Эти заметки спровоцировал Виталий Третьяков своим неожиданным по содержанию, по крайней мере для меня, выступлением на одноименной секции XII Санкт-Петербургского экономического форума.
Я действительно не ожидал услышать из уст Виталия Третьякова, интеллектуала, который сыграл заметную роль в становлении свободной российской прессы, утверждение, что никому не "удастся привить русскому человеку западное понимание свободы", что нам не нужны западные, "заемные социальные и экономические ориентиры". И совсем уж экзотическим было заявление Виталия Третьякова, что нам не нужно выращивать средний класс, ибо это равносильно формированию "бюргера, обывателя, мещанина. А это не русский идеал". Я отдаю дань мужеству Виталия Третьякова, который рискнул снова стать "несогласным" с теми, кто идет в ногу с властью, которая сегодня делает ставку на расширение нашего все еще тощего среднего класса. Но никак не могу понять, что можно предложить современной России, кроме президентских, но одновременно "заемных" "четырех И", кроме ставки на рост производительности труда, на эффективность, на снижение все еще советской, затратной энергоемкости и материалоемкости производимых нами изделий. Найдите мне хоть одно понятие в русском языке, которое не было бы "заемным" продуктом европейской христианской культуры!
Конечно, Виталий Третьяков далеко не первый, кто в новой, некоммунистической России взял на вооружение идеи позднего, как было принято говорить в дореволюционной России, "реакционного" славянофильства. К воззрениям русского консерватора 80-х годов XIX века Константина Леонтьева обращались за помощью многие публицисты и политики перестроечной и постперестроечной России. Но мысль Константина Леонтьева, что даже крепостной, неграмотный русский крестьянин стоит в духовном отношении выше западного бюргера с его "подлыми идеалами пользы... мелочного труда и позорной прозы", в новой России до сих пор, как правило, грела душу и давала надежду прежде всего интеллектуалам и политикам левого толка. Им всем Кон стантин Леонтьев был близок своей яростной антибуржуазностью. Им, к примеру, и Александру Проханову, а позже Геннадию Зюганову охранительство Константина Леонтьева от Запада и от либерализма необходимо было для защиты советского строя. Александр Проханов еще в апреле 1987 года обвинил Горбачева в том, что он своими идеями гласности и эффективности, всеми этими разговорами, что "советские нивы скуднее западных", что "советские больницы лечат хуже, чем западные", самой выдвинутой им задачей - "догнать Запад" - лишает нас, русских, советских, главного. "Лишает нас суверенного (читай - русского. - А.Ц.) пути, порождает комплекс неполноценности, предлагает уникальному обществу, выбравшему социализм, тривиальные пути и схемы, обрекающие нас на унижение".
Понятно, легко объяснимо, почему понадобилась антибуржуазность Константина Леонтьева коммунисту Геннадию Зюганову. Позднее славянофильство с его верой в уникальность России и русской души была и является последним идеальным убежищем большевизма. И марксистская идея коммунизма, и идея особой, "нетривиальной" русской цивилизации близки своей антибуржуазной, антикапиталистической направленностью, своей верой, что можно построить альтернативный капиталистическому Западу мир, где не будет "тривиальность" расчета, торгашества, "мелочного", обыденного груда. Позднее славянофильство близко марксизму и своим отрицанием "буржуазного права", и своим отрицанием идеалов европейского парламентаризма, и демократией, и своим отрицанием так называемой "буржуазной" морали. Интересно, что точно так, как Константин Леонтьев оправдывал зверства российского крепостничества ссылкой на его государственнические результаты, так и Геннадий Зюганов оправдывает самогеноцид эпохи социалистического строительства. Хотите "великой России", говорил Константин Леонтьев, но тогда и принимайте русское крепостничество, российское неравенство. Хотите сталинскую индустриализацию, хотите победу над фашистской Германией, говорит Геннадий Зюганов, тогда принимайте как должное и "красный террор" и репрессии 30-х.
Все это понятно. Славянофильская идея особой русской коллективистской души и особых русских, незаемных целей понадобилась лидерам КПРФ для спасения авторитета Октября и его вождей. Хотя сама эта трансформация российского большевизма в российское реакционное славянофильство несла и несет в себе уйму противоречий. Во-первых, и Проханов, и Зюганов не учитывают, что сама идея социализма, сами идеалы социализма были не русскими, а "заемными", европейскими, в этом смысле "тривиальным" результатом так ненавистного им европейского либерализма. Во-вторых, наши новые славянофилы, новые "леонтьевцы" не учитывают, что, отрицая Европу как христианскую Европу, как христианское учение о самоценности каждой человеческой жизни, они тем самым лишают себя самого главного "оружия" критики и современного капитализма, и современной капиталистической России. Нельзя одновременно скорбеть о "человеческих жизнях, загубленных гайдаровскими реформами" и славить революционный террор Ленина и репрессии Сталина.
