После майского дождя
В среду, 9 мая 1945 года, ртутный столбик в Москве, чуя весну, поднялся до восьми градусов выше нуля. День был скорее прохладный, чем теплый, изредка даже накрапывал дождь. Но пройдет несколько лет, и распогодится навсегда - ни облачка, ни струйки дождя на экранах кино, пронзительно ясный и солнечный день, под стать тому счастливому весеннему настроению, которое охватило страну после выступления по радио генералиссимуса Иосифа Сталина: "Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой. Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития". Существует немало свидетельств, что военным людям в тот день буквально не давали проходу - их душили в объятиях, качали на руках.
Так прошел наш первый "праздник со слезами на глазах". Повторившись еще дважды, в 46-м и 47-м годах, он внезапно исчез из перечня официальных праздничных дат, и 9 Мая опять превратилось в будний рабочий день. Есть различные версии, почему это произошло. Возможно, тогдашняя власть решила: зачем бередить старые раны, когда у советского общества столько неотложных текущих забот, из них самая первая - поднять страну из руин? А может быть, рассудила по-своему здраво: раз уж в каждой семье, задетой войной, а семей таких большинство подавляющее, установилась традиция поминать павших, то нужен ли еще и праздник официальный, атрибутированный, говоря на языке бюрократии? Как бы этой своей атрибутикой он не помешал утверждению стихийной всенародной традиции.
Однако к 20-летию Победы власть опять спохватилась: память о войне стала заметно угасать, все больше замыкаясь в редеющих кружках ветеранов. Тогда и возродился День Победы во всем величии государственного праздника - с салютами, парадами, Вечными огнями, кинокартинами, в которых утро Победы выглядело таким безоблачным.
Но и это длилось недолго. Начиная с 50-й годовщины Победы все последующие проходят под аккомпанемент острых идеологических споров, которые Западу постепенно удалось "подбросить" и нам. Хотя мы тоже чего только ему не "подбросили"! Вместе с развенчанием культа личности, например, идею о том, что не было у Сталина ровным счетом никаких военных заслуг. Что это он, доверяя Гитлеру больше, чем своим сподвижникам, навлек на страну страшную катастрофу 41-го года, которую армия и народ сумели переломить лишь ценой величайшего напряжения и едва ли не вопреки воле вождя. Дальше - больше: что, освободив нашу землю от немецких захватчиков, Советская армия должна была тут, на родных рубежах, и встать, а не продолжать свой поход в Европу, теперь уже тоже захватнический. Такие голоса звучат уже и у нас дома, подчас даже из уст маститых членов отечественного исторического сообщества.
С тем большим интересом я открыл монументальный труд Института всеобщей истории Российской академии наук, который подоспел как раз к 64-й годовщине Дня Победы, - "Война и общество в ХХ веке" (Москва, "Наука", 2008). "За десятки лет накопилось множество тайн, недоговоренностей, да и просто тенденциозных искажений; сложилось столько идеологических мифов, что их хватило бы на все другие эпохи вместе взятые", - предупреждает в предисловии академик А.О. Чубарьян, объясняя, чем вызвано такое издание. В списке авторов, научных редакторов, членов редакционной коллегии десятки имен. Охватывая целый век, исследование логично разбито на три тома: канун и период Первой мировой войны, канун и период Второй мировой войны, локальные войны и конфликты второй половины ХХ века. Так уж вышло, что начал я с первого тома, вроде бы не имеющего никакого отношения к событиям Второй мировой войны, и как раз это помогло понять, что у победной весны 45-го был долгий и мучительный, как роды, пролог.
Прологи
Разрешаясь от бремени предыдущей войны, конфликтующие империи минувших веков заключали друг с другом мировые соглашения, как правило, опять чреватые войной. Поэтому уместно говорить о прологах и эпилогах во множественном числе.
Больше всех в прошлом столетии воевала Великобритания - 33 года и 9 месяцев, но так и не вернула себе мировое лидерство, которое бесповоротно ускользнуло за океан. Россия воевала 27 лет и 6 месяцев, США - 27 лет, Франция - 25 лет и 6 месяцев, Япония - 24 года и 1 месяц. За ними плотно, гуськом, следуют Испания, Китай, Турция, Италия. А замыкает десятку "буйных" Германия, у нее в ХХ веке самый скромный военный стаж, всего 14 лет, зато это две мировые войны и в конечном счете Нюрнберг.
