НИИ в центре Москвы. И в те далекие годы, когда граф Николай Петрович Шереметев заложил в этом месте первый камень странноприимного дома для странствующих и неимущих людей, это тоже был центр столицы. Удобное месторасположение для оказания срочной помощи.
Да и не только срочной. Поскольку Склиф - так почти с нежностью именуется НИИ скорой помощи имени Склифосовского - гарантия спасения. В этом году Склифу - 85 лет. Старость? Возраст определяется не числом лет, а тем, как они прожиты, что вобрали в себя. А главное, тем, что сейчас, что в будущем. Об этом корреспондент "РГ" беседует с директором НИИ имени Склифосовского профессором Анзором Хубутия.
Анзор Хубутия: Можно немного истории? Институт был первым в России заведением для лечения неимущих. И лучшие медики России считали своим долгом работать именно здесь. Потому с течением времени Шереметевский дворец стал одним из символов российской медицинской помощи. Эти традиции удалось сохранить. Во время Великой Отечественной войны здесь был госпиталь. Всегда здесь оказывалась скорая помощь, сюда везли после тяжелейших травм, отравлений, ожогов. Можно сказать, сама судьба вела к тому, что эта лечебница стала основой советской, российской "скорой". Подобный научно-исследовательский центр есть еще только в Питере.
Российская газета: Чем НИИ скорой помощи отличается от других медицинских НИИ?
Хубутия: А вы вдумайтесь в названия других НИИ. Например, НИИ сердечно-сосудистой хирургии, НИИ акушерства и гинекологии, НИИ трансплантологии и искусственных органов, НИИ гастроэнтерологии... У каждого свой профиль, определенное направление деятельности - и научной, и практической. А у нас учреждение многопрофильное: скорая помощь нужна и тому, у кого случился инфаркт или инсульт, и тому, кто попал в автомобильную катастрофу, и тому, кто получил ожоги, и тому, кто отравился и... Почему наш институт так известен? Да потому, что здесь могут прийти на помощь человеку с любой патологией.
РГ: Иными словами: здесь нельзя придерживаться какой-то одной патологии. Вот вы, Анзор Шалвович, долгие годы работали в НИИ трансплантологии и искусственных органов - в НИИ Шумакова. Докторскую диссертацию защитили под его, Валерия Ивановича, руководством. И была она посвящена трансплантации сердца. Не возникает у вас желания сделать так, чтобы Склиф отвечал вашему, насколько я понимаю, любимому профилю?
Хубутия: Ни в коем случае! Склиф - это Склиф на все времена. В этом его сила, в этом его значимость для российского здравоохранения. Другое дело, что когда создавался Склиф, о пересадке органов речи вовсе не было. Теперь - это одно из кардинальных направлений развития службы здоровья. И было бы несправедливо по отношению к Склифу лишать его права на пересадку органов. Но доминирующим это направление здесь быть не может. Как, впрочем, и любое другое.
Вот достаточно назвать Владимира Викторовича Крылова, и тут же становится понятно - это корифей российской нейрохирургии. Почему спасение после тяжелых инсультов, черепно-мозговых травм ищут именно у нас? Да потому, что у нас Крылов. Евгений Алексеевич Лужников - это знак того, что в Склифе спасают после тяжелейших отравлений. Пострадавших от обширных ожогов, конечно, везут к нам, потому что у нас трудится руководитель ожогового центра Сергей Владимирович Смирнов. У нас отдел травматологии на 180 коек и во главе его Иван Юрьевич Клюквин...
Я могу долго перечислять... У нас же более 20 клинических отделений, и наши больные самые-самые тяжелые. Много тех, которым больше нигде помочь не могут. И очень важно, что отделения разного профиля. Те же травмы обычно
- сочетанные. Это значит не только, например, перелом ноги, но и травма черепа, лица, грудной клетки, живота. Иногда привозят человека, на котором живого места нет. На первый взгляд, не понять, как к нему подступиться, в помощи какого специалиста он нуждается прежде всего. А для нас это норма. У нас круглые сутки - в выходные и праздники - всегда дежурят врачи всех современных специальностей. И есть условия для оказания помощи тяжелейшим больным.
РГ: Под условиями разумеете и высокие технологии, высокотехнологичную помощь?
Хубутия: Конечно. Без нее теперь, тем более в таком центре, как наш, тем более в Москве, не обойтись. Судите сами, какими техническими возможностями мы располагаем. У нас есть магнитно-резонансный томограф, у нас два компьютерных томографа, два самых современных ангиографических аппарата, эндоскопические стойки, вся возможная в нынешних условиях ультразвуковая аппаратура. У нас уникальная лабораторно-диагностическая служба, иммунологическая служба, отделение трансфузиологии.
РГ: К сожалению, и вы, Анзор Шалвович, конечно, это знаете, нередко лучшая техника оказывается невостребованной, потому что нет специалистов, которые могут на ней работать.
