Про нашу жизнь великий русский актер Михаил Чехов сказал, что вся она состоит из сплошного "вдруг", имея в виду "Его Превосходительство Случай". Именно случай распорядился судьбой Юрия Соломина. Школьником в родной Чите он посмотрел фильм "Малый театр и его мастера". И, потрясенный, твердо решил, что станет мастером прославленной сцены. Вскоре было восемь суток в поезде до Москвы. Экзамены в Щепкинское училище, куда из пяти тысяч подавших документы, брали человек 25. Тощенький провинциальный претендент с героической интонацией читал Маяковского, Симонова, Твардовского. А слушавшая его Вера Николаевна Пашенная гомерически хохотала, едва не падая под стол. Минуло два тура, после чего отца Юры вчистую обворовали. Чудом он встретил знакомого читинца, и тот подтвердил его личность. Когда отцу выписали обратный билет, он сказал: "Иди к Пашенной и скажи: если она тебя берет, пусть берет, а нет - мы уезжаем". Юра так и сделал. Пашенная, войдя в его положение, но скорее все-таки уловив то необъяснимо уловимое, что зовется талантом, повелела: "Оставайся". С тех пор Юрий Соломин больше полувека остается на сцене Малого, 20 лет из которого служит его худруком.
Но несмотря на значимость цифр и положения, разговор с Юрием Мефодьевичем мы начали не о высоком, но "за жисть" - о другой, делимой с театром любовью - к живности. Благо, что на интервью он пришел после прогулки с одним из трех своих четвероногих домочадцев.
- Откуда же такая любовь к собачкам, Юрий Мефодьевич?
- С детства, когда мама, музыкальный педагог читинского Дома пионеров, в нотах принесла щенка. Тогда вышел фильм "Джульбарс" о замечательной пограничной овчарке. Вот я и назвал мамин подарок Джульбарсом. Вскоре он оказался девочкой и был переименован в Джульбу. А на мой 60-летний юбилей прямо в театр принесли щенка овчарки. Назвали Маклаем - в честь моего любимого героя - Миклухо-Маклая, о котором в свое время снял фильм. Маклай - тоже известный артист. Снялся вместе со мной в телесериале "Московская сага".
- Вот ведь и в кабинете у вас, среди старинной мебели и портретов великих "стариков" устроилась клетка с верещащим попугайчиком.
- Это - Федя, названный в честь моего знаменитого сценического героя царя Федора Иоанновича.
- Так и давайте - к знаменитой сцене. Михаил Иванович Царев, при котором вы пришли в Малый, говорил: "Малый театр - это большой корабль". Пока повернет направо, все изменится. Пока налево - тоже. Поэтому ему всегда надо идти только прямо". Так куда же сегодня идет Малый театр? Что видит впереди?
- Мы идем курсом, который был начертан неплохими путешественниками в искусстве, называвшими себя реалистическими, психологическими актерами. И все начиная со Щепкина и в продолжении всех династий, не сдавали позиций.
- Кстати, вы и до сих пор в бывшей квартире Михаила Ивановича живете?
- Да. И до сих пор крыша протекает.
- Духовное присутствие мастера ощущаете?
- Чувствую какой-то особенный уют.
- Так как же все-таки удается Малому свой уютный уголок в пучине всепоглотившего шоу-бизнеса оберегать?
- Если ты хочешь, если какая-то неестественная сила тебя держит, то можно вырулить - хотя это сложно. Но пока мы на панель идти не собираемся. Верно свой дом охраняем.
- Дом традиций, устоев. А в чем конкретно сегодня традиции Малого проявляются?
- В том, что наши артисты говорят (и тем самым учат говорить зрителей) на нормальном русском языке. В том, что в нашем театре мы играем произведения великих авторов, а не представляем "мотивы" Островского, Чехова, Толстого, Достоевского, которые на поверку оказываются туповатым передергиванием. Все "мотивы" с отбрасыванием основных текстов классиков уже звучали в 20-30-х годах прошлого века. И заглохли, как засох тот диковинный кустарник, который посадили возле моего дома.
- Но ведь, как это ни банально звучит, жизнь идет вперед, появляется новое мировосприятие. Как же все-таки сделать классиков нашими современниками, не обидев их?
- Да оставить их в покое, на то они и классики, чтобы быть современными. Вот Гоголя возьмем. Как только наисовременно ни ставили его - и вверх ногами, и задом наперед. Но я не понимаю, как современнее можно сказать то, что Гоголь в "Ревизоре" вложил в уста попечителя богоугодных заведений Земляники, то бишь министра здравоохранения: "Лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет". И к чему играть Гоголя в кирзухе и шинели? Ведь и классический костюм помогает. Поэтому мы все играем, как я говорю, "в лаптях и с бородами".
