Народная артистка СССР Екатерина Максимова, которую во всем мире зовут по-свойски, но с высоким почтением - Катя, отмечает юбилей.
Обращение на "вы" к ней - не только знак приличий. Она и впрямь существует во множественном числе. Число невелико - кратно двум. Но оно - велико. Так велики блистательная балерина Екатерина Максимова и ее неизменный партнер по сцене и жизни Владимир Васильев. Парижская Академия танца присвоила им титул "Лучший дуэт мира". Но рискну подкорректировать академиков. Максимова и Васильев не просто "лучшие". Они - уникальны. Поскольку неразлучны без малого век: полвека на сцене и столько же - в жизни. А в основе их единого божественного таланта - один из трех главных божьих даров - Любовь во всех ее ипостасях.
Российская газета: Итак, Екатерина Сергеевна, любовь. Вы знаете, что это такое?
Екатерина Максимова: Этого никто не знает. Но про нас с Володей догадываюсь. Это доверие друг к другу. Вера друг в друга. Верность друг другу. На сцене у меня были и другие партнеры. Но надежнее Володиных рук я не знала. В жизни тоже.
РГ: В любовь с первого взгляда верите?
Максимова: Верю. Хотя мы сошлись не с первого. Но первого сентября 49-го года пришли в первый и один и тот же класс хореографического училища Большого театра.
РГ: А как нагрянула ваша любовь к танцу? Как в девятилетнем возрасте можно сделать выбор на всю жизнь?
Максимова: До школы никогда танцами не занималась. Хотя театр любила, но больше драматический. Мой дедушка - Густав Шпет - был профессором Академии высшего актерского мастерства, членом худсовета МХАТа. А нашими соседями были великие мхатовцы.
РГ: Но как все-таки танец появился?
Максимова: Я была непоседой. И наперегонки носилась, и по деревьям, по крышам лазила. Но вообще, во что бы я ни играла, все взрослые восхищались: "Как удивительно органично эта девочка двигается. Ее обязательно надо в балет отдать". Вот мама и отдала...
РГ: По тому тону, с которым мама вас к телефону подзывает, догадываюсь, что Татьяна Густавовна - главный человек в вашей жизни, а вы для нее по-прежнему ребенок.
Максимова: У мамы, которой сейчас 94 года, я всю жизнь под крылышком. А самое яркое детское воспоминание - военное. Лепешки, которые мама пекла из картофельной кожуры. С торчащими уголочками, обсыпанные сухой гущей от желудевого кофе. Такая вкуснятина была! Сейчас, бывает, маму попрошу: "Сделай те лепешки". Она отказывается: "Пусть вкусные воспоминания останутся"...
РГ: В вашей с Владимиром Викторовичем профессиональной и личной жизни немало счастливых совпадений. Но, наверное, самое примечательное случилось в 61-м году. Тогда вы поженились. А через несколько дней в Париже состоялась мировая премьера французско-советского фильма "СССР с открытым сердцем". На примере влюбленного дуэта Большого западный мир должен был увидеть жизнь нашей страны. Когда снимались, не перехватывало дыхание от чувства, что, как и Большой, и Кремль и, извините за грубое сравнение, водка с балалайкой, вы становились символами державы?
Максимова: Да что вы?! Просто французы хотели показать что-то красивое. А что может быть красивее балета?! Вот он-то - действительно символ.
РГ: Если французы показали СССР с открытым сердцем, то парижские "медовые дни" вы наверняка провели с открытыми ртами?
Максимова: В Париже для нас все было и открытым, и открытием: и роскошные гостиничные апартаменты с 25-метровой мраморной ванной, и машина с переводчиком в любое время суток, и встреча с 98-летней Матильдой Кшесинской. Только были мы без единого сантима. И уже потом поняли, каким это было счастьем: увидеть Париж без мелочных искушений.
РГ: Вас везде принимали с триумфом. В Буэнос-Айресе, например, вывесили огромное - от авансцены до последнего яруса - сердце из гвоздик. А что вам дороже? Такие цветочные сердца или елочки-малютки, которые вам традиционно дарили зрители после традиционного для 31 декабря "Щелкунчика"?
Максимова: Это совершенно по-разному дорогие нам знаки внимания. Однажды, когда уже перестала выступать, прилетела в Мурманск как педагог-репетитор. Выхожу после концерта, а ко мне подходит женщина и протягивает пакет. "Извините, - говорит, - у меня нет цветов. Но разрешите подарить вам это". В пакете оказался ананас. Выяснилось, что моя поклонница весь концерт караулила меня на улице: ей билета не досталось...
РГ: Прославленным своим именем воспользоваться можете?
Максимова: Никогда и ни за что! А вот моим именем, случается, пользуются. Идешь в театр на аншлаговый спектакль, стараешься так бочком-бочком. А к тебе сбоку кто-нибудь - раз! "Я с Максимовой!".
РГ: А часто узнают?
Максимова: Не знаю. Недавно иду по театру. А охранник мне: "Девушка! Вы куда?". Кто-то из проходящих мимо: "Так это же Максимова!" - "Нет, - ко мне страж обращается, - ВЫ??? куда?". И через паузу: "А! Вы к Максимовой? Тогда идите".
РГ: Так это же здорово! В 70 - и девушка!
