Известный французский славист, знаток искусства и литературы русского зарубежья Рене Герра указом президента РФ награжден орденом Дружбы.
Как подчеркнул наш посол в Париже Александр Авдеев на церемонии вручения награды, профессор Ниццского университета удостоен им "за огромный вклад в укрепление российско-французского сотрудничества". Уроженец солнечного Прованса Рене Герра - личность легендарная. Еще в отрочестве судьба свела его с русскими эмигрантами.
И эта встреча определила всю жизнь, которую Рене Герра целиком посвятил великому делу - спасению и сохранению десятков тысяч книг, картин, рукописей, автографов, этого бесценного наследия Серебряного века, который начался на берегах Невы и Москвы-реки, а закончился в Париже и на Лазурном берегу. О том, как составлялась коллекция в ее потрясающем разнообразии, - наш разговор.
Российская газета: Господин Герра, когда вас называют "коллекционером", видно, что это обращение вам слегка режет слух. Почему?
Рене Герра: Это слово вполне благородное. Среди коллекционеров были Морозов, Щукин, Третьяков. Но я предпочитаю другое определение - "собиратель". Хоть и француз, но считаю себя в некотором роде "собирателем земли русской", Иваном Калитой конца ХХ - начала ХХI века! Ведь этим ушедшим под воду градом Китежем, русскими поэтами, художниками, писателями, тем, что они создали до и после великого исхода из России, мало кто интересовался лет 30-40 тому назад. Они были никому не нужны ни на родине, ни во Франции, где понятие "эмигрант", тем более "белоэмигрант", имело некий негативный оттенок. Моя любовь была на стороне "изгоев", "побежденных", оказавшихся за бортом жизни, но я знал, что рано или поздно Россия поймет их значение. Так что был исторический заказ, который я сам себе сделал. На меня смотрели как на чудака, но мне не было до этого дела.
РГ: То есть вы целеустремленно шли против течения... Ваше собрание феноменально. Только одних книг - 40 тысяч томов, из которых треть с надписями и посвящениями авторов. Какие качества необходимы для собирателя?
Герра: Знания, с которыми приходит опыт. По-русски говорят: "На ловца и зверь бежит". А по-французски: "Премия - для знатока" - в том смысле, что ее он заслуживает от Фортуны по праву. В любом занятии, тем более в собирательстве, главное - быть знатоком. Вокруг меня были рассыпаны сокровища. И, как это ни странно, они мало кого привлекали. В молодости, когда я учился в Институте восточных языков и в Сорбонне, мои учителя-слависты прошли мимо этого потрясающего явления, которым была "русская эмиграция", мимо ее культуры. Прошляпили и они, и дети эмиграции. Не понимали или не хотели понять...
Какие еще качества? Конечно, терпение, время и деньги, правда, они не самое главное. Но прежде всего - любовь и, я бы сказал, страсть.
РГ: У этой страсти была точка отсчета?
Герра: Встреча. Она многое определила и предопределила. В бытность студентом, в конце 60-х годов, я как-то остановил такси, что тогда из-за стесненности в средствах делал крайне редко. Шофером оказался Глеб Владимирович Чижов - один из последних русских таксистов. Бывшему присяжному поверенному было далеко за 70 лет, но он продолжал сидеть за баранкой. Мы разговорились. Оказалось, что он дружил в свое время с Ремизовым, знал Куприна, был большим библиофилом и коллекционером, сотрудничал с журналом русских таксистов "За рулем", в котором кроме упомянутых писателей печатались Бунин, Шмелев, Зайцев. Через некоторое время мы снова увиделись. Для меня это было началом пути, по которому я шагаю и по сей день. С Глебом Владимировичем у нас сложились дружеские отношения, хотя разница в возрасте зашкаливала за полвека. Помимо книг у Чижова было небольшое собрание картин и рисунков Григорьева, Гончаровой, Ларионова. Получив диплом и став преподавателем, я стал время от времени кое-что у него покупать. Это было в году 1969-м - 1970-м.
РГ: И какие были цены?
