал и обращается к зрителю напрямую: "Театр... он принадлежит актерам... Живым - из плоти, крови, нервов". Таким, каким мы и увидели Беляковича.
"Я нереализованный актер, - говорит он сам о себе, - меня всего забрала себе режиссура". Но когда видишь Беляковича на сцене, понимаешь, что не всего. Рассуждая о собственном кладбище несыгранных ролей, он вспоминает и о кладбище ролей сыгранных, которые тянутся шлейфом за любым актером, но они, эти роли, всегда где-то живут, пока их помнят... "Дуй, ветер, дуй!" - со сцены вновь уходит Актер. А потом, вернувшись за аплодисментами и цветами, Валерий Белякович восклицает: "Нет, все-таки не зря я пришел, не зря!" И зал любовно разделяет его радость состоявшейся встречи.