Но ведь с куда более кричащими противоречиями сталкиваются такие в прошлом демократы, как Виталий Третьяков, при переходе на позиции антиевропейского славянофильства. Во-первых, если вы полагаете сейчас, что Россия по природе своей чужда идее свободы, что посягательство на авторитет Сталина равносильно отказу от своей национальной истории (об этом Виталий Третьяков также говорил в своих выступлениях на форуме), то тогда надо каяться, надо признать, что вся ваша жизнь, вся ваша деятельность, направленная на победу "свободного", "независимого" слова, все ваши призывы "жить не по лжи" были ошибкой, что жизнь была потрачена впустую. Ведь Александр Проханов был прав, когда утверждал, что "нетривиальная" советская система больше всего соответствует мифу об особом, "протестном" русском сознании.
Мне вообще кажется, что те наши интеллектуалы, в прошлом люди либеральных убеждений, которые идут сегодня по стопам Александра Проханова и Геннадия Зюганова, не отдают себе отчет о тех моральных, духовных потерях, с которыми связан их окончательный переход на позиции антизападного славянофильства. Ведь надо знать, что за леонтьевской проповедью особых, "незаемных" русских идеалов стоял социальный расизм, его убеждение, что все эти простые люди, народные массы всего лишь навоз истории, при помощи которого создается "красота" сословного общества. Сама идея, что Россия может строиться и побеждать только при тотальной мобилизации, при той или иной форме крепостничества, означает на самом деле, что мы не только жестокая, но и ненормальная страна. Не думаю, что наши интеллектуалы, которые в последнее время увлеклись славянофильством Константина Леонтьева, готовы расстаться и с национальной гордостью, и с совестью, и с тем, что принято называть способностью к моральным суждениям,
Мне вообще иногда кажется, что когда, к примеру, Виталий Третьяков говорит, что нам и России не нужен средний класс, ибо связанное со средним классом мещанство вступят в противоречие с "русскими идеалами", то он не отдает себе отчет не только в том, что он говорит, но и не отдает себе отчет о возможных последствиях реализации его "русского проекта". Не создавать средний класс в России - означает сохранить процесс бомжевания и деградации России, сохранить бедность, неустроенность миллионов и миллионов людей. О каком особом пути и особых идеалах можно говорить в стране, где только половина населения живет в ветхом жилье, где нет хороших дорог, где люди продолжают умирать от отсутствия элементарных лекарств.
Неужели не понятно, что альтернативой так ненавистного нам бюргерства с его так ненавистным нам "комфортом" могут быть или койки в лагерных бараках, или в лучшем случае комнатки в коммуналках? Я не думаю, что все нынешние интеллектуалы, страдающие от утраты особого русского пути, готовы расстаться со своим собственным, сугубо "мещанским", "бюргерским" образом жизни и жить "нетривиальным", "монашеским" бытом.
В том образе "нетривиальной", "немещанской" России, который обрисовал в своем выступлении Виталий Третьяков, заключены еще более кричащие противоречия, чем в родственной нашим новым "леонтьевцам" идеологии КПРФ. Да, верно. С этим согласны все патриоты. Фундаментальная особенность России как государства состоит в том, что она всегда была независимой, по крайней мере в последние полтысячи лет. Хотя старая Англия является независимой почти на пятьсот лет больше, со времен последнего нормандского завоевания. Но как вы сохраните свою независимость и свой суверенитет, если не будете использовать тривиальные западные технологии, если не будете использовать те западные рыночные механизмы, которые порождают конкурентоспособную продукцию.
Далее. Верна мысль Виталия Третьякова, что Россия имела и имеет смысл как центр культурного и цивилизационного притяжения. Но на что мы можем рассчитывать в культурном и цивилизационном отношении, как мы сможем снова притянуть к себе, к примеру Украину, если будем, как Виталий Третьяков, настаивать, что не было преступлений Сталина, а были только необходимые предпосылки для ускоренной коллективизации и индустриализации. Смешно. Неужели не понятно, что нынешняя хула на перестройку и соответственно попытки реабилитации Сталина, всего большевизма ведут к дискредитации авторитета России не только на Западе, но и в бывших странах социалистического лагеря.