Герра: Получал тогда я, если перевести на нынешние деньги, где-то тысячи полторы евро. Четверть из этой суммы шла на приобретения. Картины, а это были, конечно, не холсты, а работы на бумаге, стоили 200-400 евро. У Чижова также имелись очень хорошие книги, интересные письма. То был источник, к которому я регулярно припадал в течение многих лет. Но главное было все-таки в другом: общение с Чижовым определило мою дальнейшую судьбу в том смысле, что я понял, в каком направлении надо двигаться, что следует собирать. Или еще одна встреча. На этот раз она произошла в книжном магазине, занимавшем полуподвальное помещение в районе Пасси, на западе Парижа. Там я познакомился с бывшим лейтенантом Российского императорского флота Алексеем Герингом. К нему приносили книги его сверстники, и он их продавал не только частным лицам, но и в библиотеки, в том числе в Америку, Германию. Тот полуподвал был пещерой Али-Бабы для знатоков. Подчас попадались вещи музейного значения, а стоили всего 30-40 евро. У Геринга я приобрел, к примеру, редчайшую книгу Ремизова "Царь Дадон" с иллюстрациями Льва Бакста. Были и книги с автографами Бальмонта, Бунина, Ремизова, Зайцева. Стоили 20-30 евро. Сейчас к этим ценам надо прибавить минимум один-два нуля.
Позже в Русском доме, что был в местечке Ганьи под Парижем, куда меня привела Ирина Одоевцева, я познакомился с поэтом из казаков Николаем Евсеевым. Он также собирал и продавал книги. Когда в первый раз я отобрал у него книг двадцать с инскриптами, то совершил большую ошибку, сразу не забрав их. Приехав за ними несколько дней спустя, к своему ужасу обнаружил, что казак книги "подчистил": стер все дарственные надписи.
РГ: Говорят, многое вы находили на "блошиных рынках", перелопачивая груды всякого хлама...
Герра: Как говорится, волка ноги кормят, а всевозможные развалы и барахолки всегда были источником неожиданных, а из-за этого особенно радостных находок. Подстегивал азарт, надо было суетиться. Как-то в начале своего собирательства на "блошином рынке" у парижских ворот Сент-Уэн я нашел "Лики России" на французском с иллюстрациями и автографом Бориса Григорьева, выведенным его каллиграфическом почерком. Ныне это издание в пергаментном переплете стоит четыре-пять тысяч евро без автографа. Я же купил ее за 100 франков - это нынешние 15 евро.
Знаете, сейчас у меня "пламенная страсть", это французские книги с иллюстрациями русских художников. Ведь я не только собиратель, но и исследователь. Вообще у меня есть идея по случаю Года Франции в России и России во Франции, которым объявлен 2010-й, устроить большую выставку книг с иллюстрациями русских художников-эмигрантов. Таких оказалось немало: в моем собрании их сейчас насчитывается 122 художника! Среди них "мирискусники" Александр Бенуа, Константин Сомов, Иван Билибин, Мстислав Добужинский. Уже собрал по этой теме около тысячи книг. Есть и ранее не известные в России имена. К примеру, Пьер Ино (псевдоним Петра Вычегжанина) - пасынка великого Сергея Чехонина. С Петром Владимировичем я дружил, но не знал, что он делал иллюстрации. Еще одно имя - Ольга Ковалевская. Три с лишним десятилетия тому назад я разыскал ее под Ниццей по той причине, что она была знакома с Ремизовым. Книг писателя у нее в то время уже не было, но она мне подарила свою акварель. Только недавно я понял, что Ковалевская проиллюстрировала несколько детских книг французских писателей, но, будучи человеком большой скромности, при той давней встрече со мной даже об этом не заикнулась.
РГ: И все-таки, если вернуться к свободному поиску. Ведь он распространяется и на аукционы, не так ли?
Герра: Скажу откровенно, аукционный дом Друо в Париже стал моими "университетами". Я там провел тысячи и тысячи часов. Лет 30 назад, то есть в начале собирательства, купил там работу маслом Бориса Григорьева, то был вид из мастерской художника в Кань-сюр-Мер... за тысячу франков.
РГ: Получается за 150 евро?
Герра: Не совсем так - ведь времени много прошло. Скажем, за тысячу евро. Это была музейная вещь. Кто тогда интересовался Борисом Григорьевым? Теперь ее стоимость по нижнему пределу - 200 тысяч евро. Откровенно говоря, мне, как тогда, так и сейчас, наплевать на то, сколько картина или книга стоит. Я независим от этого. Я нутром чувствовал, что Борис Григорьев - живописец Божией милостью.
А вот еще одна история, связанная с ним. Год тому назад рисунок Григорьева был выставлен на аукционе в Каннах. Стартовая цена - тысяча евро. Я что-то замешкался и не успел поднять руку, как он был снят с продажи. На рисунке была изображена площадь - полукубическая работа, а это начало 20-х годов. Когда я подошел к организатору аукциона, он мне сказал: "Знаете, эта работа фигурировала в каталоге посмертной выставки художника, проведенной в 1978 году, а текст к нему написал некий Рене Герра". "Простите, это я", - говорю и даже паспорт показал. Отдал тысячу евро за рисунок, который на самом деле стоит в 10 раз больше. Вернувшись в Париж, сразу же открыл книгу "Буи-Буи" - так назывались в свое время меблирашки, а ее иллюстрировал Григорьев. Смотрю: мой рисунок воспроизведен на целую страницу на отдельном листе. Так что у меня оказался оригинал, а это уже музейный экспонат. Более того, ранее у Чижова я купил акварель к той же книге. Видите, как все закольцовывается! Спустя почти 40 лет приобрел вторую работу к книге, и где? На банальном аукционе в Каннах! Это к тому, что надо иметь знания, а на их основе вырабатывается чутье.
