Из 45 лет царствования на Таганке Юрия Любимова Иван Бортник работает с ним в театре уже 42 года.
"Пэрэстаньте курить, вы наше национальное достояние!" - как справедливо на ломанном русском говорит Ивану Сергеевичу жена Юрия Петровича - венгерка Каталин...
Но, кури не кури, у актеров смена биологических ритмов менее заметна: сколько бы им ни исполнялось, возраст будет определяться не паспортными данными, а возрастом их киногероев, по крайней мере, в представлении зрителей. Итак, любимому народом Вовчику из "Родни" и Промокашке из "Места встречи изменить нельзя" - и 70?
Российская газета: Как отмечать юбилей будете? Вы, я знаю, большой противник заздравных речей и театральных торжеств по вашему поводу.
Иван Бортник: Когда предлагают, я отказываюсь: не люблю этого ужасно, зажимаюсь, мне как-то неловко выслушивать слова, потом что-то отвечать... Валерий Золотухин уговаривает на вечер в Доме актера 24 апреля, там что-то происходит, но все это - "без меня меня женили".
РГ: А в Театре на Таганке новых заветных ролей не предлагали? От которых вы бы не смогли отказаться?
Бортник: Нет, прыгать на батуте в новых постановках мне уже поздновато... (В последней премьере Любимова - "Сказках" по произведениям Андерсена, Уайльда и Диккенса - все действие, больше похожее на цирковое представление, на самом деле происходит на батутах. - Прим. ред.). Да и старые спектакли сняты... А потом я никогда не ставил себя в зависимость от какой-то роли. Никогда не было, право слово, я сейчас даже вспомнить не могу, так чтобы думать денно и нощно и жалеть, как время уходит... Покойный Володя Высоцкий в свое время советовал мне переходить во МХАТ. Меня же Олег Ефремов звал к себе. Но я человек стеснительный, мне сложно попадать в новый коллектив - знал я там одного-двух человек. А на Таганке варишься в своем соку, в своем коллективе, и шеф - родной, с которым мы знакомы уже более пятидесяти лет. Я же у Любимова работал и до Таганки - еще в Театральном училище имени Щукина у него играл Незнамова в учебной работе - отрывке из "Без вины виноватые".
РГ: Вот это связи...
Бортник: С тех самых давних пор что давали - я и играл. А так, чтобы лелеять мечты... И у Володи Высоцкого не было цели - вот сыграть бы мне Гамлета. Я думаю, что это с подачи Марины Влади произошло: "А почему бы тебе не поговорить..." Мечты для актера - ведь это очень болезненно.
РГ: Прошло почти тридцать лет после смерти Высоцкого, а вы в отличие от многих не издали о нем своих воспоминаний. А вы ведь были настоящими друзьями.
Бортник: Я письма Володины опубликовал. А насчет воспоминаний - Наташа Крымова однажды упросила меня, она выпускала сборник. В письме мне говорила: сейчас вы едете на гастроли, я знаю, что это такое, там делать нечего, и я прошу вас сесть... Я тогда решился. Взял заглавие "Истратить себя до сердца" - это так Володя говорил обо мне в одном из интервью: Иван работает с невероятной отдачей и готов истратить себя до сердца... Но писать было настоящей мукой. Во-первых, потому что все равно тяжело, сколько бы лет ни прошло, а потом, когда остаешься один на один с чистым листом бумаги, не знаешь, с чего начать, о чем писать... Не набита рука.
РГ: Из-за Высоцкого, я знаю, вы от роли принца Датского отказывались...
Бортник: Я в "Гамлете" поначалу играл могильщика. Однажды Любимов меня вызывает: "Я не могу зависеть от вашего друга Высоцкого, который постоянно ездит то во Францию, то еще куда-то. Хочет - уезжает, хочет - приезжает. Я прошу вас (тут он перешел на "вы", значит, начиналась официальная часть разговора) играть Гамлета. У вас одинаковое качество темперамента, и мне не нужно будет перестраивать спектакль". Разумеется, я про разговор с Любимовым рассказал Володьке. Он в ответ: "Ну играй". И совершенно серьезно. Правда, несколько другими словами... Потом Любимов меня встретил: зачем вы сказали своему другу? Я даже опешил: а как вы думали, Юрий Петрович, он останется в неведении, а я буду где-то тайно репетировать его роль? Провокационная была ситуация, в определенной степени это была проверка.
РГ: А в некритических ситуациях вы с Юрием Петровичем Любимовым на "ты" или на "вы"?
Бортник: Он со мной - на "ты", я с ним, разумеется, на "вы". Каким макаром я с ним могу быть на "ты", когда он мой, скажем так, учитель и родился в 17-м году, а мне только 70. Когда режиссер говорит "вы", это плохо. Уж лучше на "ты"... Но последние годы он все чаще со мной на "вы"... После того как я отказался от "Шарашки" и "Марата".
РГ: И Эфросу в свое время вы в нескольких спектаклях отказали... Известно, что вы очень требовательно относитесь к материалу.
