В ночь на 20 декабря на 93-м году жизни скончалась легендарная балерина, народная артистка СССР Ольга Лепешинская. Одно из последних ее интервью нашему корреспонденту отличается удивительной открытостью души.
...Над Москвой сгустились сумерки, в уютной гостиной был выпит чай и съедена добрая половина любимого ею торта (сегодня в сладком уже можно себя не ограничивать). Вопросов особых я и не задавал, Ольге Васильевне самой хотелось выговориться.
- Душа распахнулась, - прощаясь, скажет она. Помолчав, тихо добавит: - Такое бывает крайне редко...
Я хотела быть строителем мостов
Я не хотела быть балериной. Совсем. Я хотела быть, как папа, строителем мостов. Папа строил мост и, чтобы доказать, что чертежи верны, должен был первым проехать по нему с машинистом... Мы летом жили обычно в Крыму на даче у знакомого доктора, в маленьком домике. Меня отправляли на второй этаж спать. Окна спальни выходили на летнюю эстраду, там всегда играла музыка. Вместо того чтобы спать, я в длинной ночной рубашке выходила на балкон и там изображала то "лебедя", то "спящую красавицу". А соседка наша по даче была балерина Большого театра. Ее поразило то, что я все делала точно в такт музыке, и она посоветовала маме отдать меня в балетную школу. Мне было девять лет, когда меня привели туда, и не приняли. Не удивляйтесь, такое бывает, нашу великую балерину Марину Семенову тоже не приняли. Когда она сидела на крыльце ленинградского хореографического училища и горько плакала, мимо проходил знаменитый петербуржский танцовщик Семенов и поинтересовался, почему девочка так безутешно плачет. Потом, спустя годы, он стал ее мужем. Марина была самая любимая ученица Вагановой. Она меньше известна, чем Уланова, но таланта была просто немыслимого.
Мне повезло, что за два года до окончания училища его дирекция вызвала шестерых знаменитых педагогов из Ленинграда и наш класс стал продуктом слияния двух школ - московской и ленинградской. Московская славилась своей новизной и исканиями, а ленинградская была более дворцовая. То, что меня еще студенткой приняли в солистки Большого театра, а не в кордебалет, - это счастье. Будучи еще ученицей балетной школы, я готовила "Щелкунчика" и в 17 лет танцевала Машу. Получила первую в своей жизни корзинку цветов - от папы. Папа знал, что я очень люблю сладкое, и в записочке было написано: "В здоровом теле здоровый дух, не ешь пирожных больше двух..."
Сцена Большого театра - самая лучшая в мире, поверьте, мне есть с чем сравнивать, там такой особый наклон, что ноги просто "смеются". Я очень люблю Володю Васильева, считаю, что если говорить о гениальности в мужском танце, то это Володя. Раньше я могла потрепать его по русым волосам, теперь он Владимир Викторович, но если потихоньку, на ушко, то все равно Володя. Их с Рудиком Нуреевым сравнивать совершенно не стоит. Нуреев был лирическим, очень техничным, его педагогом был Пушкин, великий мастер Мариинки. Нуреев, попав за границу, купался в богатстве и даже купил себе остров, зачем артисту балета остров, никто не знал, но это была его прихоть, за эту выходку все потом цеплялись. Но такие, как Васильев или Чабукиани, рождаются раз в столетие.
Перед Сталиным не робела никогда
Мне в моей жизни довелось видеть Черчилля и генерала де Голля. Когда меня представляли во французском посольстве генералу де Голлю, он наклонился поцеловать мне руку, и мой нос был как раз на уровне его ремня. Представляете, какого он был роста? Француз! Необычайно галантен. А в 1959 году в Пекине я сидела рядом с Мао Цзэдуном, и меня поразило, что Мао как-то немножко небрежно указал Хрущеву, куда ему нужно сесть. Было заметно, что Никите Сергеевичу это очень не понравилось.
Сталин?! Мы все были в него влюблены. Он был нечто выше, чем человек, что-то ближе к философу. Сталин для меня был человек, который держит в руках огромную Россию. Он настолько казался гениальным. Я видела его много раз, танцевала все кремлевские концерты, в том числе и знаменитый 1945 года, посвященный Победе. Сцену так хорошо устроили, что было очень удобно прыгать на "рыбку", а она у меня очень хорошо получалась, смею вам признаться. Возле сцены стоял стол, где сидело политбюро, посередине всегда Сталин. Раньше не знали, что такое фуршеты и ля-фуршеты, стоячие приемы. Пардон... Как-то к нашему столу подошел Иосиф Виссарионович и обратился ко мне: "Как живете, стрекоза?.." Сталин, когда у него было хорошее настроение, брал нас, нескольких человек: Михайлова, Барсову, Лемешева или Козловского, на просмотр фильма.
