25 июня в российский прокат выходит картина Александра Прошкина "Живи и помни" по одноименной повести Валентина Распутина.
Актер Михаил Евланов - распутинский Андрей - хорошо поставленным сельским говором скажет Дарье Мороз - Настене: "Ты ж не жена мне - ты для меня весь белый свет"... Кропотливо "состаренный" и загримированный Сергей Маковецкий войдет в образ деревенского мужика столь убедительно, что и не сразу поймешь - кто ж это убивается о пропавшем без вести сыне?.. Анна Михалкова перевоплотится и сыграет так блестяще, как будто она родилась и всю свою жизнь провела в русской избе...
На завершившемся в Сочи "Кинотавре" фильм получил второй по значимости приз - за режиссуру. А режиссер Александр Прошкин рассказал, как он, абсолютно городской человек, занимающийся в кино все больше "интеллигентскими разборками", взялся за деревенскую тему. И как добивался от благополучных столичных актеров физиологической правды сельской жизни.
Через четыре года войны
- История крайне проста, и в этом - масштаб литературного дарования Валентина Распутина. Человек совершил преступление, дезертировал, а почему он это сделал - да потому что подвернулся поезд, и потянула душа в родные места... И только потом Андрей задумался: что же я наделал? Весь мир для него сузился до одного существа - Настены. В первой половине его жизни, которой у нас в фильме нет, но она описана в повести, говорится, что жизнь была скотская, как у всех, и никакой любви в помине не было. И вот в этой трагической ситуации загнанности в угол, из которой есть только один выход - смерть, возникает очень сильное чувство. И Настена себя женщиной почувствовала только через четыре года войны, после четырех лет замужества, - до этого все было мимо. Она была просто работницей, "пахавшей" на мужа и на всю его семью. А сейчас стала настоящей женщиной, и господь им дал то, чего у них раньше не было, - ребенка... По-моему, это и называется история про любовь. Да, если говорить честно, я показал ее жестче, чем написано у Распутина. В литературе у них по шесть страниц разговоров между собой, но в кино это немыслимо, просто невозможно снять! Поэтому мы сделали главных героев гораздо более молчаливыми, но в то же время более чувственными. Какой фильм в результате получился, Валентин Распутин видел без меня, когда я был на съемках другой картины. Мне передали, что картину он принял. У него, как у человека строгого поколения, были претензии по части сексуальных сцен, хотя, мне кажется, что никаких сексуальных сцен в моей картине нет. Есть лишь физиологическая правда взаимоотношений деревенских людей. Там нет красивой любви со словами и томными взглядами, не надо им навязывать киношку, потому мы и пытались это делать в достаточной степени грубо, жестко, достоверно и коротко. Да, так они живут, эти люди, и мы так же живем, только в других одеждах. Грубой жизнью, не ценя жизнь как благо, - у нас этого просто нет в национальном характере, - благодарить и боготворить жизнь...
О чем меня просил Валентин Григорьевич Распутин - это ни в коем случае не оправдывать Андрея. Он все равно остается преступником. И как только Настены нет, или у него депрессивное состояние, склонность к самоубийству проявляется или он совершает какие-то жестокости... В его истории выживания у Распутина есть некое многоточие, там не понятно: Настена утонула, поминки прошли, а что с Андреем - не конкретизируется. А мне казалось, что его надо наказать жизнью. Тем, что он платит по всем векселям именно этой бессмысленной, страшной, одинокой жизнью, в которой остались только воспоминания о его вине...
И жалко, и стыдно
Наша картина есть некое предостережение и объяснение в любви деревенским людям. Ничто не проходит бесследно, и за все надо платить. То, что деревня сегодня исчезает, это метафора нашего исчезновения вообще. Я не знаю, где кричать, что весь этот образ жизни, все эти люди действительно уходят в небытие. И мы сегодня являемся тому достаточно равнодушными и циничными свидетелями. Но, когда все произойдет окончательно, мы потеряем свою корневую связь, превратимся в другую нацию. Мы же все родом оттуда. Хотя сейчас неожиданно выяснилось, что вся наша элита - "из графьев". Еще лет 15 назад была из крестьян, а сейчас стала из графьев... Но мы генетически связаны с деревней, и молча наблюдать за ее гибелью - все равно что отказаться от собственных родителей, от собственного прошлого. Это преступление общества, если нас на сегодняшний день можно назвать обществом.