Максимова: Да, из-за моего хрупкого сложения меня за девочку принимали. Когда машину водила, останавливали: почему ребенок за рулем? На фильмы "Детям до 16" не пускали.
РГ: Вам не только рукоплескали, но и совсем наоборот. Были в истории Большого времена с "невыездными". И тогда вам и Владимиру Викторовичу, благонадежным, за их беды приходилось расплачиваться.
Максимова: Однажды на гастроли в Лондон мы приехали в то время, когда из Союза не выпускали Валерия Панова. И Запад его активно защищал. Танцуем "Спартака". Сцена "Рынок рабов". Володя, Спартак, становится на колени. А я, его жена Фригия, кладу на них голову. И в этот момент чувствую: что-то такое по мне острое - вжих! Володя - мне: "По-моему, стреляют". Я присматриваюсь: а это шурупы и гвозди. За ними последовала картечь яиц.
РГ: В вашей профессиональной жизни были случаи и поболезнее. 30 лет прослужив Большому, вы, в числе других его звезд, как "не прошедшие по творческому конкурсу" были уволены. Это предательство сильно обожгло?
Максимова: Безусловно, мы испытали шок. Но нет худа без добра. Изгнание из родного дома открыло для нас весь мир. Теперь мы могли танцевать в любой стране, куда нас приглашали.
РГ: После изгнания из Большого вас запретили называть "звездами". А за рубежом тут же назвали "суперзвездами". Не было тщеславного чувства отмщения? Мол, "вот вам, получите!".
Максимова: Нет, нет, нет! Тщеславие - это не про нас. Вот честолюбие - другое дело: доказать свою правоту, свои возможности и себе, и другим. А что касается "звезд", то я вообще не приемлю эти этикетки. Хоть "солнцем" себя назови, все равно видно, как танцуешь, чего на деле стоишь.
РГ: Давайте теперь про добрых людей в вашей жизни. Вам встречались не только добрые, но и чудо-люди. Одним из таких чудо творцев для вас стал доктор Лучков. Он вопреки всем приговорам эскулапов, утверждавших, что после тяжелейшей травмы вам никогда больше не танцевать, все-таки "вывел" вас на сцену.
Максимова: Владимир Иванович разработал свою собственную методику. Я целый год ходила и занималась в специальном корсете.
РГ: И 10 марта 76-го года триумфально станцевали "Жизель".
Максимова: Весь мой первый выход шел под нескончаемые овации - музыки просто не было слышно. А во время танца в зале стояла гробовая тишина. Мне рассказывали, что в антракте люди поздравляли друг друга.
РГ: Владимир Викторович пишет стихи. Живопись для него - вторая после танца любовь. А вы чем, помимо работы, увлекаетесь?
Максимова: Работой. Все время, что танцевала, самым большим моим увлечением была подготовка балетных туфель. Это очень сложно. Носок, например, нужно разбивать молоточком, чтобы пальцы чувствовали пол. Так всегда делала Галина Сергеевна Уланова - мой великий учитель.
РГ: Чему главному в профессии и жизни Галина Сергеевна вас научила?
Максимова: Отношению к делу, которым занимаешься. Она была строга к ученикам. Но еще больше к себе. Приходила на каждый мой спектакль. И я старалась станцевать так, чтобы Галине Сергеевне не было за меня стыдно.
РГ: Знакомясь с вашей биографией, почувствовала, что залогом вашей славы во многом стало живущее в вас чувство преемственности поколений. Вашим педагогом в училище была знаменитая прима Императорского театра Елизавета Павловна Гердт. Ее отец - первый танцовщик великого Мариуса Петипа. На туалетном столике вашей бабушки лежал роскошный веер великой Веры Комиссаржевской. Пройдет время, и он распахнется в руках блестяще станцованной вами Элизы Дулиттл из "Галатеи". Галина Сергеевна Уланова передаст своей любимой ученице свою любимую "Жизель". И вот теперь "Жизель" в руках (и ногах) вашей ученицы - нынешней примы Большого Светланы Лунькиной.
Максимова: Эти ниточки, связывающие поколения, бесценны. Тем более в нашем искусстве, в котором мастерство передается только из рук в руки, из ног в ноги.
РГ: Что вам нравится, а что отвращает в поколении младом?
Максимова: Нравится умение интересно, гордо преподнести себя. Неприемлемы разобщенность, "я" на первом месте. Во времена нашей молодости "я" и "мы" были в дуэте. Мы жили в общагах, коммуналках и были, да, наверное, и остаемся людьми общежитскими, коммунальными. Помню, когда поженились, получили комнату в общежитии Большого. И вдруг звонок из министерства: "Вам надо принять французских корреспондентов. Мы - в ужасе. А соседи - два бывших артиста балета - нас успокаивают. "Ничего, - устроим этим французам прием на высшем уровне". Дядя Лева швейцара изображал, тетя Маша - горничную. Но высшего уровня не получилось. На кухне у нас окно было разбито. Так мы его Володиной картиной заставили. И вот, когда тетя Маша гостям яичницу при свечах подавала, "декорация" наша прямо на голову одному из французов - шмяк!
РГ: Елизавета Павловна Гердт называла вас с Владимиром Викторовичем Масик и Васик. А что в вас от этого Масика осталось? Чему, как ребенок, можете порадоваться?
Максимова: Радуюсь, когда у моих учениц удачно проходят спектакли. Хочу, чтобы они танцевали лучше меня.