20.03.2008 03:00
Общество

Константин Райкин: "Я не хотел идти по стопам папы"

Российская газета - Неделя - Федеральный выпуск: №0 (4617)
Читать на сайте RG.RU

Уже выросло целое поколение, в котором не каждый знает, как Константина Райкина кличут по батюшке. Обладателю знаменитой фамилии это скорее приятно. Он положил немало труда и таланта на то, чтобы его не воспринимали лишь как продолжение великого отца

Развивать тему "отец и сын Райкины" далее не имеет смысла. Эта тема давно исчерпана. Константин Райкин - имя собственное.

Он все время что-то опровергал в скороспелых о нем представлениях. Сначала (блистательно дебютировав в "Современнике") - пошлую сентенцию, будто на детях гениев природа отдыхает. Потом (сыграв Сирано, Брюно, Грегора Замзу, Мэкки-Ножа, Гамлета, Ричарда III, короля Лира) - неизбывную, казалось, предназначенность на роли типа Труффальдино из Бергамо. Наконец доказал (поставив более 20 спектаклей) свое право на режиссуру, обнаружил (воспитывая будущих актеров в Школе-студии МХАТ) педагогический дар, продемонстрировал (став художественным руководителем "Сатирикона") способность быть эффективным театральным менеджером.

Мы встретились в его театре через полчаса после того, как там закончилась репетиция.

Играем в цирк!

- Что репетируете?

- Мы на большой сцене готовим постановку по пьесе Карло Гоцци "Синее чудовище". Это так называемая фьяба - философская сказка для взрослых.

- Вы сами ставите?

- Да, я сам ставлю. Это большая работа, в которой участвует значительная часть труппы. В основном - молодые артисты. Спектакль и рассчитан на молодую аудиторию. Там происходят всякие волшебства, целая цепь превращений... Мы решили, что по жанру это должен быть цирк. В афише и программке так и будет написано: "Синее чудовище. Цирк в двух частях". Мы играем в цирк. В комедии дель арте всегда есть куски, отдающиеся на откуп артистам. Важно только, раздухарившись, опять попасть в сюжет, не промазать.

- У вас тоже предполагается импровизация?

- На репетициях - да. Но не на публике. Я не приемлю такую импровизацию, когда сегодня артист пошел направо, завтра налево, сегодня заплакал, завтра засмеялся в этом же месте. Современный театр - это театр жесткого режиссерского рисунка. Импровизационным должно быть только самочувствие на репетициях.

"У меня сложные отношения с самим собой"

- Вы однажды признались, что у вас нет друзей. Что значит - нет? В каком смысле?

- У меня нет друзей в ответственном понимании этого слова. А в обиходном значении, ну, к примеру, когда, обращаясь к собравшимся, вы говорите: "Друзья мои!" - таких друзей сколько угодно. Настоящих же друзей много не бывает. У меня когда-то был друг. Потом без всяких ссор мы перестали быть друзьями. Я не могу сказать, что с тех пор это место свободно. Оно просто заросло. Спустя много лет я вдруг обнаружил, что живу без друзей. И совершенно нормально себя чувствую. Без этого можно обойтись.

- Это такое самоограничение, что ли? Дружба ведь требует неких душевных затрат, да и временем своим для нее надо жертвовать.

- Нет, моя жизнь в этом смысле мне кажется совершенно правильной. Вы мне сейчас говорите о некоей ущербности моей жизни. Вроде как в ней нет места каким-то необходимым вещам. Нет, все, что необходимо, у меня есть. Просто друг мне, видимо, не нужен на данном этапе. Более того, если кто-то ко мне набивается в друзья, мне это подозрительно и даже неприятно. В этом театре я являюсь лидером. А лидер - это достаточно одинокое дело.

- Вам свойственно самокопание?

- Да, свойственно. У меня сложные отношения с самим собой.

- Вас постоянно что-то не устраивает в самом себе?

- Конечно. Я все-таки искусством занимаюсь. Хотя я знаю людей, которые удовлетворены собой и своим искусством. Я не испытываю желания следовать их примеру.

Внятный успех

- Что вам требуется, чтобы хоть на время перестать себя растравлять, мучить сомнениями?

- Нужен внятный успех.

- Что такое внятный успех?

- Внятный успех - это большое количество аплодисментов и понимание в глазах зрителей.

- Но это лишь внешние признаки успеха.