- Но вот недавно по радио слушала одного молодого популярного актера, который убежденно говорил: "Кирзуха у Гоголя потому, что театр должен исключительно развлекать. Мол, и так тяжелая жизнь нас напрягает".
- Так что же теперь от напряжения думать и чувствовать разучиться? Это мнение тех, кто не умеет по-настоящему работать. Ведь даже стоящий капустник очень трудно сделать. Не следует шутить по поводу нешуток. Не надо, играя серьезные вещи, держать кукиш в кармане. И если автор серьезную проблему ставит, то надо ее ставить, а не смотреть на нее со стороны. Мы должны этой проблемой не баловаться, а понять ее и довести до зрителя.
- Ваш зритель - тоже традиционен? В смысле - передающий традиции от бабушек к внукам?
- Да. К нам многие приходят с детьми. Поэтому мы первыми выдвинули инициативу "Всей семьей в театр". И проводим акцию: если папа с мамой идут в театр, то ребенка, хоть двухмесячного, могут взять бесплатно.
- Хороший урок воспитания преемственности. А каково было вам, неоперившимся артистом, в 26 лет, пойти преподавать в "Щепку"?
- Боязно. Представляете, один мой студент был на год старше меня! Преподавать же меня пригласили, наверное, потому, что заприметили в училище: когда мы репетировали, я всегда что-то объяснял. Педагогика меня в свое время спасла. Как-то у меня семь лет не было ролей. И я спасался студентами: если что-то не мог объяснить, то должен был показать.
- Каков ваш нынешний студент? Внушает ли доверие на стоящее будущее театра?
- Внушает, но при условии, если его начать образовывать, закрывая школьные пробелы. Вот пришел ко мне курс - 40 человек. И на первом занятии я спросил: "Кто знает, кто такой Игорь Ильинский?" Знаете, сколько человек подняли руки?
- Тридцать.
- Ну вы оптимистка! Три! Но остальные 37 - без вины виноватые: коли по телевизору показывают "Рембо", а не "Волга-Волга". Да откуда же им знать, что Ильинский круче Шварценеггера?
- Юрий Мефодьевич, а как случилось, что вы стали первым в 252-летней истории театра избранным, а не назначенным худруком? Неужто все, кто "за" голосовал, за исключением троих противников, так вас любили? За что избрали?
- Наверное, за то, что я - хороший ученик великих мастеров школы Малого театра, и потому верили, что я эту школу не закрою.
- Спустя более полувека, как смотрите на детско-юношеские воспоминания в поезде Чита- Москва? Чувствовали, что судьба вами играла?
- Единственное чувство, которое я испытывал, был страх. Как это: Жаров, Ильинский, Гоголева, Яблочкина, Турчанинова, Рыжова, Светловидов... И вдруг рядом с ними я?
- А когда все-таки это "рядом" свершилось, каково было пробираться сквозь великий "старческий" строй? Ваши коллеги-одногодки признавались, что, когда шли "старики", вы все стояли по стеночке. Опять же боялись - не признают?
- Нет, это было исключительно уважение. Они ведь, великие, на "вы" разговаривали с нами, сопляками-студентами. В спектакле "Ярмарка тщеславия" я, второкурсник, вывозил Яблочкину в кресле. Ей было 92 года. Перед спектаклем у помощника режиссера она непременно спрашивала: "С кем я сегодня играю?". Заметьте, не: "Кто меня сегодня вывозит?". Ей отвечали: "Студент такой-то". Я подходил: "Здрасьте, Александра Александровна!" Она обязательно спрашивала, как у меня дела, над какими ролями тружусь. Потом подходило время, она подносила палец к губам: "Тсс", и помощник режиссера командовал: "Поехали!" А Татьяна Александровна Еремеева, жена Игоря Владимировича Ильинского, перед моим "Дядей Ваней" подарила мне васильковый галстук Игоря Владимировича, который костюмеры подобрать не могли. В свои 95 лет Татьяна Александровна по-прежнему в театре, написала книгу, у нее есть несколько инсценировок.
- Свою книгу вы назвали "От адъютанта до Его Превосходительства". Положа руку на сердце, вы действительно себя "Его Превосходительством" ощущаете?
- Нет, конечно. Ощущаю возраст, должность, звания, награды и, безусловно, работы.
- Нет ли у вас ощущения, что у большинства зрителей Юрий Соломин ассоциируется в основном с легендарным Павлом Кольцовым из знаменитого "Адъютанта"?
