Марина Ладынина - звезда первой величины, что ясно сейчас, когда отмечается 100-летие со дня ее рождения. Она оставалась звездой и все полвека жизни после того, как перестала сниматься в кино. Причем ее фильмы вовсе не крутили так часто по телевидению, как картины с Орловой. Больше того, были целые десятилетия, когда пырьевские ленты с Ладыниной и казались лентами, бантами, палехскими шкатулками. Конечно, они во многом такими и были, не всем и не сразу становилось понятно, что это не только лакировка действительности или попросту говоря вранье, что это еще и такой жанр.
В тот единственный раз, когда я оказался в гостях у Марины Алексеевны Ладыниной, она сказала: "Григорий Васильевич снимал Любовь Петровну на шпильках и в шляпках, а я у Ивана Александровича все в сапогах и косынках". К тому времени больше сорока лет прошло с тех пор, как она ушла из кино, больше двадцати - со смерти Орловой. В словах Ладыниной не слышно было обиды или ревности, лишь простая констатация факта и еще, конечно же, сожаление артиста об упущенных и неиспользованных возможностях. Слишком тесно были связаны художнические судьбы двух русских актрис с их мужьями - русскими кинорежиссерами Григорием Александровым и Иваном Пырьевым.
Массовое сознание всегда тяготеет к такой парности. Маяковский - Есенин, Эйзенштейн - Довженко, Гагарин - Титов, Евтушенко - Вознесенский. В противопоставлении Александров - Пырьев было больше смысла, чем во многих других. Один - западник, прилежный ученик Голливуда - выстраивал впечатляющее здание советской кинокомедии, что потом аукнулось Рязановым и Гайдаем. Другой - восходящий к фольклору почвенник - в известной мере предопределил кинопоказ деревни в 60-80-е.
Предопределил в первую очередь тем, что от Пырьева отталкивались, потому что он снимал решительно осужденное лубочное кино. Отсвет этого осуждения падал и на образы созданных Ладыниной героинь. Но лубок - полноценный жанр народного искусства. Юрий Любимов рассказывал, как на съемках фильма "Кубанские казаки" с Ладыниной в главной роли к нему подошла пожилая колхозница и спросила: "Скажи, милок, это вы из какой жизни представляете?" Пырьев представлял сказки, и Марина Ладынина была идеальной сказочной героиней. Мало в российском кино лиц красивее ладынинского. Когда в "Трактористах" персонаж Николая Крючкова ошеломленно произносит: "Так вот ты какая, Марьяна Бажан!" - вслед за ним эту фразу повторяло множество зрителей, ошеломленных красотой.
Понятное дело, с одним эстетическим мерилом к пырьевским картинам не подойдешь. Чего стоит та сцена из фильма "Свинарка и пастух", когда героиня Ладыниной делает искусственное дыхание поросенку по методу "рот в рот" и спасает его. Нельзя же в этот момент не подумать о том, сколько миллионов человек, в том числе и свинарок с пастухами, в те самые годы гибли в лагерях. Однако же сталинское искусство сумело убедить страну, что она живет не в той реальности, что вокруг, а в той, что на экране, и пырьевский поросячий гуманизм принимался на ура - у него ведь было прекрасное ладынинское лицо.
Вот в лице-то и дело. Как у Греты Гарбо: только ее коллизия еще заостреннее. До сих пор не понять, так ли замечательна была эта актриса, но вопрос задавать неохота - надо просто любоваться. В этом секрет ее полувековой звездности без экрана - столь же долгой, как у Марины Ладыниной. Такие лица врезаются в память и живут там сами по себе. Не человеческое дело - с этим разбираться, вопрос решается на других этажах мироздания. В эпоху Возрождения хорошо понимали, что гармония лица и тела есть богоотмеченность. Это потом, как выражался Розанов, "душа залила тело": речь пошла все больше о красоте внутренней, так называемой духовной. Словно облик не дух.
Благодаря этому дару свыше Ладынина умудрялась существовать на экране сама по себе, не сливаясь с болезненно жизнерадостным фоном. Вспомним глубокую меланхолию облика и голоса, когда она в кубанской степи выпевает томительный бабий стон: "Каким ты был, таким остался..."
Лицо лицом, но актерский талант Ладыниной несомненен. Девушку, весь театральный опыт которой сводился к игре на выходах в драматическом театре сибирского города Ачинска, приняли в ГИТИС без сдачи общеобразовательных экзаменов, как "особо одаренную". Она успешно играла в театре - во МХАТе у Немировича-Данченко - серьезные драматические роли: Шурка ("Достигаев и другие"), Земфира ("Цыганы"). С ней пришел познакомиться восхищенный Горький. Ее заметил и похвалил Станиславский, который писал сестре: "Как там Ладынина? В ней я вижу будущее МХАТа". Но в 1936-м Ладынина вышла замуж за Пырьева и ушла в кино. А ведь хотела сыграть Нину в "Маскараде", Катерину в "Грозе". Немирович-Данченко корил Пырьева, что он портит хорошую актрису, давая ей не те роли. Смешно: уж какие роли "те", Пырьев знал лучше всех в стране.
Именно пырьевские фильмы - звездные достижения Ладыниной: пять Сталинских премий - абсолютный рекорд. Маринка Лукаш - "Богатая невеста", Марьяна Бажан - "Трактористы", Глаша Новикова - "Свинарка и пастух", Варя Панкова - "В шесть часов вечера после войны", Наташа Малинина - "Сказание о земле Сибирской", Галина Пересветова - "Кубанские казаки".
Роль Ольги Калмыковой в "Испытании верности" в 1954-м оказалась последней. Развод с Пырьевым развел Ладынину с кино. Всесильный мстительный Пырьев, директор "Мосфильма" и любимец высших властей, по сути, выдал ей волчий билет: другие режиссеры и кино, и даже театра снимать ее боялись, опасаясь пырьевского гнева. Ладыниной было всего 46, и в оставшиеся полвека ей оставалось только вспоминать и элегически, без надрыва сожалеть о несыгранном. Каким-то дивным образом она, как Грета Гарбо, не снимаясь, оставалась кинозвездой, хотя появлялась перед публикой только в концертах.
С большими людьми как ни обращайся - они остаются большими. Ревнивая злоба Пырьева лишила Россию выдающейся актрисы театра и кино. Но она же законсервировала образ. Изящнее сказать - произошла музеизация. Со сцены и экрана ладынинское лицо переместилось напрямик в историю.
Так вышло: это уже наше знание, а не ее страдание. Боже упаси находить хоть сколько-нибудь даже невольной пользы в такой драматической судьбе. Что ей пришлось пережить - можно лишь представить, потому что сама актриса всегда была сдержана и немногословна. Помню, как она спокойно произносила имя мужчины, сломавшего ее жизнь: "Иван Александрович" - и никак иначе, без единого эпитета.
Те слова о своих сапогах и косынках и орловских шпильках и шляпках она произнесла в сталинской высотке на Котельнической набережной, где я оказался у Марины Алексеевны в гостях. Середина 90-х годов, ей было почти девяносто, она оживленно рассказывала о прошлом и безбоязненно показывала свои молодые снимки, на которых блистала среди итальянских киноактрис в венецианских фестивальных декорациях. А на прощание, явно не ревнуя себя к прошлому, надписала свою фотографию полувековой давности. Свое лицо звезды.