- В театре успех выражается именно так. По-другому он трудно выражается. Успех - это когда зрители тебя очень полюбили и восторженно принимают. Это называется внятный успех.

- Но сами-то вы лучше знаете цену своему успеху.

- Знаю. Но в актерском деле эта цена определяется прежде всего реакцией публики. Для меня это самый важный показатель.

- Тогда почему актеры говорят: "Публика дура"? Есть же в актерской среде такое выражение.

- Есть.

- Оно несправедливо?

- Оно справедливо наполовину. Или наполовину несправедливо. Все зависит от того, как на это посмотреть. Либо коньяк пахнет клопами, либо клоп пахнет коньяком. Это вопрос оптимистического или пессимистического взгляда на жизнь.

- Вам какой из этих взглядов более свойственен?

- Я бы назвал себя мужественным оптимистом. И считаю, что театр - это такой вид искусства, который абсолютно невозможен без публики. Я не понимаю режиссеров, которые говорят, что им интересен процесс, а не результат. Не приемлю критиков, которые утверждают, что все, имеющее шумный успех, - дешевка. Это для меня люди почти враждебные. Конечно, бывает разный успех. И разная публика. Существует успех какой-нибудь низкопробной эстрадной звезды, которая у огромного количества публики с неразвитым вкусом срывает аплодисменты. А есть успех Спивакова, Башмета... Их успех у публики, заполняющей зал Консерватории или Дома музыки. При том, что второго или третьего зала они уже не соберут.

- Вы могли бы составить портрет вашего зрителя?

- С трудом. Он ведь очень разный, этот зритель. И хорошо, что он разный. Я не люблю молодежный зал. Я не люблю пожилой зал. Я вообще не люблю однородный зал по социальному, возрастному или половому составу. Настоящий театр, как я его себе представляю, это театр, который пробивает всех. Где в одинаковый восторг приходят старики и дети, жлобы и интеллигенты, мужчины и женщины, богачи и бедняки.

Провинция по географии и по сути

- Успех в Москве и успех на гастролях в провинции - это разный успех?

- Провинция принимает более бурно. Провинциальный зритель доверчивее, простодушнее. Хотя провинция - понятие не географическое. Провинции в определенном значении этого слова хватает и в Москве. Я однажды, много лет назад, на каком-то столичном заводе столкнулся с публикой, которая вообще не понимает человеческих слов. Абсолютно. Люди не понимают, когда к ним обращаются с устной речью. Не понимают сложносочиненных предложений. Междометия с матом они понимают. А нормальную речь - нет. В то же время есть географически удаленные от Москвы города, где очень много замечательных зрителей. Там публика, как правило, более непосредственная и менее снобистская. Все-таки в Москве много снобизма, много оглядки на окружение: не прослыву ли я дураком, раньше всех зааплодировав? По сути это тоже провинциальность. Мы все-таки еще довольно дремучие люди. Мы очень подозрительны. Мрачны. В нас очень много пещерного, языческого.

- А западный зритель не таков?

- Он тоже разный. Но если взять, к примеру, Нью-Йорк, там публика сразу, как в розетку, включается, с первой шутки. И реагирует бурно. У нас такое может быть только в Мухославске каком-нибудь. Но только в том случае, если там есть театр. Я ведь знаю провинциальные российские города, где тоже не понимают сложносочиненных предложений. Потому что там нет театра. Когда я в свое время концертировал, я мог на спор сказать, не узнавая специально, есть в этом городе театр или нет. Это всегда видно. Видно по тому, отсутствует или присутствует навык восприятия речи.

"Театр существует только в настоящем времени"

- Вы успех программируете? Пытаетесь его просчитать, скалькулировать?

- Конечно. При этом всегда ориентируюсь на себе подобных. Исхожу из того, что, если мне что-то нравится, это должно нравиться и зрителям.

- Театральный успех должен быть непременно датирован сегодняшним днем? Или это необязательно? Допустим, на премьере спектакль провалился, публика и критика его не приняли. Но пройдут годы, и он будет понят, оценен, возможно, его даже объявят шедевром.

- Я не верю в такой вот отложенный успех. Театральные сроки ведь очень малы. Театр - это все-таки искусство настоящего времени. Оно не имеет времени будущего или прошедшего. Зрителям все равно, как ты будешь завтра играть или как ты играл вчера. Предположим, они тебя знают по каким-то ролям и поэтому аплодисментами встречают твой выход. Это маленький аванс доверия и любви за то, что ты сделал раньше. А теперь, будь любезен, пеки им пирожок сию минуту, на их глазах. Сделаешь хорошо - молодец. Сделаешь плохо - плевать им на то, что ты когда-то что-то делал хорошо. Они тебя сейчас понять должны, а не когда-нибудь потом.

