Знаменитое меццо Мариинки, звезда Метрополитен-оперы Ольга Бородина редко выступает в России. Ее ждали в дни Пасхального фестиваля в коронной партии Марфы-раскольницы в "Хованщине". Не дождались: из-за болезни певица отменила выступления и в Москве, и в парижском "Шатле".
Под угрозой срыва был и ее сольный вечер на фестивале "Звезды белых ночей", только что стартовавшем на сцене Мариинки "Псковитянкой". Но Петербургу выпала удача: концерт Бородиной, чье искусство давно соотносят с понятием эталона, а бескомпромиссный характер стал критерием качества и гарантом оперных устоев, состоялся. В программе, собранной из знаковых для певицы партий - Далилы, Любаши, Кармен, участвовали и солисты Мариинки. Накануне концерта Ольга Бородина дала эксклюзивное интервью для "Российской газеты":
Шахматы жизни
Российская газета: В последнее время вы редко выступаете на сцене Мариинки и вдруг решили выйти сразу в трех ипостасях?
Ольга Бородина: Я действительно редко появляюсь на своей сцене, но участвовать в концерте в "Белых ночах" захотела сама: 1 ноября исполнилось двадцать лет, как я дебютировала здесь. Составила программу для души - из любимых опер: сцены из "Царской невесты", "Самсона и Далилы", "Кармен".
РГ: Сегодня, выступая на сцене Метрополитен, вы что-то храните в душе из опыта Мариинской сцены?
Бородина: Прежде всего я корнями - человек Петербурга: все мои родственники родились в этом городе. То, что я попала в Мариинский театр, - судьба. Меня вырастили на этой сцене, поставили на ноги, отправили в большую жизнь - такое забыть нельзя и променять на что-либо невозможно. Это ощущение всегда во мне. Но как в любой человеческой жизни, в наших отношениях тоже случались периоды счастья, депрессии, усталости - и черное, и белое. У меня остается надежда, что все должно пойти к лучшему: на сцене должна возрождаться классика, вечное. Я не хочу быть категоричной и говорить, что должно быть только так, как нравится мне: вкусы у всех разные. Но я считаю, что артист должен получать удовольствие от того, что делает, и только тогда удовольствие смогут получить другие. Может быть, в ближайшем будущем в Мариинском театре станет больше классических постановок и моя занятость здесь станет больше.
Мет и Мариинка
РГ: А что, сцена Мет настолько консервативнее, чем Мариинка?
Бородина: Значительно консервативнее. Даже сейчас, когда пришел новый генеральный менеджер Питер Гелб и стало больше модерна на сцене, все более культурно, без экстремизма, без извращений смысла. Кроме того, в Мет тщательно подбираются составы певцов - это то, что в российских театрах, имеющих постоянную труппу, практически невозможно. Гергиев на "Белые ночи" приглашает в спектакли Мариинки интересных музыкантов и певцов, но в Метрополитен певцы такого уровня поют в каждом спектакле. Это норма - две-три звезды в главных партиях. А когда на сцену выходит что-то серенькое, еще не научившееся петь, больно смотреть.
РГ: Но когда ваше поколение в конце 80-х осуществляло прорыв Мариинки, вы тоже были молодыми и выходили на сцену рядом с мастерами.
Бородина: Да, на сцене тогда пел весь цвет Кировской оперы - Ирина Богачева, Людмила Филатова, Евгения Гороховская, Юрий Марусин, Сергей Лейферкус, Владимир Чернов, Николай Охотников, Татьяна Новикова, Галина Ковалева, - я могу перечислять долго. Это выдающиеся люди. Но никогда не было так, чтобы мастер выходил на сцену один среди молодежи. Наоборот - это я, тогда еще нулевая певица, выступала одна среди великих.
РГ: Какие спектакли у вас сейчас в Метрополитен?
Бородина: "Аида", "Кармен", "Джоконда", "Адриенна Лекуврер". С операми Россини моя дружба закончилась: я спела все, что хотела. Когда-то начинала с россиниевской музыки, потом этот репертуар мне надоел, стал казаться глупым, легким. Мне захотелось страстей, и я перешла на Верди. Но увлекаться драматической музыкой вредно для голоса - для его долголетия, для эластичности связок.
В Европе холодно
РГ: А с европейскими театрами после громких эксцессов с Ла Скала, Ковент-Гарден, Венской оперой ваши отношения не восстановились?
Бородина: С Ла Скала у меня был длительный разлад после "Кармен", когда я, приехав на постановку, неожиданно узнала, что должна петь версию с разговорными диалогами и учить текст за неделю. Естественно, я отказалась. Скандал раздули, ославили меня, и я потребовала от театра официальных извинений, в противном случае не приму ни одного их предложения. Они решили, что я им это спущу, тянули четыре года, но буквально на днях я получила письмо с извинениями. В Скала теперь новый директор, и я надеюсь, что ситуация будет меняться: несколько лет назад там была невыносимая, змеюшная атмосфера - Риккардо Мути не случайно покинул театр. Так же и с Ковент-Гарден, вновь пригласившим меня на "Аиду" после отказа участвовать в спектакле Роберта Уилсона. Меня просят не волноваться: постановка будет в том стиле, который мне близок. Осталась только Венская опера, с которой мы порвали отношения после позорной подготовки "Итальянки в Алжире", но я жду, когда их фашиствующий старик директор Иоан Холендер уйдет и все наконец облегченно вздохнут. В этом театре давно уже невыносимая атмосфера: все друг на друга нашептывают, науськивают. У Холендера скандалы со всеми: с Кэтлин Баттл, с Деборой Войт, со мной. Естественно, у него в Австрии связи с местной прессой, и он пишет то, что ему выгодно. Он может поливать меня как угодно, а наша пресса - разнести это по России в одну секунду!