Мне могут сказать, что все эти рецидивы антизападного славянофильства порождены идеологией суверенной демократии, что, мол, если мы в идеологии стали делать акцент на суверенитете, то тогда надо идти до конца, на суверенитет не только во внешней политике, но и в системе ценностей, в системе целей, в образе жизни. Но, на мой взгляд, и это легко доказать, философия суверенной демократии, по крайней мере в той форме, в какой она изложена в статье Владислава Суркова "Национализация будущего", от начала до конца утверждает примат западных ценностей свободы, материального благополучия, примат идеологии сбережения народа. Она всем своим острием направлена против славянофильства леонтьевского типа, против прежней практики, в том числе и сталинской, практике "разорительного и беспощадного огосударствления".
Идеология "суверенной демократии" вся выстроена на европейском гуманизме, она была направлена против нашей российской привычки "сорить людьми (у Бога людей много), изводить друг друга без счета и смысла, против привычки, которая коренится глубоко в прошлом". По духу, по моральному пафосу тексты о суверенной демократии были всем своим острием против нынешних, ставших модными рассуждений о том, что у нас нет права осуждать преступления Сталина, что моральная оценка прошлого равносильна капитуляции. Сурков не побоялся сказать, что Россия теряла в страшных войнах больше солдат, чем любой ее союзник или враг, что "освоение космоса и атомной энергии добыто жестоким упорством советского крепостничества".
Да. Есть все основания говорить, что нынешние массовые рецидивы крепостнического, аморального славянофильства, вся эта антизападная истерия являются свидетельством какого-то нового сдвига в общественном сознании. Все эти модные разговоры об особой русской миссии, об особом проектном сознании идут не столько от любви к России, сколько от незнания, что делать, как вести себя. Отсюда и соблазн сказать, что мы живем не хуже, а по-своему. Появившиеся в последние месяцы как грибы после дождя многочисленные русские "проекты" и русские доктрины просто кишат всеми призывами отказаться от европейского комфорта и европейского благополучия во имя наших русских идеалов аскетизма. Наша новая и прежде всего либеральная элита, наверное, уже не верит, что можно преодолеть и прогрессирующую русскую бедность, и прогрессирующую технологическую отсталость, а потому успокаивает убогую и нищую Россию старыми славянофильскими мифами о нашей избранности, об особом русском счастье, которое состоит в свободе надрывно жить и работать, в свободе умирать во имя очередного русского проекта.
Прийти к славянофильскому патриотизму, российской уникальности легче, чем к либеральному патриотизму. Для первого достаточно просто любви к стране. Для второго нужна еще работа ума, умение увидеть всю драму российской судьбы, признать ошибки собственного народа, отделить подлинные победы духа от мнимых. Наверное, трудно еще примириться с тем, что на самом деле, несмотря на ту страшную пену, которую мы заплатили за сталинскую индустриализацию, в цивилизационном отношении, в области культуры быта, производства всего того, что нужно для жизни, мы так же далеки от Запада, как и в 1917 году. Отсюда, от трусости, от неспособности смириться с нашей отсталостью и идут призывы сворачивать наращивание среднего класса.
Наверное, существуют и другие, не названные мной причины, побуждающие наших интеллектуалов уклоняться от требований и вызовов современной цивилизации, побуждающие их идеализировать традиционную российскую отсталость. Но несомненно, что мы так и не преодолели старое советское мышление, основанное на идее избранничества, особости выбранного нами в 1917 году пути.
Не могу не сказать и то, что все же грешно выступать с проповедью аскетизма, выступать с критикой идеалов комфорта и благополучной жизни в стране, которая все семьдесят советских лет мучилась сначала от голода, а потом от тотального дефицита. Грешно выступать против идеалов устроенной, благополучной жизни в стране, в которой мало кто из работающих в состоянии улучшить свое жилье, в стране, где ускоренными темпами идет маргинализация целого ряда слоев, и прежде всего крестьянства. Господа! Побойтесь бога. О каких особых русских идеалах можно говорить в стране, которая впереди всей Европы по детской смертности, по количеству самоубийств, совершенных преступлений и т.д. С мифами, надо кончать. Если мы действительно всерьез будем воспринимать все эти красивые мифы об особых "русских идеалах", если мы откажемся от "западных", "заемных" целей эффективности, свободы, благополучия, то мы просто окончательно захиреем и погибнем.