На "Золотой маске" Вячеслав Кокорин представил спектакль, поставленный им в Нижегородском ТЮЗе. Режиссер возглавил его совсем недавно, но уже отчетливо ясно, что в стране с неутешительно низким количеством сильных художественных руководителей появился еще один полноценный ансамбль, способный на самые сложные эстетические решения.
Вячеслав Кокорин поставил в Нижнем одну из самых безжалостных пьес Горького. И поставил безжалостно, сразу отринув все уровни возможных театральных компромиссов. Во-первых, у него нет никаких декораций. На сцене только огромный деревянный стол, несколько стульев вокруг - все. Смысловое и эмоциональное единство пространства, его разнообразие удерживаются лишь... лампочками. Самыми обыкновенными электрическими лампочками, свисающими на проводах разной длины. Они то загораются ярко, то мерцают совсем тускло, едва позволяя разглядеть силуэты.
Все силуэты - в шинелях. Обыкновенных военных шинелях. В них у Кокорина и художницы Ларисы Наголовой одеты все независимо от профессии и положения в обществе. Полицейские и их жертвы, революционеры и реакционеры - все здесь одинаково "ошинелены". Гражданская война, начатая давно, до сих пор не окончена. Правда, за десятилетия (столетия?), что она шумит в головах ожесточенных сограждан, все позабыли, кто кому враг. Как в стихотворении Бродского: "Троянская война окончена. Кто победил - не помню, должно быть, греки".
Война шумит прежде всего в самой семье Ивана Коломийцева, шефа полиции, и ее гул столь напряженно неумолим, что ни музыки, ни иных шумов не нужно. Кокорин так и оставляет своих актеров один на один с этим шумом, а заодно - и с нами, публикой, и вместе - при свете голых лампочек - мы пытаемся услышать и понять, что с нами происходит. Так прямо и дерзко театр давно не обращался с самым важным - с самой природой актерской эмоции на сцене, со способностью обнажить свое сердце и свой актерский аппарат перед сущностью персонажа.
Актеры Кокорина играют с давно позабытой в современном театре бесстрашной предельностью. Они у него "не рвут страсти в клочья", а истово, всем существом, внимательно и подробно ведут диалог. В какой-то момент этого тихого, медленного спектакля, идущего большую часть времени при тусклом свете лампочек, мы понимаем, что перед нами - не семейная драма, а напряженный социально-философский диалог. О смысле жизни в России при невиданной коррупции и разгуле чиновников, при циничной власти и не менее циничных ее воспитанниках. В атмосфере тотального сыска с давно отмороженной совестью.
Но мысли эти, заставляющие размышлять о безнадежной цикличности российской истории, вовсе не есть главное содержание кокоринского спектакля. В нем неожиданно для себя радуешься совсем иным вещам - покою и сосредоточенности актерской работы. Тому, что Леонид Ремнев, номинированный на лучшую роль, играет Ивана Коломийцева мощно и обаятельно при всей отвратительности образа мыслей своего персонажа. Оттого мы не становимся "рабами" эмоционального переживания, а размышляем вместе с актером, откуда родилось такое существо.
Так же точно и тонко работают Евгений Калабанов (брат Ивана Яков) и Марина Ильичева (его жена Софья), его главные протагонисты, да и весь прекрасный ансамбль спектакля. Горячий привкус диалогу придает резкая, логически безупречная, страстная Алла Хамитова (младшая дочь Вера). Она ведет непримиримый внутренний бой с отцом, но и он располагается на территории мысли, вокруг пустого деревянного стола.
Вся атмосфера спектакля предполагает наше соучастие в диалоге. Здесь не нужны крики, слезы, страсти. Только сухость, внимательность, предельная сосредоточенность. Только свет ламп (свет лампад слишком неверный, мерцающий). Только стол - образ евхаристии, где была принесена первая христианская жертва, центр дома и человеческого единства. Стол - образ диалога, служащего выяснению истины. Хоть и ставший здесь знаком распада.
Два этих центра-символа нижегородского спектакля разворачивают перед нами отнюдь не семейную - вселенскую драму, библейский и древнегреческий диалог об устройстве мира, о месте человека. Семья Коломийцева с ее пятью детьми и приходящими к столу "гостями" - участники и протагонисты этого диалога. Оттого и публика ко второму акту, привыкнув к тому, что не будет "страстей", внимательно вытягивает головы, слушает, думает.