12 февраля в Брюсселе, в Российском центре науки и культуры, открывалась выставка "Сергей Есенин и Айседора Дункан. Эпоха. Судьба. Творчество".
Обстановка была камерная, народу собралось немного, и ничто не предвещало сенсации.
Открывала выставку директор Московского государственного музея Есенина Светлана Шетракова, а после нее слово попросил профессорского вида пожилой господин. Заметно волнуясь и с характерным для франкоязычных русских эмигрантов грассирующим акцентом, он объявил, что дарит музею принадлежащий ему подлинный посмертный рисунок-портрет Есенина, выполненный художником Сварогом ночью 28 декабря 1925 года. После чего вынул из нагрудного кармана синий конвертик и вручил изумленной (это даже мягко сказано) Шетраковой. Не менее изумленная публика потребовала продемонстрировать рисунок, что и было сделано дарителем (директор музея не смогла этого сделать по причине полной растерянности). Из конверта был извлечен потрепанный листочек тонкой бумаги, на котором были четко видны голова с всклокоченными волосами, след веревки на шее и неестественно согнутая кисть правой руки.
Рисунок московскому музею подарил Жан Бланков. Это имя известно не только в Бельгии, где он родился, много лет был профессором Брюссельского университета и заслужил звание академика. Его отец приехал в Бельгию из России еще подростком, став впоследствии известным врачом. Но русским образованием сына он, видимо, занимался мало, и Жан до 20 лет не говорил по-русски, но затем добровольно, повинуясь, по его же выражению, только своим генам, быстро выучил язык, а затем избрал русскую словесность главным делом своей жизни.
Впрочем, главное дело Жана определить сложно, поскольку он и историк, и переводчик, и искусствовед, и археолог, а кроме того, еще и нумизмат, и обладатель крупнейшей в Бельгии частной научной библиотеки. Если же характеризовать Жана как человека, то одной из определяющих черт, без сомнения, будет его любовь к России. Да, бельгиец по рождению и гражданству, до мозга костей европеец по воспитанию и образу жизни, Жан Бланков действительно на генном уровне привязан к России, и эта привязанность совершенно не зависит от политических эпох или каких-либо других внешних обстоятельств. Именно поэтому рисунок Сварога он подарил России. Мыслей о продаже или о передаче реликвии детям в его голове просто не могло возникнуть. Ведь он недаром любит называть себя динозавром...
Имя художника Василия Сварога (1883-1946, настоящая фамилия - Корочкин) известно сегодня лишь узкому кругу искусствоведов и любителей живописи, хотя в 20-30-е годы прошлого века он был весьма заметной фигурой в советском искусстве. Творческая биография Сварога типична для той эпохи: его первые работы еще до революции высоко оценил Илья Репин; в 20-е годы он искал свою дорогу в пролетарском искусстве (его экспрессивный "Автопортрет" 1926 года до сих пор привлекает внимание посетителей Третьяковки), а в 30-е встал вместе с большинством коллег под знамена соцреализма и неустанно тратил свой недюжинный талант на многочисленные портреты вождей и оптимистические картины советской жизни.
Сварог не входил в число самых близких друзей поэта, но они были знакомы, у них было немало общего (оба из глубинки, оба "попутчики" новой власти), у них были даже планы совместных выступлений, на которых гитарист-виртуоз Сварог должен был аккомпанировать есенинской декламации. Эти планы не осуществились из-за внезапной кончины Есенина. В ту декабрьскую ночь художник тоже был в "Англетере" и появился в злополучном пятом номере в тот момент, когда тело поэта было только что вынуто из петли. Сварог был профессионалом: невзирая на царившую вокруг суматоху он сумел на случайных листках бумаги набросать несколько довольно четких карандашных рисунков с изображением мертвого Есенина. Наряду с фотографиями Наппельбаума эти рисунки стали ценнейшим визуальным свидетельством произошедшей в "Англетере" трагедии.
Осталось рассказать лишь о том, как произведение Сварога оказалось у брюссельского ученого. По словам самого Жана, все началось с того, что Василий Сварог подарил рисунок французскому писателю Анри Барбюсу, который был горячим поклонником страны Советов, несколько раз приезжал в СССР, встречался со Сталиным, писал его биографию, и даже смерть в 1935 году настигла его в Москве, в Кремлевской больнице. Под рисунком сохранилась надпись на французском языке, выполненная, скорее всего, именно Барбюсом: "Сергей Есенин. Первый набросок, сделанный после его смерти".
В этой истории много вопросов. Мы не знаем, в какой из своих приездов Барбюс стал обладателем рисунка; не знаем, в каких отношениях были Сварог и Барбюс - такие разные на первый взгляд люди; не знаем, почему художник решил расстаться с рисунком и подарить его именно французскому писателю.
Здесь есть о чем задуматься любителям детективных сюжетов. Ведь есть сведения, что Сварог в 1927 году высказывался в пользу версии о насильственной смерти Есенина. Тогда в "Англетере" он якобы заметил много пыли на лице и одежде Есенина и предположил, что поэта, уже мертвого, завернули в ковер, принесли в номер и имитировали самоубийство. В 1927-м об этом еще можно было рассказывать, но в начале 30-х опасной могла оказаться уже сама причастность ко всей этой истории. И, возможно, Сварог, даря рисунок Барбюсу, просто хотел, с одной стороны, избавиться от опасного документа, а с другой - обеспечить рисунку надежное место хранения во Франции.
Как бы там ни было, попав в руки французского мэтра, рисунок начал вполне благополучную жизнь в домах западноевропейских интеллектуалов. Барбюс подарил его парижскому литературному критику Флюкэ, который, в свою очередь, передал рисунок известному бельгийскому писателю Альберту Эгспарсу, а тот, будучи хорошо знакомым с Жаном Бланковым и зная интерес последнего к России, решил, что посмертный портрет великого русского поэта должен находиться только у Жана. Тот стал его обладателем в середине 80-х, а несколькими годами позднее фотография рисунка с указанием места хранения была впервые опубликована в России в журнале "Наше наследие". Примечательно, что рисунок всегда только дарился, никто из хозяев не взял за него ни сантима. Безвозмездно он передан и в Московский государственный музей Есенина. И лучшего места для рисунка Сварога трудно найти.