Два спектакля, в которых отчетливо слышны голоса и звуки современной Москвы, появились на Бульварном кольце. Один пытается раздражать всеми доступными способами, другой хочет быть приятным во всех отношениях.
"Москва. Психо" создан самым эпатирующим режиссером во всем восточноевропейском пространстве, "Саранча" - респектабельным руководителем вполне благопристойного бульварного театра. Андрей Жолдак взял за основу древнегреческий о Медее, Роман Козак - пьесу современного белградского автора Биляны Срблянович. Но, несмотря на разные исходные позиции, оба оказались во власти бульвара.
Дело в том, что на бульварах селились буржуа, а также богатые мещане, туда же устремлялись приезжие провинциалы, прогуливающие себя и своих дочек на виду у шикарных столичных жителей. Для потребы этого гуляющего народа на родине бульваров - в Париже - и возникли соответствующие театры.
Киевлянин Андрей Жолдак, появившийся в театре "Школа современной пьесы" на Петровском бульваре, уже не первый раз возбуждает московские страсти. Его сочинение "Федра" с Марией Мироновой даже удостоилось "Золотой маски" за лучшую женскую роль. В скучную на театральные события столичную жизнь последних сезонов он ворвался беззаконной кометой, раздражая, но и настаивая на праве театра на вольное фантазирование, провоцируя актеров на спонтанное высказывание, монтируя неожиданные фактуры и смыслы. Пока Марк Захаров размышлял, стоит ли давать ему ставить "Русскую красавицу" Виктора Ерофеева, Жолдак вновь взялся за "Медею" (он уже делал "Медею в городе" в берлинском "Фольксбюне").
Но кажется, чем дольше он работал в Москве, тем сильнее увязал в ее самодовольной бессмысленности. Он теперь по привычке производит радикальные жесты enfant terrible, но радикальности в них - ни на грош. Кадры из хичкоковского "Психо" сопровождают истерические вопли Медеи (ее играют в очередь известная Елена Коренева и совсем неизвестная Елена Директоренко), и объяснить эту связь решительно нечем. Две застекленные коробочки, скроенные болгарской художницей Титой Димовой по лекалам "Фольксбюне", представляют московскую квартиру Язона и Медеи и кокаиново-мафиозный бокс новой родни Язона - Креона и Креузы (Владимир Шульга, Татьяна Циренина). И в одной, и во второй грохот техно заглушает истошные коммунальные вопли кухонных разборок. Мафиозные манеры, портрет Дмитрия Медведева и патриотические речи, Хичкок, Тарантино и плохо работающая в режиме on-line видеокамера - элементы бессмысленного монтажа, в котором не додуманы до конца художественные взаимоотношения ни с мифом, ни с современностью. Даже центральный мотив трагедии - убийство Медеей своих детей во имя мести Язону - решительно утрачен в спектакле Жолдака. В нем есть только желание нравиться тем, кто заказал ему такую музыку. Бульвар, во власть которого попал эпатажный режиссер, с потрохами съел его амбиции, сделав частью своей бессмысленной каши, и довольные девочки с банками Red Bull a в руках истерично зажигают под любимый музон.
Роман Козак на соседнем Тверском бульваре, в театре им. Пушкина, тоже рассказывает историю о современных людях. Превратив сцену в зал урбанистического ресторана, он повторяет вослед за автором: здесь все друг друга едят. Сцена за сценой публика наблюдает за ситуациями, нравами, разговорами столичных жителей. Хорошо скроенная история вполне буржуазного автора, по ошибке принятого за "новую реальность европейского театра" (такую премию Срблянович получила два года назад в Салониках), движется от легких комических ситуаций к тяжелым драмам современного общества. В середине пьесы осуществляется страшная сказка наоборот: сын отводит больного отца подальше и оставляет там одного на погибель; внучка не знает, что ее бабушка два года как умерла, дочь выгоняет из дома родную мать за неосторожно сказанное слово.
Все эти легкие и тяжелые ситуации сменяют друг друга, сопровождаемые точно в ресторане джаз-трио Евгения Борца, и то и дело звучит на полную катушку зажигательный клубный хит последнего московского сезона. Молодая звезда труппы Виктория Исакова с наслаждением танцует под него, остро воссоздавая главный женский тип эпохи - полную шарма и драйва, легкости и интуиции, холодного безразличия и одиночества беззаботную и нервную эмансипе. Ее главный партнер - Николай Фоменко - играет 45-летнего звездного тележурналиста, нуждающегося в услугах молодой женщины, Виктор Вержбицкий - молодящегося гомосексуалиста, в приступе эгоизма отвезшего больного отца подальше от дома. Его беременную сестру - циничную Даду - Вера Воронкова. Их бедного отца - пронзительно молчащий Александр Пороховщиков.
11 персонажей пьесы, и почти у каждого по два исполнителя - отличный репертуарный ход, артисты довольны, публика сладо-страстно наблюдает за знакомыми до оскомины житейскими перипетиями. Критикам тоже есть что сказать: в пьесе точно в журнале "Юность" 70-х годов жестко и трезво названы диагнозы морально разложившегося общества с его ненавистью детей к родителям, молодых - к старикам etc. Но эти очевидные и верные моральные оценки кажутся слишком легко добытыми как автором пьесы, так и создателями спектакля. Это и отличает публицистику - даже очень хорошую - от подлинного искусства, которое добывает свои истины мучительно трудно и для себя, и для потребителя. Впрочем, для бульварного театра это различие значения не имеет: в нем как раз любят легко и очевидно извлекаемые истины, над добычей которых не нужно трудиться ни уму ни сердцу.