Семейная опера
РГ: Да, репутация у вас не гламурная. Но кроме стального характера вы еще удивляете тем, что являетесь чуть ли не единственной в оперном мире матерью троих детей. Как вы удерживаете жизнь дома, если ваш муж Ильдар Абдразаков поет в Ла Скала, вы - в Мет, а дети живут в Петербурге?
Бородина: Я тоже живу в Петербурге, а в Мет просто пою. Конечно, у меня сложная ситуация. Трудно, когда в доме постоянно чужие люди, няни... Я все время живу в полустрессовом состоянии: не пригласишь же к себе пятнадцать человек, чтобы готовили, убирали, стирали? Стараюсь все делать сама. Старший сын Алеша окончил Капеллу имени Глинки и три курса Петербургской консерватории. Средний сын Максим учится в третьем классе в Капелле имени Глинки.
РГ: Вы все-таки ориентируете детей на путь музыки?
Бородина: Они же вращаются с детства в этой сфере. Как им не дать хотя бы элементарного музыкального образования, чтобы они имели общее с родителями? Младший сын Володя трехлетней крошкой по 3-4 часа на моих репетициях в Мете проводил, и не оттащишь - все просто поражались! Как-то мы с Ильдаром пели в Чикаго "Итальянку в Алжире", так нашего малыша только и снимали со всех сторон, а потом эти фото опубликовали во многих музыкальных журналах, как ребенок внимательно смотрит на сцену. Я стараюсь уделять своим детям как можно больше времени. Летом, как только у них заканчивается учеба, увожу их из Петербурга в Италию, чтобы они отдохнули, укрепили здоровье на море. Учатся они в России, потому что наше базовое образование - лучшее в мире. Об этом говорят все мои друзья, отдающие детей даже в самые лучшие лондонские школы и жалующиеся потом на качество образования. Про наше музыкальное образование и говорить нечего - оно уникальное.
С первого взгляда
РГ: Как при такой самодостаточности складываются ваши отношения с дирижерами?
Бородина: С первого взгляда: либо - да, либо - нет. Воспринимаешь на уровне вибрации. У меня так вышло с Мути. Я много слышала от певцов, причем очень хороших, что у него невыносимый самовлюбленный характер: не дай бог, получить больше аплодисментов - он никогда больше тебя не пригласит. Но Ильдар, который много работает с Мути, сказал мне: ерунду тебе рассказывают, он замечательный человек и потрясающий музыкант. Он и познакомил меня с маэстро: я пришла к ним на репетицию в Ла Скала. Мути тоже обо мне слышал. Помню, как он вышел из своего кабинета встретить меня, схватил меня сразу за руку и потащил. И тащит до сих пор. Потрясающий, требовательный музыкант, который всегда открывает мне что-то новое. Этим летом буду петь с ним Stabat Mater Россини в Италии, на Сицилии и на Равеннском фестивале.
РГ: А Гергиев для вас уже предсказуем?
Бородина: Гергиев - это особая статья. Мы с ним очень много лет вместе, хорошо знаем друг друга, и он доверяет мне. Он никогда не мешал мне делать, что я хочу, но у него есть композиторы, которые ему скучны: Россини, Сен-Санс. Он предпочитает Вагнера, Берлиоза, Прокофьева, Шостаковича. Читает Блаватскую, любит все, что не от мира сего, и сам обладает космической энергией. Так что традиционный стиль ему не близок.
Живое и мертвое
РГ: Да, но на Пасхальный фестиваль Гергиев привез в Москву именно традиционалистские спектакли: "Псковитянку", "Хованщину" в оформлении Федора Федоровского. И этот формат уже воспринимается как национальное достояние, подобно Пекинской опере или театру Кабуки.
Бородина: Да все уже объелись модернизмом! Как ни крути, а все приходит на круги своя. Пусть будут увлечения, новые искания, но от истины не уйти, от церкви не уйти, от Бога единого не уйти. Я только что была на "Макбете" в Ла Скала, где пел Абдразаков. На сцене стоит синий куб и крутится в разные стороны, все в красных костюмах бегают вокруг этого куба. Ну, какое эстетическое удовольствие от этого можно получить? Никакого! Хотя поставил спектакль отличный режиссер, с которым я работала, - Грэм Вик. Всем хочется смотреть не на искусственный цветок, а на живой. И это не ограниченность мыслей, это - правда. Я знаю, потому что поняла главное: ради чего существую на земле.
РГ: И вы можете сказать, ради чего?
Бородина: Изначально - для продолжения рода. Еще - ощущаю себя проводником божественной энергии. Просто проводником. Господь выбрал меня, поэтому я счастлива.