Объехав Европу на велосипеде и Азию на мотоцикле, этнограф и путешественник Константин Банников сумел найти собственный угол зрения на другие страны и культуры. Для него государственные границы - нечто противоестественное мировой и человеческой культуре. Свои наблюдения, впечатления и воспоминания он собрал воедино и издал книгу "Фактор пространства". О том, как ему удается смотреть на мир взглядом не завоевателя, а пришельца, благодарного миру за приют, Константин Банников рассказал корреспонденту "РГ".
Российская газета: У каждого из нас есть свои представления о той или иной стране. Франция - страна рантье и элегантных жещин, Англия - джентльменов и снобов. Таких общепринятых стереотипов много. Путешествуя по миру, какие мифы для себя вы развеяли, а в каких, наоборот, укрепились?
Константин Банников: Это интересный вопрос: казалось бы, путешествие как процесс непосредственного знакомства человека с другими народами и культурами должен развеивать туман иллюзий и предубеждений. У одних, открытых миру людей так оно и происходит. Но я много раз наблюдал, когда в инокультурной среде у человека происходит обострение собственной идентичности и он начинает ее нарочито и гротескно демонстрировать при помощи тех же самых стереотипов о его собственном народе. То есть вести себя так, как ему в его естественном состоянии несвойственно. Например, посмотрев в Москве "Индиану Джонса", обыватель будет негодовать, как искаженно Спилберг показывает русских солдат. Но, оказавшись в другой стране за интернациональным праздничным столом, он сам будет вести себя так, как гротескные русские персонажи в кино - пить залпом водку, плясать вприсядку и петь первый куплет "Подмосковных вечеров" или "То не вечер, то не вечер...". Потому что остальные не знает, так как обычно он их не поет. Зато знает все куплеты Yesterday или Hotel California. Но это же просто песни, а не маркеры идентичности.
Менее драматичные общие представления о стране для меня всегда легко и с удовольствием менялись. Например, думал, что Япония - дорогая страна. А на самом деле нет, особенно если перемещаться по ней не на синкайсэнах, а на арендованном за 200 долларов в месяц мотороллере, ночевать не в звездочных отелях, а в интернет-кафе и питаться там, где едят сами японцы.
Моя первая диссертация в Институте этнологии и антропологии была посвящена архаическим мифам и ритуалам. Вторая - современным. Поэтому на общепринятые мифы и представления у меня иммунитет. Я просто понимаю, как и почему образуются вымышленные, искаженные представления одних сообществ о других.
РГ: Сегодняшний мир - мир мигрантов, люди переезжают из деревни в город, из страны в страну. В главе, посвященной Италии, вы так и пишете: "Иммигранты привносят в этнический котел Вечного города не только свои порядки и устои, но и свои этнические стереотипы"...
Банников: Этнические стереотипы важны, как и всякие другие стереотипы. Это своего рода готовые формулы мышления, которые экономят интеллектуальные энергии от растраты, а интеллект - от перегрева. Если каждый раз заново разбираться в похожих ситуациях - с ума сойдешь. Поэтому устоявшиеся представления о реальности порой важнее людям, чем сама реальность. Отсюда, кстати, способность людей идти на костер за собственные иллюзии, если они соткали его мировоззрение. Но поскольку человек постоянно вынужден отвечать на вопросы о добре и зле, он легко и с удовольствием рисует мир черно-белой краской, делит людей на истинно людей и недочеловеков. И находит антиподов для того, чтоб они показали, кто он есть. Точнее, кем он точно не является.
Очень часто человек лепит антипода по собственному образу и подобию, перенося на другой народ собственные комплексы и амбиции. Советский Союз упрекал в претензии на мировое господство США, а США - Советский Союз. Это официальная идеология, но люди ей жили, так как мало кто представлял, как оно там, в США или СССР, на самом деле. Но в СССР любили американские джинсы, пожалуй, больше, чем в других странах мира, где их не "доставали", а всего лишь покупали. Поэтому ксенофобия, страх перед США смешивались с чувством влечения, притяжения к этой стране. Согласно еще недавним опросам социологов, люди в России к США относятся отрицательно, а к Америке - положительно.
Стереотипы полны как курьезов, так и трагедий. Как живучи мифы о "сионских мудрецах" и сколь они отвратительны, можно не рассказывать. Но, видимо, потому и живучи, что народ в них выплескивает собственную желчь, чтобы ей не захлебнуться. Такие мифы - дренаж темных деструктивных сил, коллективного бессознательного - самого носителя мифов. При развенчивании одних тут же возникают другие.
РГ: Чтобы рассказать о России, вы выбрали Камчатку. Один из ваших героев говорит: "В Москве шагу бесплатно ступить нельзя, а там люди другие..."
