- Киносценарий - полуфабрикат, сырье для режиссера, - сказал мне сценарист. Сказал без горечи и обиды: такое отношение к литературной основе фильма - дело распространенное. "Полуфабрикаты", вошедшие в только что вышедший сборник "Зеркало", возвращают сценарию достоинство полноценной литературы.
Разумеется, это киноклассика: "Летят журавли" Виктора Розова, "Я шагаю по Москве" Геннадия Шпаликова, "Июльский дождь" Анатолия Гребнева и Марлена Хуциева, "Москва слезам не верит" Валентина Черных... И, разумеется, это иное время, когда кино было не только мощной индустрией, но и во всех звеньях считало себя искусством. Однако сборник вышел как никогда вовремя - в нем разгадка главной тайны: отчего кино перестало быть для зрителя умным собеседником и осталось в обиходе только как аттракцион, вкусовая добавка к попкорну?
Это было время, когда смыслам фильма уделялось внимание, которое теперь назвали бы преувеличенным. И людей в зале этот смысл реально интересовал. Кладезем мыслей была литература. Литературный сценарий на десятилетия вперед стал первоосновой фильмов. Сценарии издавались, как повести и романы. Ими зачитывались. От романа их отличала только повышенная доза фактурности. Семен Лунгин и Илья Нусинов в "Агонии" заранее намечают, как камера приближается к схеме государственного устройства России, как кружочки на схеме оживают и становятся конкретными императором, его супругой, его дочерьми и цесаревичем... Ничего этого на экране не окажется, но драматургам важно было пластически представить себе затеянный ими фильм. Они - кинематографисты.
Но они и писатели. У них есть стиль, который потом отзовется в фильме особой атмосферой, присущей именно им. Этот стиль вплетется в стиль режиссера, как скрипка в ансамбль.
Иногда возникали диссонансы. Это значит, сценаристы не нашли своего режиссера. Но чаще складывались ансамбли единомышленников: Габрилович - Райзман, Гребнев - Хуциев, Ромм - Храбровицкий, Рязанов - Брагинский, Шахназаров - Бородянский...
Сборник "Зеркало" выпущен к 85-летию "Мосфильма" и назван по имени одной из лент Андрея Тарковского по сценарию Александра Мишарина. В нем одиннадцать шедевров. Иначе не скажешь. Перечитывая теперь эти совершенно самостоятельные произведения, поражаешься, как плотно они вошли в плоть и кровь хрестоматийных фильмов, стали их воздухом, определили музыку их речи, плотность их мысли, многослойность их чувств. В этих сценариях есть живая аура запечатленного ими времени, и так как все познается в сравнении, то испытываешь острую тоску от сознания: мы позволили этому уникальному искусству исчезнуть. Вы могли бы назвать сегодня фильм, в котором вот так пульсирует наше новое время? Вот то-то и оно!
"Девять дней одного года" - этапный фильм Михаила Ромма, принесший нашему кино новый уровень реализма и повседневной поэтики. Читая сегодня его диалоги, изумляешься плотности мысли, в них сконцентрированной. Герои говорят о том, над чем сегодня смеются поклонники Собчак-шоу, - о производстве, о будничной работе, о каком-то термояде. А не оторвешься. За строчками текста встают умные глаза культовых киногероев того времени - физиков Гусева и Куликова. Этот интеллектуальный уровень ролей сразу вознес актеров Баталова и Смоктуновского на вершины всенародной любви. К кинотеатрам тянулись очереди.
"Поезд тронулся и поехал в оранжевый сумрак рассвета", - пишут Александр Бородянский и Карен Шахназаров, авторы фантасмагории "Город Зеро", где каждое слово - парадокс, каждый поступок - бунт против логики. Это был фильм перестроечной поры, бурлескное прощание с абсурдным прошлым и четкое предчувствие абсурда грядущего. Они в самих себе вызывали образ еще не снятого фильма. Если бы они написали просто "Поезд ушел", был бы другой фильм - значительно хуже.
Отдельное искусство - искусство писать диалоги. Диалоги "Июльского дождя" или "Девяти дней..." - это умение впрессовать в живую уличную речь все нервные переплетения эпохи. Как бы ненароком в болтовню вставить вопрос вечный и главный: "Для чего живем?" Это было кино морального беспокойства, закамуфлированного под бытовой незначащий треп.
Не сборник - воплощенная в бумаге ностальгия по Настоящему. Настоящему как альтернативе искусственному. Мы от него отвыкли в синтетическом мире нового кино. Не сборник - обвинение этому кино, не умеющему создать ничего более умного, чем морковное пюре с его бесчисленными сиквелами. Неспособному черпать идеи из нашей нынешней жизни и в надежде на большую кассу передирающему их с заграничных фильмов.
Парадокс: у нас есть сценарный факультет ВГИКа, есть Высшие сценарные курсы - и нет сценаристов, нет драматургов. То есть нет людей, для которых сценарий был бы способом вступить в диалог с публикой. Не увеселять ее, не прикалываться, а делиться мыслями, наблюдениями, беспокойством. Есть редкие отблески былого великолепия. Продолжает писать Валентин Черных, и мы имеем фильмы уровня "Своих" режиссера Дмитрия Месхиева. Бывают отдельные экскурсы в современность, и мы получаем фильмы класса "В движении" даровитого драматурга Геннадия Островского и тогда еще подававшего надежды режиссера Филиппа Янковского. Планку нашего кино держит на своих плечах приверженец социального искусства Александр Миндадзе. Но кинодраматургия как профессия ушла из жизни вместе с последним ее рыцарем, высоким профессионалом Анатолием Гребневым. И в мире нашего кино на смену былому застою в политике пришел застой интеллектуальный. Проще говоря, мозги прокисли от бездействия. Умных фильмов сегодня почти не бывает - это первое, что бросится в глаза по контрасту с прочитанным сборником.
Сборник "Зеркало" напоминает об этой исчезнувшей профессии, с которой начиналось все великое кино.
В предисловии к сборнику Карен Шахназаров назвал его школой для молодых авторов, решивших посвятить себя киноискусству. Не киноиндустрии, не шоу-бизнесу, а киноискусству, которое будет делать не продукцию и не проекты, а фильмы, прежде называемые художественными. Школа выпущена тиражом в 3 тысячи экземпляров. Издатели справедливо опасаются, что ум и талант не в моде.