- Нет. Ведь у меня больше 50 ролей в театре и больше 50 в кино. В кино это и "Красная палатка", и "Хождение по мукам", и "Летучая мышь", и "Обыкновенное чудо", и "Дерсу Узала"...
- Правда, что создателя "Дерсу" - знаменитого японца Куросаву - вы считаете своим учителем в режиссуре?
- Да. Первый раз заняться режиссурой мне предложили болгарские коллеги с подачи Куросавы. В театре города Толбухина я поставил "Лес" Островского. После "Дерсу Узала" Куросава хотел ставить в России еще один фильм по рассказу Эдгара По "Пляски красной смерти", где предложил мне сыграть главную роль. Но на "Мосфильме" замысел мэтра не оценили. Спустя какое-то время в своих бумагах я обнаружил сценарий, вероятно, единственный на русском языке.
- Нет идеи завершить замысел учителя?
- Думаю. Но сам не возьмусь, держу на примете людей, которым могу это доверить.
- Что еще оставил вам на память Акира Куросава?
- Потрясающий портрет тигра, который во время съемок "Дерсу" он сам написал ко дню моего рождения. Два дня не выходил на съемочную площадку. Подарок сопроводил подписью: "Соломин-сан - Куросава-сан", тем самым как бы нас уравняв.
- "Дерсу Узала" получил "Оскара". Но наше тогдашнее киноруководство не только не отправило вас на церемонию в Лос-Анджелес, а и вообще не сочло нужным сообщить вам о награде. Обиду держите?
- Уже успокоился. Но тогда было обидно до слез. Знакомый критик, присутствовавший на награждении, рассказал мне, как весь зал встал, когда назвали наши имена. Лет двадцать мне никто руки не жал, хотя фильм был продан в 96 стран.
- Как я поняла, к наградам почтение имеете?
- Почему нет? Если ты их действительно заслужил.
- А какая из ваших многочисленных наград самая дорогая?
- Государственная премия за "Адъютанта". Это был первый телефильм, удостоенный этой награды. Я тогда уже заслуженным артистом стал. Кстати, это звание года три в высших бумагах пролежало. А вызволила его лично Екатерина Алексеевна Фурцева. Получилось так, что перед началом сезона меня скрутил радикулит, я с палочкой ходил. И решил подняться в зал в директорском лифте, где и оказался вместе с министром. Через месяц я получил "заслуженного". Многие Екатерину Алексеевну ругают, а я всегда добрым словом вспоминаю за те 15 секунд, что мы в лифте общались.
- Глядя на нынешнее молодое поколение артистов, что думаете о будущем театра?
- Вообще на младое поколение смотрю без печали. Хотя не понимаю их самоуверенности, когда к четвертому курсу они уже начинают закидывать всех шапками и, минуя своих педагогов, показываться в других театрах. Потом с опущенными хвостами возвращаются. А я им все время повторяю: "Вы должны выучить семь нот, как любой музыкант. А дальше вы попадете к любому режиссеру и хоть на ушах ходите". Но они-то сразу хотят на ушах ходить, а не учиться на ногах стоять. Это все, безусловно, пройдет. Театр рано или поздно переживет весь нынешний шоу-шум. Предавать свои традиции, корни - не лучшее, что может быть для человека.
- Почему во времена активного размножения актерских династий ни дочка, ни внучка не пошли по вашим стопам?
- Из внучки могла бы получиться актриса. По крайней мере, когда она нам с женой, которая вместе со мной преподает в Щепкинском училище, читает Фаину Раневскую, мы от души хохочем. Но Саша, как и ее мама, захотела стать музыкантом, собирается поступать в консерваторию.
- У вас ведь и мама с папой были музыкантами. А вы в детстве играли в семейном оркестре на ложках. Сейчас случается брать их в руки?
- Уже нет. Кроме семи нот, которые должен знать любой артист, никакими музыкальными инструментами не владею.
- Юрий Мефодьевич, на сцене Малого театра второй год проходит празднование Дня единения народов Беларуси и России. А что лично вас связывает с братской республикой?
- Испытываю к белорусскому народу огромное уважение. И считаю, что нам нечего делить. У нас общие корни, и нам обязательно нужно держаться за руки.
- И еще раз о наградах. Малый театр - это, безусловно, национальное достояние. А в близкой вам Японии существует звание "Национальное достояние", которое присуждается человеку. А что если и нам перенять этот опыт?
- Об этом я как раз говорил на недавнем юбилее Вячеслава Тихонова. Когда попросил проголосовать за мое предложение, зал поднял по две руки.
- А вы бы не прочь такую награду получить?
- Если заслужу - а время у меня еще есть - почему нет?!