Бортник: В этом плане я притча во языцех. У Эфроса отказался от пьесы Розовского "Концерт Высоцкого в НИИ" и от "Общества кактусов" Дворецкого. После "На дне" Горького в его же постановке такое играть?.. Что это за драматургия после классической пьесы из мирового репертуара? Хотя он меня вызывал домой, мы сидели у него на кухне втроем с Наташей Крымовой, и он пытался убедить: "Ваня, поверь мне, я сделаю спектакль". Я верил, приходил на репетицию, начинал репетировать, и мне становилось плохо. Физически плохо от текста, до такой степени он мне не нравился. То же самое произошло и на "Шарашке" Любимова. Из 800 страниц бессюжетной книги Солженицына "В круге первом" сделали инсценировку на 50 машинописных страницах. Там вообще ничего не осталось - одни вырванные из контекста фразы, на которых какой-то образ построить нереально. После трех месяцев споров с Любимовым я ушел...
РГ: А как получилось, что из Театра Гоголя вы в 67-м году перешли к Любимову?
Бортник: У нас никак не складывались отношения с Голубовским. Я пришел к Любимову, Юрий Петрович меня принял, и после того разговора я год на Таганке не появлялся. По лености опять же продолжал сидеть в Театре Гоголя. Но там все приобретало такой размах, что я приходил в театр и не здоровался с режиссером. Однажды я рассказал Этушу, он меня не понял: "Я не могу себе представить, как это я, положим, не здороваюсь с Рубеном Николаевичем Симоновым?" И я решился, пришел снова спустя год к Юрию Петровичу. Он был несколько обижен - мол, мы когда с тобой говорили, а теперь уж давай показывайся...
Я посмотрел "Антимиры", пришел в ужас - мелодекламация под гитару. Что за театр, куда я попал? А потом увидел "10 дней", и они меня действительно потрясли. Это было что-то принципиально новое.
РГ: Коллектив как вас принял?
Бортник: А там же еще мои однокурсники работали. Я шел к своим.
РГ: С Высоцким быстро нашли общий язык?
Бортник: Какое-то время присматривались, притирались. Нам уже за тридцать было, это только школьники быстро друзьями становятся... А потом мы стали ежедневно общаться. Как правило, за разговорами рассвет встречали. Под утро вместе ехали на репетицию... Хорошая жизнь была. Я говорю в прошедшем времени. Как там по Блоку: все миновало, молодость прошла. Последние годы как-то очень быстро летят. К сожалению. Раньше думалось: как же тянется время, когда там будет сорок. Потом боялся цифры 50. Сейчас уже 70 стукнуло...
РГ: О несыгранной роли Шарапова в "Месте встречи" не вспоминаете?
Бортник: Володя Высоцкий очень хотел, чтобы мы вместе играли. Был бы, наверное, другой фильм. Но актеров утверждала Украина. Высоцкого со скрипом разрешили, а если бы и второго актера из Театра на Таганке взяли, это была бы крамола... Конкин был назначен в приказном порядке. Говорухин мне говорил: "Вань, сыграй Промокашку, я тебя прошу".
РГ: Вы же из очень хорошей интеллигентной семьи - отец работал заместителем главного редактора Гослитиздата, мама - доктор филологических наук, занимались XIX веком - Лесковым, Щедриным... Откуда вы набрались таких уголовно-блатных замашек?
Бортник: Я жил на Красносельской, в районе трех вокзалов... Послевоенное время...
РГ: Слова гениального русского актера Алексея Дикого: "Бойтесь непьющего артиста..." К заключению о том, что пьяного нужно играть только трезвым, вы пришли на собственном опыте или теоретически?
Бортник: И опыт был... Абсолютно трезвым играть надо, какие бы сцены ни снимались. Если бы в той же "Родне" я выпил пятьдесят граммов - все, совершенно другой персонаж бы был. Да и любую из ролей взять: ни грамма нельзя принять, если серьезно относишься. Сатина я играл (одна из моих удачных работ у Эфроса) - там с утра до вечера ночлежка пьяная, просыпаются с мыслью, где похмелиться. Загул, карты... Представьте себе, что я бы выпил, а дальше у меня идет монолог о человеке... Дело даже не в том, что язык заплетался бы, я б не знал, как его произнести.
РГ: Славы вам хватало?
Бортник: Хватало.
РГ: Денег?
Бортник: Никогда у меня их не было.
РГ: Любви?
Бортник: Любил я. Меня любили. Но любви никогда не хватает.
РГ: Спокойствия?
Бортник: Вот чего не было, того не было. В моей профессии нельзя себя щадить.
... Перед самым уходом из дома Ивана Сергеевича Бортника замечаю фотографию на стене: Губенко, Бортник и Любимов. Любимов - в белом костюме, бабочке.
Бортник: А это в Испании мы были на гастролях. Коля Губенко, как в мейерхольдовском "Ревизоре", собрал ночью пять человек в номере и сообщил, что завтра может к нам приехать Любимов. Я всю ночь не спал. Утром видим внизу машину - Коля встречал Любимова в аэропорту. Выходит красивая Катя, супруга Юрия Петровича, он сам в черных очках и в бабочке, я его первый раз таким видел. Стал со всеми здороваться, подходит к одному, второму. Дошел до меня, протянул руку, и здесь голос его дрогнул: "Ванька, седой..." И я вижу, как из-под темных очков по щеке у него катится предательская слеза... Все, у меня истерика. Я бросился в ванную, там отсиделся, в себя пришел... Такие дела.