Удивительное совпадение - в свет вышли сразу две книги, связанные с крупнейшими личностями отечественного кино. Одна из них - почти двадцать лет ожидаемые по-русски дневники Андрея Тарковского. Другая - выпущенная издательством НЛО в серии "Кинотексты" книга киноведа и критика Зары Абдуллаевой о Кире Муратовой. Первая носит название, данное самим Андреем Арсеньевичем, - "Мартиролог" (перечень страданий). Вторая называется прагматично и просто - "Искусство кино".
Для книги о Кире Муратовой, не терпящей никакой мифологизации и пафоса, иное название было бы и невозможно. Но в каком-то смысле и эта книга является мартирологом - перечнем ее собственных страданий и зафиксированных на пленку страданий современного человечества. Зара Абдуллаева, чей критический темперамент тоже чужд всякого пафоса, со всей эрудицией и киноведческим блеском предлагает своим читателям анализ - и только. На более чем четырехсотстраничной книжке не встретишь никаких обстоятельств личной жизни Киры Муратовой. Но то и дело в нее врываются скупые сведения о жесточайших, порой невыносимых обстоятельствах творчества, да и сама фильмография, данная в конце книги, о многом говорит: фактический запрет на профессию после блистательной картины "Долгие проводы", с 1971 по 1978 год - ни одной картины; а всего с 1961 по 1987-й, за четверть века - лишь шесть.
Все, что могло бы составить вязь экзистенциального романа ("Люди", "Любовь", "Смерть", "Дети", "Животные"), Зарой Абдуллаевой рассматривается сквозь призму муратовского кино - бесстрашного, способного поразить вас - как и сама его создательница - абсолютной ясностью и барочной вычурностью, невероятным чувством юмора и карнавальным, юродствующим вывертом, театральностью и естественностью ее лихих, опасных парадоксов. "Что говорить, Муратова обладает уникальной смелостью", - восхищенно выдыхает Анатолий Васильев, режиссер, казалось бы, совсем не робкого десятка, о муратовском фильме "Настройщик".
Чувства надорванные, крикливо выставленные напоказ или испуганно спрятанные в самые тайные тайники, и чувства отмороженные, точно навеки застывшие на подиуме уродливого мира - где-то между ними бьется режиссерская муза Муратовой, то впадая в юродство, то обдавая холодом жестокого анализа. Аналитические медитации Зары Абдуллаевой так же бескомпромиссны и парадоксальны, как и кинотексты Муратовой. Они рассматриваются Абдуллаевой в одних случаях как часть мировой культуры, где органично сходятся Босх и Рильке, Пиранделло и Петрушевская. В иных же - как одно из самых радикальных явлений современного искусства, не боящегося самых непримиримых парадоксов.
Попутно на страницах книги возникают имена и образы любимых актеров Киры, попытки разобраться в их сущности и типологии. А вместе с ними возникает и проблема двойственности, разрыва между сутью и жестом, манерой и чувством, подлинным и мнимым, которая пленяет и мучает режиссера, заставляя искать в актерах и актрисах эти мерцания и парадоксы. Таковы ее любимые актрисы разных эпох - Зинаида Шарко и Рената Литвинова. Об этом у Зары Абдуллаевой тоже существуют поразительные прозрения.
Удача этой книги в том и состоит, что она не являет собой свод удобных мыслей; вся - парадокс и вызов, она дает возможность размышлять и спорить, глубоко погружаясь в эстетику и этику Киры Муратовой - "предпоследнего автора убывающего на глазах вида искусства. На роль последнего автора претендуют многие".