Хубутия: Это не о нас. Я уже называл наших корифеев. Добавлю, что в НИИ постоянно действует учебный отдел, в котором проводится послевузовское образование медиков из Москвы, из других регионов, из стран СНГ. У нас не только сочетанные травмы. Мы же НИИ! У нас сочетанная наука и практика. У нас используются клеточные технологии для лечения ожогов. У нас важнейшие исследования в области трансплантации печени, разработаны алгоритмы лечения острого панкреатита, программы ранней реабилитации после операций на головном мозге, проведения операций по поводу инфаркта миокарда в остром периоде.
РГ: Сегодня вы приехали в институт в 6.30 утра. Это я виновата? Чтобы успеть провести операцию до нашей обговоренной встречи?
Хубутия: Да, вы! Я стараюсь никогда не отменять назначенные операции. И чтобы успеть провести запланированное протезирование митрального клапана сердца, приехал пораньше, и все успел.
РГ: Теперь, вижу, снова торопитесь?
Хубутия: Сегодня пересаживаю почку молодой москвичке.
РГ: Кто донор?
Хубутия: Это мне не известно. Известно лишь, что почка привезена из Ярославля.
РГ: Пациентка долго была в листе ожидания?
Хубутия: Меньше года.
РГ: У каждого хирурга есть свое кладбище. Так считается. И, наверное, не без оснований - от этого никуда не деться. И все же спрошу: какой прогноз у той москвички, которую сейчас доставили в операционную?
Хубутия: Не могу спорить на счет кладбища. Но каждый хирург всегда надеется на благополучный исход. Если такой надежды у него нет, то не надо идти в операционную.
РГ: Сколько лет вы стоите у операционного стола?
Хубутия: 35.
РГ: Волнуетесь перед операцией. Или это совсем привычное дело?
Хубутия: Дело привычное. Но волнение есть всегда. Как ему не быть! В руках хирурга жизнь человека. И это не красивые слова. Это истина.
РГ: Вы можете себя считать учеником Валерия Ивановича Шумакова?
Хубутия: Надеюсь, что да. (Анзор Шалвович показал мне крохотную книжечку. Такие презентуют почетным гражданам Москвы. Академик Валерий Шумаков одним из первых получил это звание. Валерий Иванович подарил книжечку Анзору, сопроводив надписью "Дорогому Анзору Хубутия. Человеку, на которого я всегда могу опереться в жизни и работе". - И.К.) Очень хочется быть продолжателем его дела. Дела, отданного пересадке органов и тканей.
Это же неправомерно, что до сих пор у нас в стране так мало центров трансплантации. Думаю, найду понимание у коллег, если заявлю, что рассчитываю на то, что Склиф станет и таким центром. И если к нам привезут пострадавшего, у которого отказали или почки, или сердце, или печень и которого спасти может только пересадка органа, то нам не понадобится его куда-то направлять. В нашем НИИ смогут провести и такую высокотехнологичную операцию. Смогут спасти человека.
РГ: Почему говорите "смогут"? Вы же сейчас идете в операционную, чтобы пересадить почку...
Хубутия: Пока у нас проводятся пересадки почки, поджелудочной железы, печени. Со дня на день будет проведена первая пересадка сердца. Ждем донора.
РГ: Сдвинулась ли проблема пересадки детских донорских органов? Или мы по-прежнему вынуждены наших детишек, которые без пересадки обречены, отправлять за границу, платить за это громадные деньги?
Хубутия: Над решением этой проблемы усиленно трудится Лео Антонович Бокерия. Но даже ему пока не удалось добиться принятия закона о разрешении детского донорства. Это большая наша беда. Детей, нуждающихся в пересадке, много. А помощи дождутся по этой причине не все.
РГ: Директорское кресло Склифа... Тяжкая ноша вам досталась?
Хубутия: Поначалу просто караул. Я был как бы со стороны, как бы чужак. И не со всеми нашел общий язык. Но теперь, когда исполнилось два года моей работы здесь, уже все это в прошлом. Наверное, потому, что в Склифе удивительный коллектив. Мне кажется, что он был всегда. Потому никакие перемены в нашей жизни не поломали его традиции милосердия, его готовности всегда помочь. У "ЧП" есть такая особенность: они нередко почему-то происходят в ночное время, в выходные дни. И где бы наш сотрудник ни был, чем бы ни занимался, в минуты горькие он всегда без специального приглашения будет там, где более всего нужен. Этим я особенно дорожу. И хочу, чтобы так было всегда. Во всяком случае, очень на это надеюсь.
Вместо послесловия
Наша беседа прервана: звонят из операционной - пациентка уже на столе. Почка обработана. Анзор Шалвович идет в операционную. Ни пуха, ни пера!
Когда верстался номер
Мы позвонили в больницу и нам сообщили: больная с пересаженной почкой чувствует себя нормально.