Алексей Балабанов осуществил свое намерение после "Груза 200" поставить "Записки юного врача" Михаила Булгакова. Хотя в сценарии Сергея Бодрова-младшего собраны сюжеты многих "записок", фильм сосредоточен на "Морфии". Или, как предпочитает его автор, на "Морфiи".
Киноигра, на этот раз затеянная петербургским режиссером, неожиданно кокетлива. Кокетство начинается уже с этих контрреволюционных "i". Кокетлив первый пейзаж, блестяще снятый оператором Александром Симоновым: игрушечный паровозик, прибывающий на игрушечную станцию, где перебирает ногами игрушечная лошадь, которая отвезет доктора Полякова к его новому обиталищу. Кокетливо подан натуральный вещный мир 17-го года: граммофон, шприцы, старые хирургические инструменты - все настоящее, но выглядит тоже игрушечным. Кокетливо звучит даже Вертинский, сменивший в фильме вердиевскую Амнерис, что преследовала булгаковского героя. "Бананово-лимонный Сингапур" эффектно оттеняет скудость провинциального быта и перманентную ипохондрию доктора Полякова.
Вопреки балабановской традиции очень хорошо играют актеры. За исключением эпизодических, которые выглядят ряжеными.
Многое рифмуется с ранней картиной Балабанова "Про уродов и людей": наивно бесстыжий, как на дореволюционных порнооткрытках, секс, обнаженная женская натура, снятая жирным мазком, под фламандцев. Даже немое кино в финале, где герой пустит себе пулю в шею, - сцена введена режиссером специально для рифмы.
Правда, в сравнении с той картиной резко возросло число кадров, которые теперь отчего-то зовут "жесткими": блевотина, беспрерывно исторгаемая героем-морфинистом, взрезаемое на крупном плане горло восковой девочки, отпиленный женский окорок со студнеподобной рваной плотью и трогательной алебастровой костью в центре. Доктор Булгаков охотно описывал что-то подобное в своих рассказах, но лучше один раз увидеть. Тем более что тайны операционной позволяют дать максимальное количество обнаженной женской натуры, пусть даже не в самую удачную минуту.
У Булгакова Поляков моется в корыте один. У Балабанова его моет Пелагея. А потом Пелагея и Анна Николаевна моются сами - а мы тому свидетели. Зачем? А просто так - приятно же видеть известных актрис голыми. Тоже, если хотите, род мстительного кокетства.
У Булгакова секс только предполагается. В фильме все дамы жаждут юного врача, и он всем отдается. Зато пурга и ночная гонка с волками сделаны неожиданно квело и невыразительно - наверное, на "экшн" не хватило или снега, или бюджета, или воображения.
Фильм назван по имени одной из "записок". Два булгаковских врача слились в облике хорошего артиста Леонида Бичевина, о докторе Бомгарде сказано только, что "он утопился". Оба слившихся врача погибают от морфия, и процесс этого человеческого распада, как и в новелле "Морфий", стал сквозным сюжетом картины. Но Булгаков явно не рассчитывал на экранизацию этого сюжета, так что всех его "записок", вместе взятых, не хватило для полуторачасового фильма. Поэтому для удовольствия зрителей введена распутная дама Шеффер, совращающая героя прямо в гинекологическом кресле и преподающая залу соблазны орального секса. Строгая Анна Кирилловна, переименованная в Анну Николаевну, становится любовницей героя и тоже идет в жертвы морфия - добровольно и в знак солидарности с любимым. Так что у нас появился шанс увидеть Ингеборгу Дапкунайте не только голой, но и под кайфом. И еще раз убедиться, что она может все. Заодно возникает новая рифма: сюжет обретает душераздирающие, как в немой мелодраме, тона.
Революция у Булгакова дана скупо: обозначенным временем действием и некоторым дефицитом лекарств. В фильм она вторгается решительно и шумно. Сначала о ней осуждающе говорит помещик Соборевский Василий Осипович, который со своим живописным семейством введен в сюжет для социального звучания - у Булгакова его нет. В доме помещика много музицируют, дочка его любуется своею голою попою и дает полюбоваться нам, а потом их всех живьем сожгут звери-крестьяне. Что позволит нам подробно рассмотреть агонизирующих людей-головешек. Введен и популярный ныне тезис о том, что революцию сделали евреи: для этого придуман опять-таки отсутствующий у Булгакова член РСДРП Горенбург Лев Аронович, сначала жуликоватый фельдшер, а потом комиссар-предводитель зверствующих революционных матросов. Лев Аронович жалок, несомненно коварен, много и нагло ухмыляется в глаза доктору Полякову и подло не отдает ему пять граммов морфия, занятого под честное слово.
Это все хорошо актуализирует сюжет. Булгаков никогда по-настоящему не знал, что на самом деле интересует широкие массы потребителей. Наше кино, судя по "Морфiю" и только что вышедшим на экраны "Чужим", знает.
После булгаковских "записок" хочется пойти в доктора - тихо-благородно спасать людей. После балабановского "Морфiя" хочется повеситься. Вот и вся разница.
Картина неизбежно подольет масла в огонь споров вокруг "Груза 200". Они создателям фильма выгодны - бесплатная реклама. "Морфiй" охотно возьмут фестивали - живописно расчеловеченная лунатическая Россия хорошо идет на рынке. Петербургские критики снова выдвинут фильм в лучшие произведения всех времен и народов. И снова выйдут из критического сообщества, потому что не все с ними согласятся. И будут, конечно, правы: 95 процентов сегодняшней отечественной кинопродукции не имеет и этих прощальных отблесков пусть тяжело больного, буйно эстетствующего, нравственно деградирующего, но все же искусства кино. Выбора нет, клинический случай - критика тут бессильна. Последнее слово, как всегда, останется за зрителем - но кто ж за свои деньги пойдет смотреть на отпиленные ноги, даже женские?