Я перед Сталиным никогда не робела. Он часто ходил в Большой театр. Смотрел "Хованщину", "Бориса Годунова". "Очень" любил русскую музыку: посмотрит первый акт и уйдет. Но "Пламя Парижа" смотрел пять раз, а я пять раз танцевала Жанну д,Арк. Вы понимаете, почему я свою комсомольскую молодость никому не отдам? Она была необыкновенная. Я получила свой первый орден раньше, чем мой папа, в 1937 году. Этот год для меня был очень счастливый. Только потом я узнала, какой он был страшный для многих.
Когда началась война, я бросила балетные туфли, пошла в райком и потребовала, чтобы меня отправили на фронт. В комиссии по отправке был очень умный человек - генерал. Он сказал: обязательно, только вначале немного подучитесь на медсестру. Меня привели в хирургическое отделение госпиталя, отправили в палату, где лежали бойцы, раненные в лицо, и когда я увидела молодого парня без челюсти, то не помню, как оказалась на четвереньках в коридоре... На Пушкинской площади был дом с башенками, на одной из них стояла фигура девушки в балетной позе. Эренбург в своей книжке "В бурю" написал, что та девушка похожа на Лепешинскую, и когда кончалась бомбежка, то многие спрашивали: "Жива Лепешинская?", имея в виду ту девушку. Самое интересное, что когда после смерти мужа я не смогла танцевать, то у нее в это время отвалилась рука. Мы вместе сошли с пьедестала. Я закончила танцы, ее сняли с башни.
Танцевала на силе духа
Пришвин меня очень любил, но чисто эмоционально. А познакомилась я с ним при очень страшных обстоятельствах. Танцевала "Красный мак", и раздался треск. Моя сестра, сидевшая во втором ряду, решила, что лопнула стелька в моей туфле. А это лопнула пятая плюсная кость моей правой ноги. Но уйти со сцены я не могла, по действу в это время приходил советский пароход и привозил продовольствие революционному китайскому народу. Капитан сходил на берег, и я по велению своего хозяина танцевала для капитана, вот почему я не могла уйти... Капитан за мой танец вручал мне красный мак. На мое счастье, после этого из первой кулисы выходили кули, они несли палантин, в который я должна была залезть, попрощавшись с капитаном, изящно подать ему руку. А "подавать руку" - это был целый номер, меня учила ему великая русская балерина Екатерина Герцер. Она говорила: "Советские дамы не умеют руку подавать..." Вот когда я все это сделала и меня на палантине отнесли за кулисы, только там я потеряла сознание. Оказалось, у меня четыре перелома, я дотанцевала только на силе духа. 7 ноября по праздничной Москве с фейерверками меня привезли на карете "скорой" в больницу, в этой же больнице находился Михаил Михайлович Пришвин. Это был страшный период моей жизни, у меня арестовали мужа. Меня исключили из всех моих партийных, общественных организаций, а я была общественница еще та. И когда Пришвину сказали, что я лежу в этой больнице, он пришел. У него в четвертом томе собрания сочинений написано: "Привезли какую-то балерину, ничего особенного..." Через три страницы: "Влюблен, как гимназист..." Он понял, что я решила помирать, отказывалась от еды и питья. Врачи уже вызвали мою сестру, чтобы меня забирали домой. У Пришвина есть и такие строки обо мне: "У нее глаза, как льдинки, но, когда узнаешь ее побольше, льдинки тают... и тебе кажется, что ты знаешь ее всю жизнь". Он садился у моей постели, брал за руку и подолгу разговаривал. А почему я оказалась достойна его внимания? Еще будучи девчонкой, я перечитала многое из написанного им и влюбилась в его прозу. Я писала диктанты по Пришвину. Когда он услышал, что я знаю его "Фацелию" и "Старый гриб", то пришел в восторг. Влюблен ли он был? Ему было 85 лет, а мне 44... Его жена тоже была влюблена в меня, их семья стала моим спасительным островом, это были удивительной духовной красоты люди.
У могилы Улановой стояла на коленях
Галина Сергеевна Уланова для меня была величайшим человеком, я ее очень любила, и последние два года ее жизни мы с ней были очень дружны.