Банников: Эти слова рефреном мне повторяли во всех регионах. Тоже ведь стереотип. Он обеспечивал, особенно в начале 1990-х, психологический комфорт в условиях идеологического и мировоззренческого кризиса советских людей после распада Советского Союза. Кантианские вопросы: "Кто мы?", "Каково наше место в мире?" молоточками долбили сознание каждого, кто задумывался о себе и своей стране. Вот тут универсальные структуры сознания и бросили "спасательный круг" - "мы" и "они". "Мы" - это брошенные центром регионы, "они" - люди "жирующей Москвы". Поэтому и принято считать, что в нашем регионе - "люди другие". Сверхлюди, в общем. Отсюда и бред в желтой прессе типа "камчатцы - потомки Атлантов", "усть-коксинцы - потомки Чингисхана", "Алтай (Якутия, Тыва, Костромская область - нужное подчеркнуть) - духовная прародина всего человечества". В компенсаторных мифах ощущение собственной маргинальности конвертируется в чувства собственной исключительности и превосходства.
РГ: Значит, поэтому вы пишете о том, что отличительный признак психологии островитян - осмысление себя не в контексте истории, а в контексте мифологии...
Банников: Тут география приходит на помощь социальной истории. Островное изолированное состояние переосмысливается как метафора собственной исключительности. Повышенную степень самодостаточности я встречал и на Корсике, требующей автономии, и на Сардинии, где пишут на стенах: "Турист, помни! Ты - не в Италии", и на Канарах, где на стенах написано: "Канары - не Испания". А что касается наших островов, так у нас иная материковая деревня более изолирована, особенно в ледоход и распутицу, чем иной остров. Поэтому понятие "островная психология" можно расширить. При желании - хоть до масштабов всей России, в которой, несмотря на открытость границ, связь с внешним миром и ощутимо выросшее благосостояние, до сих пор пробиваются всплески островной психологии времен "архипелага ГУЛАГа". Нет-нет, а кто-нибудь из публичных персонажей заверещит: "А-а-а, мы самые великие, а нас никто не любит, а не любить великих и прекрасных могут лишь антиподы с песьими головами".
РГ: Ваша книга полна ярких образов. Джунгли вы назвали эссенцией биосферы, сверхплотностью жизни...
Банников: Возникающие там физические ощущения словами передать невозможно. Ты входишь в них, и флора вместе с фауной настолько плотно смыкаются за твоей спиной, что - тебя еще не съели, а ты уже чувствуешь, как перевариваешься в желудке гигантского чудовища. Все вокруг жужжит, кричит и видит в тебе не "венец творения", а сэндвич, как бы ты ни восклицал: cogito ergo sum (пер. с лат.: мыслю - значит существую, выражение Рене Декарта. - Прим. ред.). Впечатление, что джунгли - это такая протоплазма жизни до ее разделения на флору и фауну.
РГ: Почему вы назвали книгу "Фактор пространства"?
Банников: Фактор пространства - сам человек. Частный мыслящий атом Вселенной. Со своим частным, несчастным от вечно нереализованных амбиций сознанием.
РГ: Так вы - гражданин Вселенной?
Банников: Каждый человек - человек Вселенной. И уж потом начинается конкретизация - какой галактики, планеты, континента, страны, области, города, двора, дома, семьи и в конечном счете самого себя. Просто не все об этом задумываются. Я себя именно так и ощущаю - я в связи со всем миром без каких-либо региональных исключений. Пребывание в горах, джунглях, тундре в равной степени может сорвать мне "крышу" от эйфории. И, главное, мне одинаково понятны и более того приятны обитатели этих мест. Впрочем, как люди вообще.
РГ: В книге вы пишете, что любой народ - это всегда красиво. Но ведь правда жизни не всегда так прекрасна, в ней есть боль, ужас, страдание...
Банников: Можно и нужно показывать трагедию народа - голод, нищету, смерть. Вопрос в том - как показывать. Моя книга фокусируется в первую очередь на красоте народов, и поэтому она более реалистична, чем коллекции "скальпов" папарацци, анатомический атлас или просто сухой путеводитель.
Но важно понимать культурную дистанцию между вами как автором и героем ваших описаний и иллюстраций. В Марокко я снял, как нищая женщина, просящая милостыню, кормит грудью младенца. Очень сильный по напряжению и семантически многозначный кадр. Зритель невольно ассоциирует себя с прохожим, подающим не только ей на хлеб, сколько младенцу, на ее материнское молоко. Но! И это самое главное, такая интерпретация сюжета - реально зафиксированного фотокамерой - будет истинной лишь для человека европейской, христианской культурной традиции с ее культом Мадонны с младенцем. Но кадр иллюстрирует рассказ о мусульманской стране и культуре, где эта сцена вообще не имеет права присутствовать в публичной сфере. Поэтому я, поколебавшись, и убрал этот кадр из макета книги.
РГ: По незнанию местных обычаев и нравов легко попасть в затруднительную ситуацию. Вас, например, чуть не сосватали в Малайзии. Как вам удается выходить сухим из воды?
Банников: Дорога полна мелких забавных курьезов. Но я стараюсь вести себя крайне осторожно, и если не знаю, что делать, то и не делаю, пока другие не начнут это делать и тем самым не подскажут. Самое неприятное, я считаю, - это случайно обидеть людей, оказавших тебе гостеприимство. За собой я таких эпизодов не припомню, но наверняка мое поведение в гостях у аборигенов могло их чем-то задеть. Но они - люди традиционной культуры - отличаются высочайшим чувством такта и никогда не подадут вида. Люди - они мудрые. И всегда простят пришельца. Ты же на них с луны свалился (смеется).