Пятьдесят пять лет назад умер Сталин. Пятьдесят лет назад, в разгар хрущевской "оттепели", нам привиделось, что вместе с диктатором уходит в прошлое и выпестованная им система, только спустя десятилетия открыто названная тоталитарной. Пятнадцать лет назад мы готовы были праздновать полную и безоговорочную победу над тоталитаризмом, на смену которому вроде бы надолго пришла свобода во всех ее проявлениях - политическая, экономическая, социальная, творческая, свобода для всех и для каждого... Надо ли говорить, что всякий раз ошибались? Что такого рода политический режим не описывается одной лишь фамилией, с ним ассоциирующейся, и не ограничивается временными рамками физического существования носителя этой фамилии?
Сталинизм - это не просто эпоха Сталина, умещающаяся лишь между датами его рождения и смерти. Это достаточно целостная система управления обществом и страной, скрепленная страхом, тотальным администрированием, подавлением личности. Идеологический монополизм обеспечивал всеобщий контроль за всеми и каждым. Умы и души идут по тому же разряду, что и вещи. Несогласные уничтожаются или изолируются. Свободный труд, свободная мысль, свободное слово упраздняются. Поиск истины под запретом.
И полное беззаконие во имя "порядка". Так, в политическом завещании Ленина, которое затем, уже при Сталине, стало 58-й статьей Уголовного кодекса СССР 1926 года, первый пункт определял любое действие или даже бездействие, служащее ослаблению власти, преступлением. Иначе говоря, вместо презумпции невиновности - презумпция виновности, ибо "кто не с нами, тот против нас". В отличие от Ленина Сталин не оставил политического завещания. Но он оставил куда более страшное и трудноискоренимое наследство: деформированное общественное сознание, для лечения которого, в чем мы убеждаемся по сей день, требуется не просто замена "твердой руки" на более "мягкую", а огромная системная работа, рассчитанная, возможно, не на годы, а на десятилетия. Вспомним хотя бы, как "либеральный" Хрущев, только-только прочитав свой доклад о культе личности, ввел войска в Венгрию. Да еще уничтожил всех кустарей и все подсобные хозяйства, нанеся первый удар по возможности другого развития страны. Именно при Хрущеве была сформирована бюрократия, свободная от какого бы то ни было контроля, кроме такой же бюрократии. Прекратив массовые сталинские репрессии, он так и не смог справиться с самой системой, быстро покончившей с "оттепелью" и ввергнувшей страну в новые "заморозки".
И в дальнейшем пресловутая "административно-командная система" (перестроечный эвфемизм Гавриила Попова, скрывавший за собой семидесятилетний тоталитарный деспотизм госпартаппарата) постоянно демонстрировала не дюжую способность к приспособленчеству. Ей, как показывает опыт новейшей истории, удалось даже пережить, а затем и в значительной мере компенсировать самый сильный из нанесенных ударов - падение советского режима в 1991 году. В том числе, на мой взгляд, из-за недооценки новой властью "человеческого фактора" - той самой разрухи в головах, плотно засеянной еще сталинской общественно-политической практикой.
Система умело (отдадим ей должное) адаптируется к изменяющимся условиям, извивается, прячется во всех порах общества. Отрицая демократию в принципе, она активно паразитирует на ней с тем, чтобы, придя к власти, утопить демократию в словесной эквилибристике, в профанации свойственных ей процедур. Во многом, увы, посткоммунистические реформы стали естественным продолжением все той же, сталинской по сути, чиновничьей революции сверху.
Вчерашние большевики, "последовательные интернационалисты", не решающиеся сегодня открыто присоединиться к маргиналам, марширующим под портретами "вождя", легко мимикрировали под "национал-патриотов". И точно так же, как во времена сталинщины, объявляют страну "осажденной крепостью", готовы идти крестовым походом (или "холодной войной") на ненавистный Запад, усердно ищут "пятые колонны" внутри России, насаждают шпиономанию...
Такой "государственно-имперский патриотизм" легко жертвует правами и жизнями граждан ради "единства и процветания" России, а общество, из коллективной памяти которого не стерлись образы и страхи коммунистических десятилетий, верноподданнически готово прощать власти все эти жертвы.
Из тех же времен - расчетливое отношение к истине, "информационная автаркия", когда за нас решают, какая новость достойна распространения, а какая вредна, какое мнение - правильное, а какое - подрывает стабильность. В результате возникал и возникает виртуальный мир, выдаваемый за реальность. "Учение Маркса всесильно, потому что оно верно" - и все тут, должны верить на слово, без каких-либо аргументов и объяснений... А солженицынское "жить не по лжи" лишь на короткое время (на стыке 80-х и 90-х годов) стало национальной идеей, чтобы затем опять превратиться в броский лозунг, лишенный содержания.
Прощание со старой системой сильно затянулось - по причинам объективного и субъективного характера. Прорыв к свободе обременен унаследованной от нее нетерпимостью, пренебрежением к человеку, всеобщим притворством, из чего вырастает, по словам покойного академика Александра Яковлева, "нечто несуразное, топкое, скользкое". И - отвечающее многовековой российской традиции, согласно которой государство неизменно выступает как единственная реальная сила, а власть распределяется сверху вниз при помощи бюрократической пирамиды, под какими бы демократическими лозунгами ни проводились выборы. В этом случае обществу просто объявляют, что любая альтернатива будет отступлением от прямого пути к торжеству демократии и вообще к светлому будущему. При этом новая бюрократия столь же равнодушна к людям, как и прежняя. Мы до сих пор бессильны перед государством: юридически, политически, экономически. На высокомерие, некомпетентность, равнодушие, а по большому счету - на бессовестность чиновника человек отвечает тем же самым.
Проблема нашей демократии, пожалуй, в том, что она никак не может создать себе опору в главном - в работающих экономических свободах. Еще раз процитирую Александра Яковлева: "Послеавгустовские попытки новой экономической политики, верные по замыслу, были проведены второпях. Либерализация цен не была подкреплена земельной реформой. На рынке не оказалось ни жилья, ни средств производства, ни иностранных инвестиций. Промышленность осталась предельно монополизированной. Не было принято кардинальных решений для развития малого и среднего предпринимательства. Вот почему экономика захлебывается в трудностях, мечется между полуэкономическими и полуадминистративными решениями".
Только экономически независимые люди представляют угрозу бюрократии. Без действительной экономической свободы, суверенитета собственности и личности нам не вырваться из плена власти, объективно тяготеющей к авторитаризму, из плена эгоизма и коррупции. И не похоронить сталинизм, слухи о смерти которого были сильно преувеличены.