"Папа был человек настроения"

- В начале 70-х вы ярко дебютировали в "Современнике", много чего там сыграли, имели успех. Это десять лет продолжалось. И вдруг - к папе, в Ленинградский театр миниатюр. Зачем? Вы же драматический артист. Что вас потянуло на эстраду?

- В какой-то момент я стал понимать, что меня интересует другой способ сценического существования, невозможный в "Современнике", при том, что я всегда любил этот театр, это был мой дом родной.

- А что вам было делать в Ленинградском театре миниатюр?

- В том виде, в котором он существовал, там невозможно было делать ничего, кроме как подыгрывать отцу. Но я пришел туда на определенных условиях. Я имел с папой предварительный разговор. Я с ним договорился, что он мне позволит привести достаточно большую группу молодых артистов, с которыми я сделаю свой спектакль и далее буду делать спектакли без его участия.

- Вы покусились на его монополию?!

- Да, и он на это пошел. Мы выпустили спектакли "Лица", "Что наша жизнь?" Потом вышел мой моноспектакль "Давай, артист!" Это все было в жанре условной эстрады. Но отец был человеком внушаемым, и не только с моей стороны, что-то ему внушали и другие. Поэтому мне все время приходилось отвоевывать какие-то уже оговоренные вещи. Он просто забывал про них. Папа был человек настроения. Он увлекался людьми. Искренне. Как ребенок. И тому, кем он увлекся, он мог что-то наобещать. Тот приходил за обещанным, а папа его уже с трудом вспоминал. Поскольку я был его сыном, я мог сказать ему: "Ты что, с ума сошел? Ты же не далее как вчера пообещал человеку..." Я мог, условно говоря, устроить ему скандал. А кто-то другой не мог. Поэтому там бывали иногда очень печальные истории. Как хотел, так и расхотел. Как увлекся, так и охладел. Мы шесть лет работали вместе. Это было и прекрасно, и очень трудно. Прекрасно - потому что он был гениальный артист и потрясающий партнер на сцене. А трудно - потому что он, к сожалению, не обладал педагогическими способностями. Он не понимал, что у артиста может сейчас не получаться, а потом получится. Он с роли снимал моментально. А для артиста, особенно для молодого, это страшная трагедия.

- При жизни отца вы смогли бы трансформировать "Сатирикон" в драматический театр?

- В свое время мы с папой оговорили и это. Он не в башне из слоновой кости существовал. Он очень чутко чувствовал жизнь, ее ритмы, ее настроение. Он вдруг понял: то, что он раньше произносил со сцены, что было личной его привилегией и больше никому не позволялось, теперь можно прочитать в любой газете.

- Со спектакля "Служанки", поставленного Романом Виктюком, началась трансформация "Сатирикона" в драматический театр. Как Аркадий Исаакович воспринял бы "Служанок"?

- Он бы их воспринял очень хорошо. Я в этом уверен.

- Ему не чужда была эта эстетика?

- Нет, не чужда. Он меня поражал другим. Он иногда хотел взять в свой театр что-то совершенно в него не вписывающееся. Если ему что-то нравилось из того, что он видел, он хотел это взять в свой театр. Он ни на миг не задумывался, что он будет с этим делать. У него был хватательный рефлекс такой. Я думаю, ему было бы очень радостно от того, что в "Сатириконе" появился серьезный репертуар. В любом случае я не хотел идти по стопам папы. Это был бы для меня тупиковый путь. И никому не нужно, чтобы этот путь продолжался. Это был его путь. Он его прокладывал для себя.

Байка, похожая на правду

Марк Розовский придумал и пустил гулять историю, будто однажды к Константину Райкину заявилась юная корреспондентка и приступила к беседе: "Константин... простите, как вас по батюшке?" И будто бы Райкин тут же ее выставил за дверь. Байка. Но как бы то ни было, худрук "Сатирикона" признается: "Я всегда буду сыном Райкина. И умру, что бы я ни сделал в профессиональной жизни, сыном Райкина. Длябольшинства населения страны я - сын великого отца".

Образ жизни Театр