Во Владивостоке затеян уникальный и во всех отношениях достойный книжный проект. Вышел первый том шеститомного собрания сочинений великого (без всякого преувеличения!) русского писателя, путешественника, этнографа и боевого офицера Владимира Клавдиевича Арсеньева (1872-1930).
Его иногда называют "русским Фенимором Купером", но это - попадание пальцем в небо. В лучших книгах Арсеньева "По Уссурийскому краю", "В горах Сихотэ-Алиня", "Сквозь тайгу", "Дерсу Узала" нет "пионерской" романтики в духе Нати Бампо, Кожаного Чулка, Длинного Карабина - героя действительно гениальной серии романов Джеймса Фенимора Купера. Арсеньев путешествовал по Уссурийской тайге, Камчатке, Командорским островам не в качестве бесстрашного охотника. Боевой штабс-капитан он выполнял прежде всего военное задание по картографии дальнего рубежа России, граничащего с Китаем и Японией, а также в качестве блестящего ученого-географа и этнографа, ученика Грум-Гржимайло и Семенова-Тян-Шанского. Он был лично знаком с Фритьофом Нансеном, а как писателя его чрезвычайно высоко оценили Горький и Пришвин.
В качестве военного типографа Владимир Арсеньев в 1902-1907 годах совершил ряд экспедиций по Южному Приморью и горной местности Сихотэ-Алинь. Проводил маршрутную съемку, географические исследования, собирал богатейший научный материал о рельефе, геологии, растительном и животном мире этого края и населяющих его малых народностях.
В 1908-1910 годах по поручению Русского географического общества он занимался полевыми исследованиями в Северном Приморье. Материалы этой и предыдущей экспедиции легли в основу "Краткого военно-географического и военно-статистического очерка Уссурийского края" (1912).
До последних дней жизни Арсеньев участвовал в экспедициях. Осенью 1930 года он заболел в тайге крупозным воспалением легких и скончался во владивостокской больнице. Его именем названы город на Дальнем Востоке, ледник на северном склоне Авачинской сопки, вулкан и река на одном из Курильских островов.
Еще в военном училище Арсеньев увлекается "Историей цивилизации" Г. Бокля, и это, несомненно, наложило печать на его будущие писания. Арсеньев не мог быть только военным, путешественником или этнографом. Во время своих путешествий он старался глубинно осмыслить вековечный конфликт между природой и цивилизацией, между "человеком разумным" и "человеком наивным". Вывод Владимира Арсеньева довольно жесток. "Цивилизация родит преступников, - писал он. - Созидай свое благополучие за счет другого - вот лозунг двадцатого века. Обман начинается с торговли, потом, в последовательном порядке, идут ростовщичество, рабство, кражи, грабежи, убийства и, наконец, война и революция со всеми их ужасами. Разве это цивилизация?!"
Зарождение такой "цивилизации" он наблюдал на примере освоения Дальнего Востока. Именно здесь, начиная "с нуля", человек цивилизованный показывал наиболее наглядно, что способен он сделать не только с природой, но и с себе подобными. Арсеньев видел уничтожение целых народов, вроде гольдов, к которым принадлежал его любимый герой Дерсу Узала.
Образ Дерсу Узала - главный и самый знаковый в творчестве Арсеньева. И это, несомненно, новый герой в мировой литературе, которого до Арсеньева не было, хотя в жизни он, конечно, существовал всегда.
Дерсу Узала, благодаря знаменитому фильму Акиры Куросавы по книге Владимира Арсеньева, с Юрием Соломиным в роли автора, известен миллионам зрителей во всем мире. Прошедшего очень трудный жизненный путь штабс-капитана Владимира Арсеньева, казалось бы, трудно было чем-либо удивить. Он не раз видел лицом к лицу смерть, он воевал, он брался руководить самыми рискованными походами по Дальнему Востоку, где, ввиду их сложности, ему давались полномочия командира батальона. Но именно Дерсу Узала не просто удивил - поразил его! Именно в нем, в этом едва ли не последнем представителе исчезающего народа, Владимир Арсеньев нашел то, что так мучительно искала и не находила великая русская литература от Гоголя до Достоевского и от Толстого до Горького. Он увидел идеального человека. И это был не придуманный князь Мышкин и не мифический горьковский гордый Человек. Это был обыкновенный таежный житель, потерявший семью, которую вырезали воинственные китайские племена, не обладающий никаким имуществом, кроме старой отцовской берданки, не ставящий перед собой решительно никаких целей в жизни и сосредоточенный по сути только на одном даже не чувстве, а инстинкте - стремлении жить.
С точки зрения тех гордых задач, которые ставил ХХ век, Дерсу Узала был, что называется, даже не отбросом общества, а просто человеком вне общества. Вне цивилизации. Но тогда - зачем он вообще нужен?
Вот эта загадка и поразила русского путешественника во время его долгих общений со старым гольдом. Он невольно стал испытывать к нему симпатию, которую не вызывал в нем ни один человек, а ведь Арсеньев, по долгу военной службы, общался с лучшими офицерами, градоначальниками и учеными людьми Дальнего Востока, где человек неизбежно выдерживает самый суровый экзамен на совесть и порядочность. Что же так привлекло его в Дерсу?
Старый гольд был человеком, идеально отвечающим самым высшим христианским критериям. Не христианин, стихийный пантеист, всем своим сознанием и телом растворенный в окружающей его природе, Дерсу Узала не требовал от жизни и Бога ничего лишнего. Он никогда не убивал животных ради развлечения, не съел ни одного лишнего сладкого куска, не сделал людям ничего дурного ради собственного благополучия и обладал, в сущности, только единственным Божьим даром - жизнью. Отсюда его естественное понимание ценности любой жизни, не только человеческой. Дерсу всех и всё вокруг называл "люди". Птицы, животные, деревья, огонь, вода в котелке - все "люди". И все заслуживают своего права на уважение и любовь. Дерсу ощущает себя равным с любым элементом мира, созданным Богом. Он органически не способен требовать для себя большего блага, чем даже простой цветок или маленькая птичка, и, по мере своих возможностей, помогает выживать всему, что его окружает. Неграмотный, он читает весь мир как огромную Книгу, в которой никогда не собьется и не запутается.
В Дерсу Узала бывший "вольноопределяющийся" Арсеньев увидел идеал вольного человека, который достиг того состояния, о котором так страстно мечтал Пушкин: "На свете счастья нет, но есть покой и воля!"