Она была очень интересна по-своему. Бесконечно замкнута, как бы внутри себя. Как-то ее спросили: "Вы верите в Бога?.." - "Бог живет во мне", - ответила Уланова. Она осталась одна в последние годы, совсем одна... К ней по нескольку дней никто не приходил.... Мне было бесконечно обидно, что ей долгое время не ставили памятник на могиле. Помню, приехала на Новодевичье кладбище на открытие памятника Брунову. Рядом памятник Никулину. А в полшага - могила Улановой, на которой только дощечка, сделанная руками поклонников. Около могилы Улановой стояла женщина на коленях. Я присоединилась к ней, до сих пор помню состояние тех минут - необычайное щемление души. Вернувшись домой, тотчас позвонила Лужкову, он сказал, что памятник обязательно будет, сейчас обсуждают эскизы. Памятник поставили потом, хороший, но осадок остался... Уланова уговаривала меня после смерти мужа возвратиться на сцену. Ничего не вышло, я попробовала одну из любимых своих сцен в "Вальпургиевой ночи", но поняла, что танец меня покинул.
Ради балета не родила ребенка
Единственное, о чем я жалею в этой жизни, так это о том, что ради балета не родила ребенка.
У второго моего мужа была дочка семи лет, и она стала моей дочкой. Она и сегодня со мной, у меня есть внучка и правнучка. На отказ от своего ребенка я пошла сознательно. Я маленького роста, и на семейном совете решили, что если я рожу ребенка, то стану толстой и никогда не стану танцевать. И победил балет. Ощущение необходимости танца.
Планета эта рухнула, когда умер мой последний муж - начальник Генштаба генерал Антонов...
Помню, что Брежнев вынул платок (он очень любил Алексея Иннокентьевича). И после этого солнце для меня стало черным, все померкло...
После сильного нервного потрясения меня отправили в Италию лечиться, там была академия танца, которой управляла Ия Русская, эмигрантка из Крыма, красивая, умная женщина. Она попросила меня взять класс девочек, я с увлечением взялась за дело и через полгода на экзамене пришла в ужас, что все из них были "лепешинские". Я поняла, что нельзя в человеке давить его индивидуальность, гасить его искру. Это был колоссальный урок.
Кто я?
...Конечно, в жизни я - актриса со всеми недостатками. Но я никогда не собирала своих фотографий и рецензий.
...Если бывают скандалы, я говорю: только когда кончится истерика, я имею право людям сказать правду.
...Какая самая страшная трагедия в моей жизни? Я не знаю, где могила моего отца. Он умер в Куйбышеве, в эвакуации, хоронили его в страшную метель. Так потом найти и не смогла, хотя искала годы.
...Сегодняшнее искусство? Про балет промолчу. Не люблю, когда на эстраде поют, танцуя всеми частями тела. Люблю Кобзона за то, что поет стоя. Близка и любима Толкунова за то, что не меняет своего лица.
...Я в ужасе от американизмов. Еду на дачу, вижу надпись "Строительный маркет", почему по-русски нельзя написать - строительный рынок?
...В зрелом возрасте я узнала, что меня крестил один из Великих Князей. Вот если бы узнали об этом в райкоме комсомола! Интересно, что бы со мной сделали? Я бы вам сегодня могла много наговорить, поди проверь, свидетелей-то нет. Но не солгала ни слова. Не хочу, к Богу ведь скоро...
Людмила Семеняка, народная артистка СССР, балетмейстер-репетитор Большого театра России:
- Ольга Васильевна Лепешинская - человек-легенда, балерина, перед которой наше поколение преклонялось. Когда люди говорят о ее головокружительной технике, радости танца и энергии, бьющей через край, я вижу, как они на глазах молодеют, их глаза светятся счастьем. Очевидно, артистическое воздействие Лепешинской на публику было магнетическим.
В жизни она была солнечным лучом для всех, кто с ней общался. Подтянутая, радостная, энергичная, деятельная, щедрая, сердечная, она для каждого находила теплое слово, успевала вникнуть во все проблемы, следила за творческим ростом артистов, помогала, поддерживала. Даже в преклонном возрасте она излучала покоряющее женское обаяние. Она обожала молодежь и умела с ней общаться. Конечно, присутствие Лепешинской в директорской ложе, ее живая реакция, аплодисменты подтягивали и воодушевляли всех.
Ольга Васильевна с искренним интересом наблюдала за моей работой с Галиной Сергеевной Улановой, радовалась каждой новой артистической находке. Лепешинская подарила свою школу столь многим зарубежным артистам, что ее уход, конечно, - утрата для всего мира.
Досье "РГ"
Ольга Васильевна Лепешинская родилась в 1916 году в Киеве. 33 года была ведущей балериной Большого театра, звание народной артистки СССР получила в 1951 году. А первую Госпремию - в 1941