Когда 21 августа 1968 года советские танки вошли в Прагу, мне было под девятнадцать. Хорошо помню себя того, хотя вспоминать малоприятно. Я слушал зарубежное радио, читал Самиздат, вроде все понимал, но перебарщивал с попыткой понимания. Их, которые в Кремле, как все мои друзья, не любил. Но говорил о целесообразности с их точки зрения. Не оправдывал, конечно, но умничал и рассуждал, что надо пытаться понять их позицию - иначе необъективно. Кивал на "Расёмон" Куросавы, где одно событие четыре очевидца описывают совершенно по-разному. Большой релятивист был, каким и в девятнадцать быть неудобно. Повзрослев, понял, что мантра "у всех своя правда" - ложь: одна - правда, другая - притворяется. И другая мантра "чума на оба ваши дома" - вранье. Так не бывает: какой-то из домов всегда заслуживает больше чумы. Виноватых поровну - нет.
В то время и демонстрация протеста 25 августа на Красной площади не сильно поколебала: какой смысл? Ведь ничего же не изменится. Как раз 25 августа Франция провела успешное испытание водородной бомбы в Тихом океане и стала пятой ядерной державой: кто ж заметит восемь человек с плакатами в Москве.
Сильный, оказавшийся решающим, толчок дал Александр Галич. Его песня:
Снова, снова - громом среди праздности,
Комом в горле, пулею в стволе - Граждане, Отечество в опасности!
Наши танки на чужой земле!
Вопят прохвосты-петухи,
Что виноватых нет,
Но за вранье и за грехи
Тебе держать ответ.
За каждый шаг и каждый сбой
Тебе держать ответ!
А если нет, так черт с тобой,
На нет и спроса нет!
Тогда опейся допьяна
Похлебкою вранья.
И пусть опять - моя вина,
Моя вина, моя война,
И смерть опять моя!
В свои неполные девятнадцать я рассуждал о целесообразности.
Мой ровесник - моложе на 18 дней - студент Владимир Гнулик погиб 21 августа 1968 года от огнестрельной раны в грудь. Повар Ярослав Кубеш - на 19 дней меня старше - был раздавлен военным грузовиком. Студент Марио Мусих - на год старше - тоже. Строитель Милан Лампер - старше меня на два месяца - застрелен. Все они убиты 21 августа у здания Чешского радио в Праге на углу Бальбинова и Виноградской, наискосок от которого я прожил с 95-го одиннадцать из своих тринадцати с лишним пражских лет.
Возле радио тогда погибли шестнадцать человек. От 18-летнего автомеханика Ивана Лайты и 44-летнего железнодорожника Ярослава Швеца, убитых осколками танкового снаряда, до 72-летнего пенсионера Яна Баборовского, сгоревшего заживо в своей квартире в доме напротив, когда танки стали стрелять по жилым зданиям. 28-летний Иржи Клапка разбился, выпрыгнув из окна горящей квартиры на Виноградской.
Потом тоже погибали. 24-летнюю Марию Хароускову убили, когда она шла 28 августа по скверу в Кларове, через реку от концертного зала Рудольфинум и той площади, которая тогда еще не носила имя Яна Палаха. 10 сентября на улице Оплеталова, где в 1876 году впервые был полностью издан "Кобзарь" Тараса Шевченко, пьяный советский солдат застрелил 16-летнего типографского подмастерья Мирослава Беранека. 27 августа танк задавил на Смихове 70-летнюю пенсионерку Бедржишку Кадершабкову. 24 августа на Подольской набережной Влтавы были убиты 15-летний Карл Немец - выстрелом в сердце и 15-летний Карел Паришек - выстрелом в голову.
108 человек погибли в Чехословакии при вторжении, около 500 были серьезно ранены.
Никого из них не тревожил вопрос о целесообразности. Одних - потому что их не спросили и они не успели об этом подумать. Другие не слишком задумывались, а просто знали, что им надо быть у здания Чешского радио, когда туда подходят танки.
Не задумывались - по-другому - и те, кто сидел в танках.
Александр Майоров, командующий 38-й армией, главной силой вторжения, вспоминает в мемуарах о совещании в Москве 18 августа, после которого к нему подошел командующий ВДВ генерал-полковник Маргелов: "Ну что, понял, Саша? - Так точно, Василий Филиппович. - А что понял? - осклабился воздушный десантник. - Действовать надо решительно и твердо управлять войсками. - Е...ть надо и фамилию не спрашивать - вот что надо!"
На том совещании министр обороны СССР Гречко сказал: "Огонь открывать только с моего разрешения". Дальше Майоров пишет: "Я взял на себя ответственность и приказал этим командирам (дивизий и передовых отрядов. - П.В.) на выстрел отвечать залпом".
Вышедшие к Лобному месту на Красной площади 25 августа 1968 года задумывались и спорили. Ясно было, что действительно сейчас ничего не изменится, что затея - бессмысленная. Практически - точно. А по-другому - включаются другие критерии, не впасть бы в патетику. Господь, говоря о наказании Содома и возможном прощении города ради живущих там праведников, "сказал: не истреблю ради десяти" (Быт. 18:32). В Москве нашлись восемь человек. Поименно: Константин Бабицкий, Татьяна Баева, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов, Виктор Файнберг. Они продержались на Красной площади с плакатами три минуты, после чего их арестовали, избили, приговорили к заключению и ссылке.
И тогда, и потом никто из них не приводил высоких доводов. И они сами, и их друзья, объясняя побудительные мотивы поступка, не сговариваясь, называют одну причину - было стыдно.
Это как раз то, о чем пел Галич. Мало быть без греха самому. За чужое вранье и за чужие грехи тебе держать ответ. Вина - моя, война - моя. Это называется - нравственность.
Какие кондовые слова - "целесообразность" и "нравственность". Из какого-то бухгалтерского лексикона, вроде "задействованности" и "востребованности". Российские деятели всех уровней любят еще и удваивать: "морально-нравственные" (ценности, например). В других случаях они к тавтологии не привержены: не говорят же "самолетно-авиационные" (перевозки, допустим) или "продуктово-продовольственные" (поставки, скажем). А тут - говорят, и становится ясно: не осознают, что произносят. И слова, и понятия - чуждые.
Пожалеть бы их, то есть нас - и тех, кто все это творил, и кто одобрял, и кто молчал, и кто не хочет и не может покаяться, и кто говорил и говорит о целесообразности. Нет никакой целесообразности на свете. Есть добро и зло. И если ты не умеешь отличать одно от другого, то твое существование - нецелесообразно.
А о нравственности вслух не надо. Как писал Василий Розанов: "Я еще не такой подлец, чтобы говорить о морали". Надо делать. На длинной дистанции это оказывается выигрышно, даже если пока теряешь: как долгосрочное вложение - выгодно. "Когда не знаешь, как поступить, поступай по совести", - говорил Бродский.
Вот те восемь на Лобном месте так и поступили, ощутив стыд за себя и за других.