Безумно жалко людей, и в то же время стыдно. Когда приезжаем на съемки, они думают, раз мы с кинокамерой, значит, можем сделать для них что-то... Там люди абсолютно беспомощные, не только крестьяне, - ко мне как-то приезжал глава местной администрации, выпил рюмку, и он просто рыдал, говорил, что ничего не может сделать, чтобы противостоять нашествию чужаков, которые скупают леса и изводят их за несколько лет... А местные люди, крестьяне, по инстинкту - не пролетарии и не варвары-уничтожители, они плохо работают на новоявленных лесозаготовках, соответственно, им не платят, их выгоняют, вызывают таджиков... Деревня - это модель нашего сообщества, которое само себя пожирает и обрекает на гибель. Потому что если не изменить способ общения друг с другом, если так и продолжать идти стенка на стенку и делить людей на белых и красных, что мы никак не можем из сознания вытравить, то никакие враги нам не нужны. Они просто будут приходить на готовое очищенное пространство, которое мы сами освободим, травя друг друга. Если мы не научимся не искать врага за соседним забором...
Оптимизма не будет
Я, конечно, не специалист по деревенской теме, не могу предсказать точно, что будет происходить дальше... Что касается оптимизма, то, когда этот оптимизм жизнь нам предъявит, я с восторгом буду его живописать на экране. Пока я ничего подобного не вижу, а лишь наблюдаю, как капитализация нашей деревни приводит к совершенно парадоксальным вещам. Вы знаете, что и там есть большое расслоение, что все начальство себе что-то ухватило. Один дедок - бывший председатель колхоза - присвоил себе несколько десятков гектаров земли и два пруда. Возможности - колоссальные. Но что он мне рассказал: "Я в прошлом году вырастил 400 гусей. Думал, разбогатею. А продать удалось всего четыре"... Что делать? Я пока не вижу выхода, если не будет придумана новая инфраструктура и если мы наконец не поймем, что лучше не закупать мороженое мясо в Европе, а развести у себя тысячи голов скота... В деревню должны прийти люди с умением делать бизнес и с любовью и уважением к тем, кто на этой земле живет. Их надо спасать - они погибают. И этот процесс одной экономикой решить нельзя - при этом еще совесть должна присутствовать...
Справка "РГ"
Александр Прошкин - режиссер кино и телевидения, сценарист. Народный артист России, лауреат Государственной премии СССР (за фильм "Холодное лето пятьдесят третьего"), призер кинофестивалей. Родился в Ленин граде. Снял фильмы:
Опасный возраст (1981)
Михайло Ломоносов (сериал, 1984-1986)
Холодное лето пятьдесят третьего (1988)
Увидеть Париж и умереть (1992)
Русский бунт (2000)
Доктор Живаго (сериал, 2005)
Мнение
Сергей Маковецкий, актер:
- Александр Анатольевич (Прошкин. - Прим. ред.) работал с актерами виртуозным образом. Оттачивал каждый взгляд, каждый поворот и каждый звук, все время следил за речью, чтобы мы не сбивались. Особенно когда ты уезжал в Москву играть спектакль и потом возвращался, куда-то девался говор, и к нему снова по фразам приходилось возвращаться. Режиссер очень четко следил, чтобы это было мягко и культурно сделано. Я хотел только одного: чтобы мой Михеич был убедительным. Сыграть взрослого человека, деревенского - это сложно. И мне было приятно, когда я находился рядом с киногруппой, а меня искали. Я в это время сидел с мужиками и беседовал, а Александр Анатольевич кричал: "А где Маковецкий? Найдите Маковецкого!" Ассистент по актерам пробегала мимо, говорила "здравствуйте" и бежала дальше меня искать. Я понял тогда, что костюмчик впору сел...