Честно говоря, квартиру эту открыл нам Михаил Исаевич Мильчик - старинный друг Бродского, кандидат искусствоведения и заместитель гендиректора одного из питерских НИИ. Открыл в буквальном смысле слова: у него был ключ от входной двери.
Мы поднялись на второй этаж знаменитого дома Мурузи и вошли в квартиру N 28. Квартира эта и по сию пору коммунальная. Проживают в ней двое хозяев (три жильца). Во времена Бродского их было четверо: четыре двери, четыре электросчетчика и общая кухня.
Одну из дверей Мильчик открыл своим ключом, и мы вошли в знаменитые "полторы комнаты", описанные Бродским в одноименном эссе. Почему "полторы"?
Потому что в 1955 году родители Бродского - Александр Иванович и Мария Моисеевна - обменяли две комнаты, в которых жили раздельно, на одну большую комнату в коммунальной квартире знаменитого дома Мурузи на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля. Комната действительно была большой, поэтому могла служить (да и служила) одновременно и столовой, и прихожей, и спальней для троих Бродских: взрослых и маленького. Но очень скоро Александру Ивановичу понадобилась фотолаборатория, и он отгородил себе закуток плотными шторами. А потом и Иосифу потребовалось творческое уединение. Как следствие - в комнате возникли книжные шкафы с чемоданами на них и шифоньеры, отделявшие закуток Бродского-младшего от фотолаборатории Александра Ивановича. Так и возникли эти полторы комнаты, давшие название самому известному эссе нобелевского лауреата.
Тем не менее мы говорим. И выясняем, что в комнате стояла когда-то огромная деревянная родительская кровать, обширная площадь которой становилась местом семейных совещаний. Стоял огромный, до потолка буфет, в котором покоилось несколько трофейных образцов фарфоровой посуды. Мария Моисеевна категорически запрещала ее использование Александру Ивановичу и Иосифу, поскольку полагала, что и тот, и другой не умеют обращаться с подобными вещами. Таким образом, восточный фарфор был призван радовать только глаз. Перед буфетом располагался массивный обеденный стол, за которым отмечались дни рождений родителей и Иосифа. Иногда он едва вмещал всех гостей. Был и еще один буфет, поменьше, скорее горка. Телевизор стоял в простенке у окна. Ну, книжные шкафы с чемоданами. Еще когда-то в углу была печка с дымоходом, уходившим в стену. Но Александр Иванович ее разобрал.
Мебель распродали наследники. Библиотека Бродского сохранилась. Она передана другом поэта Яковом Гординым Ахматовскому музею в Фонтанном доме. А Мильчику достались фотографии, негативы, немногие автографы, кой-какие черновики и фотоаппарат Бродского. Два года назад он развесил по стенам этой комнаты редкие фотографии Иосифа Александровича.
"Полторы комнаты" Бродский написал тогда, когда ни Александра Ивановича, ни Марии Моисеевны уже не было в живых. Он писал это эссе на английском языке. "Я пишу о них по-английски, ибо хочу даровать им резерв свободы... Я хочу, чтобы Мария Вольперт и Александр Бродский обрели реальность в "иноземном кодексе совести"... Понимаю, что не следует отождествлять государство с языком, но двое стариков, скитаясь по многочисленным государственным канцеляриям и министерствам в надежде добиться разрешения выбраться за границу, чтобы перед смертью повидать своего единственного сына, неизменно именно по-русски слышали в ответ двенадцать лет кряду, что государство считает такую поездку "нецелесообразной"... Ни одна страна не овладела искусством калечить души своих подданных с российской неотвратимостью, и никому с пером в руке их не вылечить: нет, это по плечу лишь Всевышнему, именно на это есть у Него столько времени. Пусть английский язык приютит моих мертвецов"...
Питерский поэт Александр Кушнер предполагал, что неприезд Бродского в Россию связан как раз с этим: Бродский, по мнению Кушнера, не смог найти в себе силы переступить порог комнаты, где умерли его мама и отец, так и не увидевшись с сыном.
Теперь она, эта комната, пуста. И ничего кроме лепнины потолков и паркета, который не менялся с той поры, не напоминает ни о нем, ни о его родителях. Разве что фотографии.
"...Но мотылек по комнате кружил, / и он мой взгляд с недвижимости сдвинул, / И если призрак здесь когда-то жил, / то он покинул этот дом. Покинул".
Кстати
Этот дом был построен в 1876 году. Имя Мурузи он получил по имени первого хозяина, разорившегося на его строительстве, - князя Александра Дмитриевича Мурузи, внука правителя Молдавии и сына турецкого дипломата. Отец Александра Дмитриевича был посажен в Стамбуле на кол, и вдова с семейством переехала в Петербург. До строительства этого дома здесь располагалось просторное деревянное строение, принадлежавшее сенатору Николаю Резанову, который, овдовев, отправился в кругосветное путешествие (описанное в известном произведении "Юнона и Авось"). В 1848-50 годах домом Резанова владел князь Кочубей. В этом доме в разное время и в разных квартирах жили Мережковский, Гиппиус, Лесков. Здесь сразу после войны поселился Даниил Гранин.