Сколько стенаний с берегов Рейна слышал мир о том, как же не хватает немцам "жизненного пространства"! А правда в том, отвечает в своей главе "Предвестники мирового пожара" доктор исторических наук Б. М. Туполев, что Германия, объединенная Бисмарком, по величине своей территории оказалась вторым после России государством в Европе. И все равно: "Времена, когда немец уступал одному соседу сушу, другому - море, оставляя себе лишь небо, где царит чистая теория, - эти времена миновали... Мы требуем и для себя места под солнцем" (Б. фон Бюлов, с 1900 г. - имперский канцлер). "Места под солнцем" означало - колоний, без которых "мировую политику" тогда просто не мыслили. И началось! Образован патриотический Пангерманский союз. Выдвинут проект "Новой Великогермании в Южной Африке", вслед за ним - еще и "Срединной Африки". Кайзер рукоположил себя в "покровители 400 миллионов мусульман". Острые конфликты - с англичанами за Ближний Восток, с французами за Марокко, с Россией за Балканы и Черноморские проливы - привели к образованию сначала "сердечного согласия" между Парижем и Лондоном, затем, уже втроем, - Антанты. Мир поделился на блоки, между которыми война могла разразиться четыре или пять раз еще до того, как прогремел выстрел в Сараево.
Пролог Первой мировой войны поразительно напоминает пролог Второй мировой, разница по большому счету только в новой фигуре "лидера масс" и той идеологии, которую он с собой принес. Если сопротивляемость этой идеологии в немецком обществе оказалась такой низкой, тут едва ли не в первую очередь повинен Версаль. Победители лишили Германию ее внешних колоний, но отнюдь не затем, чтобы вернуть их коренным народам. Это наказание понесла лишь финансовая и милитаристская верхушка страны, рядовых немцев оно даже не тронуло. Но Версаль и от самой Германии отрезал седьмую часть ее довоенной территории в пользу сопредельных стран, к которым отошла также десятая часть ее населения, а это уже не могло не задеть национальное самосознание. В 1923 году, когда фельдфебель Адольф Гитлер еще скитался по затхлым ночлежкам, Франция и Бельгия под предлогом неуплаты репараций ввели войска в Рурскую область Германии. Лига Наций даже пальцем не шевельнула в ответ, зато мир возмутился. Собралась международная конференция, поставила агрессоров на место. Точно зная, где у немца "болит", как же было не взяться за "Майн кампф"? "Германский народ живет абсолютно вне всякой возможности государственной вооруженной защиты, как птица на жердочке, не могущая улететь". Нет, это еще не Гитлер, это его идейный наставник Карл Хаусхофер, теоретик геополитики и идеолог германского реваншизма. Но это уже очень знакомый язык, осталось только соединить сентиментальность с агрессивностью.
Эпилоги
Вот почему прав был главнокомандующий армии Франции маршал Ф. Фош, который 11 ноября 1918 года в вагончике под Компьеном принял капитуляцию кайзеровской Германии, раньше всех историков сказавший вещие слова: "Версальский мир - "это не мир, а перемирие на 20 лет". Так и случилось: через 22 года в том же вагончике под Компьеном Гитлер принял капитуляцию Франции.
Зная такие уроки истории, нельзя не беспокоиться о том, чтобы подобная судьба не постигла и Великую Победу 9 мая 1945 года. А предпосылки к этому возникли давно, когда она еще только маячила на горизонте. "За двухлетний период волокиты западных союзников с открытием второго фронта с мая 1942 г. по июнь 1944 г., - пишет О. А. Ржешевский, президент Ассоциации историков Второй мировой войны и руководитель проекта, - только безвозвратные потери советских Вооруженных сил (убитыми, пленными и пропавшими без вести) превысили пять миллионов человек. В советском руководстве и массовом сознании сформировалось убеждение, что политика, проводимая западными союзниками с затягиванием второго фронта, носила преднамеренный характер и преследовала цели максимального ослабления нашей страны..."
С согласия Олега Александровича бегло перечислю другие "предпосылки" этого рода, изложенные им в главе "К истории возникновения "холодной войны".
