Когда год назад разнеслась весть, что Кристиан Лупа (Москва знает его прекрасно и по недавней "Чайке" в Александринке и по гастролям на Чеховском фестивале) готовит спектакль, связанный с Энди Уорхолом и его знаменитой "Фабрикой", стало ясно, что этот режиссер вновь хочет "сбросить кожу". Он делал это уже не раз.
Начинал в 70-80-х годах с того, что маниакально, одну за другой, ставил драмы Виткация; потом бросил их совсем и принялся за австрийцев (Альфред Кубин, Томас Бернхард, Роберт Музиль), исключение в начале 90-х сделав, пожалуй, одному только Достоевскому. Следующий перелом наступил в середине 90-х - тогда, при выходе "Лунатиков" по Броху, заговорили о том, что на смену сверхрефлективному герою пришел индивидуум, который не может себя осознать. К такому герою Лупа затем обращался не раз - ставил прозу Броха, а также - Вернера Шваба ("Президентки") и даже Деа Лоэр ("Связи Клары"). Одновременно - тестировал крайне различные мифы о художнике и искусстве: ставил то Ясмину Реза, то "Мастера и Маргариту"; переработал сценарий Айнера Шлеефа о Ницше ("Заратустра"); вновь обратился к Берн харду, а из Чехова облюбовал историю Кости Треплева.
И все же "Фабрика-2" - какой-то очень резкий поворот. Материал, где и Лупе, и его артистам нужно было начинать с нуля.
Тут было во что вживаться - о персонажах и реалиях написаны тома мемуаров, и любой фэн американского андеграунда будет счастлив от посланных со сцены "приветов". Однако эти отсылки, эти приколы - все-таки лишь первый шаг. Сказать, что своим спектаклем Лупа воссоздает экстравагантную творческую атмосферу уорхоловской Фабрики, - это значит еще ничего не сказать. Потому что здесь само "творчество" поставлено под вопрос. "Творчество" не столько конкретных исторических фигур, как Уорхол и компания, - сколько вообще искусство всей нашей эпохи. Которая, может, не с Уорхола началась, однако в нем обрела чуткое и до смешного правдивое зеркало. Короче говоря, если Лупа обращается к Уорхолу, то не в приступе восхищения, а потому что Уорхол и иже с ним - это все еще актуальная проблема, которую все еще стоит тестировать на практике.
Хотя, быть может, кое-кто наверняка прочтет "Фабрику-2" и как попытку развенчать "кумира". Уорхол в исполнении Петра Скибы - это отнюдь не "денди эпохи массовой культуры", яркий, самоуверенный и сыплющий афоризмами. Он у него - выморочный, несмелый дохляк, который своим белесым париком и черными очками не столько бросает вызов миру, сколько от мира прячется. На вопросы репортера о только что просмотренном фильме отвечает сдавленно и стыдливо, а еще лучше - просит кого-нибудь из своих "фабричных" подручных - "Скажи, а я повторю" ("Уорхол", каким мы его знаем по его "философии" и афоризмам, предстает, таким образом как явление коллективного сознания). Наиболее же частое и характерное проявление Уорхола за время более чем семичасового спектакля - внезапные панические удирания к выходу. Удирает, завидя, как разгорелись развязанные им же самим страсти, удирает, едва подняв трубку телефона, за бутербродом, потому что знает, что собеседница целый час будет его мучить, а он не сможет повесить трубку; удирает от вопросов и необходимости принимать решения. Иногда возвращается, "в броне", например, переодевшись прекрасной, изнеженной женщиной, - когда реальная, любящая женщина поставит ребром вопрос о дальнейших отношениях (и сама переоденется... Энди Уорхолом). Но чаще - не возвращается, а подолгу отсутствует, предоставляя своим "суперзвездам" разыгрывать свои собственные - но заряженные его философией - сюжеты.
В этой интерпретации можно найти предпочтение определенных биографических свидетельств (в противовес другим), а можно - сознательный выбор, отчасти - ироническую автокарикатуру, и уж точно - вполне конкретную внутритеатральную задачу. Как сделать так, чтобы актеры были лишь заряжены философией своего - невидимого - режиссера, но действовали бы как самостоятельные художники, способные на импровизацию? Планка поставлена высоко, и не всегда результат убеждает. Может быть, потому, что формально в спектакле документальные тексты, с одной стороны, с другой стороны - диалоги, написанные самим Лупой, и, наконец, актерские импровизации никак не разделены. Совсем другое дело было бы вовремя узнать, что бесконечная телефонная исповедь, посвящающая Энди в тонкости процессов уборки пылесосом, наведения порядка в шкафах и стирки, а также покупки надлежащих чистящих средств, - это аутентичный текст, произнесенный Бриджит Берлин в телефонную трубку, который Энди Уорхол счел нужным запечатлеть как произведение искусства. Повторение актрисой Ивонной Бельской этого трэш-монолога в его тошнотворных подробностях, безусловно, в своей художественной задаче отличается от вольных импровизаций, пусть на ту же тему. В других случаях, наоборот, хотелось бы как-то повернее знать, что пусть сейчас актеры обмениваются глупостями и банальностями, зато, по крайней мере, они делают это здесь и сейчас. Обо всех этих подробностях (что тут взято "живьем", что написано из головы, а что отдано на откуп актерам) можно догадываться. "Уорхол" - это поле разрывов, ничейная земля между искусством и жизнью.
Впрочем, может быть, сомнения, которые вызывает последний спектакль Лупы, и рождены прежде всего тем фактом, что в нем мы имеем дело с ничейной землей, которая пролегла не столько между искусством и жизнью, сколько между "Фабрикой-1" (искусством, или как угодно это назовите, круга Уорхола) и "Фабрикой-2" (искусством - безусловно, искусством! - артистов Старого театра). Впрочем, это вообще проблема всего сегодняшнего польского (и не только) театра, где явления, которые по определению должны происходить на территории альтернативной культуры и только там и имеют смысл, по необходимости происходят на территории, освященной ореолом высокой культуры.
Возможно, Лупа, все-таки прав, героически желая приблизить ситуацию артистов "Фабрики-2" к ситуации героев "Фабрики-1". А может, все-таки, ему, чтобы "сбросить кожу", придется переместиться на поистине ничейную территорию. Потому что, по правде говоря, "подвал" - то бишь андеграунд - сегодня никем не занят.