Не оно ли, опять-таки на аукционе в Друо, год назад заставило меня присмотреться к одному портрету, который был выставлен на продажу за 50 евро? Никто на картину не обратил внимания, и она мне достался за эту смешную сумму. А речь-то шла о портрете Дмитрия Мережковского, нарисованном в 1933 году шведской художницей Гретой Герель, которая дружила с Зинаидой Гиппиус! Там даже надпись была: "Дмитрию Мережковскому с благодарной дружественностью". Это не находка, а музейный экспонат, который украсил бы любой литературный музей в Москве или в Санкт-Петербурге.
РГ: Знаю, что особое пристрастие у вас к Александру Бенуа. Говорят, не так давно вы пополнили собрание абсолютно никому не известными работами...
Герра: Моего "первого Бенуа" я купил у Чижова в 1970 году. То был оригинал иллюстрации для книги Андре Моруа "Страдания молодого Вертера" на французском. А то, о чем вы говорите, - это результат хождения по букинистическим магазинам. В одном из них мне вдруг предложили папку с "картинками". Стоила она немало для моего кармана - 15 тысяч евро. Но там были все иллюстрации Бенуа 1927 года для книги Анри де Ренье "Грешница"! Курьез ситуации заключался в том, что "Грешница" не была опубликована - издательство прогорело. Но остались все акварели, черно-белые рисунки, заставки, буквицы. Всего работ 40. Одна из них сейчас стоит столько, сколько я отдал за все.
РГ: Насколько мне известно, в вашем собрании не меньше четверти вещей, которые вам дарили. Это были ваши друзья?
Герра: Именно так. Борис Зайцев, Георгий Адамович, Владимир Вейдле, Юрий Терапиано, Ирина Одоевцева, Зинаида Шаховская, Екатерина Таубер, художники Юрий Анненков, Сергей Шаршун, Михаил Андреенко, Дмитрий Бушен, Николай Исаев, Николай Исцеленов. Почему дарили картины, рукописи, книги, письма? Потому что знали, что это не потеряется, будет сохранено. Знали, что я не торгаш, не спекулянт, что я - француз, который облек себя миссией не дать распылиться по свету, а то и пропасть памятникам великой культуры. Ничего из своего собрания я не продаю, хотя предложения поступают регулярно. Моя коллекция - это не забава богатого человека, а дело всей жизни. Одновременно я исполняю долг перед теми близкими по духу русскими людьми, которые доверили мне самое главное.
РГ: Обычно слышишь: вот раньше во Франции было раздолье для тех, кто интересовался эмигрантской культурой 20-30-х годов, а сейчас, мол, мало чего найдешь. Это так?
Герра: Дорогу осилит идущий... Вот хотя бы один совсем недавний случай. В прошлом году узнаю, что в Ментоне, а это несколько десятков километров от Ниццы, во Дворце Европы проходит развал - его устраивает город для всех желающих что-либо продать. Мне звонят знакомые и сообщают: "Здесь появилась торговка, с виду бомжиха, у которой два мешка с разными бумажками на русском языке". Я все бросил и помчался в Ментон. Оказалось, что в мешках был архив моего знакомого по прежним временам актера Владимира Субботина. До войны он был фотографом и снимал Бунина. Тогда, давным-давно, я выклянчил у него фото писателя с его автографом. Но актерский архив Субботин сохранил. Незадолго до смерти он переехал в русский старческий дом в Ментоне, где и умер лет 15 тому назад. Сейчас русских в той богадельне не осталось, и новая администрация провела там чистку кладовых, а все "ненужное" выкинули на улицу. Хорошо, что все это кто-то подобрал. Отдал сто евро, которые запросили за "бумажный хлам", среди которого обнаружил многие программки русского театра в эмиграции, письма, рецензии, даже оригиналы фотографий Станиславского!
Пласты русской культуры прошлого века неисчерпаемы для любознательного человека. Я все время нахожу что-то новое, и уверен, что впереди меня ждут еще многие открытия.
Кирилл Александров
(В. Прокофьев).
Париж. 19.03.2008