Когда советские войска приблизились к границам Польши, Армия Крайова, подчинявшаяся эмигрантскому правительству в Лондоне, вдруг круто сменила свою тактику. Теперь немецкие эшелоны беспрепятственно пропускались на Восточный фронт - ни единой диверсии. Но лишь только двинулись на Запад советские эшелоны, вступил в силу план "Барьер" с целью максимально затруднить наше наступление. Знал ли об этом Черчилль? Мог ли не знать? Почему же не прикрикнул на "правительство", которое на всю войну приютила его страна? Вопросы без ответа, но, как говорится, ответы напрашиваются. Обратимся к главе "Гражданская война и иностранная интервенция", под которой стоят подписи профессора Университета г. Аделаида (Австралия) Феликса Патрикеева и почетного доктора колледжа Св. Антония, Оксфордский университет, Гарольда Шукмана: "После того как все иностранные войска ушли из России в 1920 году, Черчилль организовал поход польской армии, которая оккупировала Украину".
Но самый поразительный факт стал нам известен только десять лет назад, когда было рассекречено личное досье Черчилля. В нем обнаружился план экстренной операции "Немыслимое", который по заданию премьер-министра Великобритании подготовил Объединенный штаб планирования военного кабинета. Смысл этого задания, которое, судя по всему, было передано разработчикам в апреле, Черчилль воспроизвел в своих мемуарах: "Во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира; во-вторых, немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвиженния; в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на восток; в-четвертых, главная и подлинная цель англо-американских армий - Берлин..." План был готов 22 мая, привести его в действие намечалось 1 июля 1945 года.Но вот окончательные выводы того же штаба:
"Если мы начнем войну против России, то должны быть готовы к вовлечению в тотальную войну, которая будет длительной и дорогостоящей".
Грядущая Победа была омрачена идеологическими разногласиями, которые подрывали доверие даже между соратниками, вставшими плечом к плечу против общей угрозы. Но теперь уже мир иной, идеологическое противостояние стерто до основания, а единого взгляда даже на прошлые события нет. Значит, нет и на будущие.
Алгоритм ослабел
Не будь таких прологов к войне, как это происходило в ХХ веке, наверняка не было бы и таких послевоенных эпилогов, с которыми мы вступили в XXI век. Но, к сожалению, чередование войны и мира словно предопределено самой историей. Эту ее печальную закономерность доктор исторических наук профессор И. С. Даниленко (Академия Генерального штаба Вооруженных сил РФ) назвал "мирно-военными циклами", "алгоритмом общественной истории", который человечество все еще не может приструнить.
Вплоть до конца XIX века верней было бы говорить о циклах не мирно-военных, а военно-мирных, настолько сила кулачная преобладала над силой разумной. В свое время "Энциклопедия военных и морских наук" (С-Пб., 1881 г., том 2), замерившая почти три с половиной тысячелетия всеобщей истории, привела ужасающую статистику: на 1 год мирной жизни человечества приходилось 13 военных лет. Но летописи велись не всегда, а при определении войн принимался во внимание только один критерий - массовая вооруженная борьба, а его нельзя считать ни единственным, ни абсолютным. Не случайно еще Клаузевиц, самый известный "теоретик войны" (в чине полковника он нанялся на русскую военную службу и участвовал в Великой Отечественной войне 1812-1814 гг.), ввел термин "война-хамелеон": она может принимать любые формы, любой вид, потому ее и не может постигнуть наука.
И все же есть, даже в прошлом, пятна посветлей. Древняя Эллада воевала 213 лет из 375, отпущенных ей историей. Древний Рим - 411 лет из 876. Почти счастливое соотношение: фактически год мирной жизни приходился на год войны. Не тут ли секрет рождения двух великих цивилизаций, в основе которых лежит все-таки не дубина дикаря, а строительный мастерок?
Статистика ХХ века внешне выглядит даже более благополучно. Если мы, например, отдавали год войне, то три года - отстраивались. У немцев и того лучше: год войны - пять лет передышки. Понятно, что это "в среднем", понятно, что и за год можно потерять столько народу и столько добра, что вовек не нарожать и не обзавестись заново, понятно, что сами войны стали более жестокими. Я не думаю, что Сталин, который сам написал свою победную речь - "Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития", - был настолько высоким теоретиком, что знал про этот проклятый алгоритм, но что догадывался о нем, не вызывает сомнения. Догадывался, конечно, и победивший народ, не оттого ли он на руках носил увешанных орденами-медалями фронтовиков и заваливал их букетами? Ведь поверили: наступила мирная жизнь.
А чтобы она длилась долго, даже, может быть, вечно, ничего нельзя забывать из прошлого. Не только по круглым юбилеям чтить Победу и тех, кто ее добыл, чтить их веру, их могилы и памятники. Не им это нужно, а нам. Тем же, у кого сумбур в головах, но особенно тем, кто умеет сеять этот сумбур, советовал бы взять в руки книгу, побудившую меня написать все эти слова.