Несколько лет назад на одной из крошечных пограничных застав, на российско-китайской границе Светлана Крючкова читала стихи.
Казалось, молодые солдатики разучились дышать. Так они ее слушали. Потом актриса узнала, что в сельской больнице от рака погибает молодой учитель местной школы. У его кровати она долго читала Ахматову и Петровых, и измученный болезнью мужик улыбался сквозь слезы...
Потом. Потом мне позвонила его жена и тихо сказала в телефонную трубку.
- Андрей умирал с фотографией Крючковой на груди.
Космос Ахматовой
Российская газета: Светлана Николаевна, пресловутый финансовый кризис вы как-нибудь на себе чувствуете?
Светлана Крючкова: Тут есть два момента, и положительный, и не очень. Работы стало меньше, меньше концертов, выступлений. Но у кризиса есть и свои плюсы. Я сейчас позволила себе поехать в санаторий, на полный курс лечения. Чего раньше сделать не могла, все времени не было. Сегодня время какое-то особенно суетное, все бросились как-то активно деньги зарабатывать. Деньги, безусловно, нужны, но не они главное, поверьте. Мне всегда платили меньше, чем другим актерам, даже сама не знаю почему. Никогда по этому поводу не выясняла отношения.
РГ: В этом году исполняется сто двадцать лет со дня рождения Анны Ахматовой. У вас какое-то особое понимание всей глубины ее трагизма. Я слышал, как вы читаете ее стихи...
Крючкова: У меня жизнь была непростая, я знаю, что такое безденежье, знаю, когда нечего есть. У меня не было своего жилья, череда хирургических операций, болезни... Все это я прошла, но моя жизнь и мои страдания ничто по сравнению с тем, что пережила Анна Андреевна. Но чтобы понять страдания и боль другого, нужно перестрадать самому.
РГ: "Глубина поэтического слова" - есть такой оборот. Чем вы измеряете эту глубину?
Крючкова: Мне иногда кажется, что я пришла в этот мир, чтобы сохранить и донести слово Цветаевой и слово Ахматовой. Чтобы донести поэзию Марии Петровых и Давида Самойлова. Сегодняшнее поколение молодых уже плохо знает Самойлова, я, прежде чем читать его стихи, говорю его и фамилию и псевдоним, и немного рассказываю его биографию. Это же все нужно сохранять, все нужно доносить до молодежи. Скажу вам честно, мне в последнее время все менее интересен театр и все более интересно то, чем я занимаюсь. Поэзией... Это потрясающе - я наедине с залом, я чувствую его поддержку, дыхание. Некоторые строчки читаю шепотом, но их слышат в последних рядах, потому что хотят слышать.
Со мной еще произошла метаморфоза: я стала любить классическую и хоровую музыку.
РГ: Почему вам все менее интересен театр?
Крючкова: Коммерции очень много стало. Там сегодня все больше и больше превалирует желание понравиться. Часто бывает, что нет согласованности, ансамбля. Я не хочу в этом участвовать, не хочу на это тратить жизнь. Раньше мы жили театром, сегодня живут заработком. Я все понимаю и никого не осуждаю. Сама работаю на нескольких работах. Когда Товстоногова спрашивали: "Георгий Александрович, а Вы смотрели этот спектакль?" Он, бывало, отвечал: "Я не хочу на это тратить жизнь..." Я его сейчас прекрасно понимаю. То есть он уже про это знает и этот уровень ему понятен, зачем же на это тратить время?
РГ: А что сегодня есть из театральных работ у артистки Крючковой?
Крючкова: Только Васса Железнова, та редакция, которую Горький написал в 1910 году, эта пьеса имеет подзаголовок "Мать". Это не та пьеса, которую знает вся страна и которая была написана в 1935 году - в советской редакции есть темы капитализма и социализма. Она там абсолютно железная, Железнова... А в этом случае - это история женщины с трагической судьбой,которая просто не знает ответов на многие вопросы. Женщина-мать, до последнего бьющаяся за своего ребенка, - это мне близко и понятно, а выяснение отношений между двумя социальными слоями мне совершенно не интересно. Я пришла к понимаю, что бороться не хочу ни с кем и ни за что. Я хочу озвучить то, зачем я пришла на эту землю.
РГ: Через поэзию?
Крючкова: У меня в конце марта в зале Питерской филармонии прошел вечер поэзии Анны Ахматовой. Я к нему готовилась два года. А как я волновалась... Практически все, что вышло в нашей стране об Ахматовой, - я все это перечитала, все изучила. Ночами до семи утра читала и вникала. Для меня очень важна была оценка двух людей. Нины Ивановны Поповой - директора музея Анны Андреевны Ахматовой. Стоило мне сделать одну неверную оговорку и я тем залом была бы уже не услышана... После выступления Нина Ивановна подошла ко мне в слезах... А Ирма Викторовна Кудрова - бесконечно уважаемый мной цветаевед - подошла ко мне после вечера и робко сказала: "Я хотела вам показать свой новый альбом об Ахматовой и Цветаевой, но делать этого не буду. Я не очень правильно Ахматову понимала...Сегодня на сцене стояла не актриса, на сцене стоял человек, который бесконечно любил и знал поэта". Для меня это глубочайшая похвала.
Маска прилипает
РГ: Светлана Николаевна, вы недавно снялись в фильме "Похороните меня за плинтусом". Сыграли бабушку. Не рано ли бабушек играть?
Крючкова: Эта работа отняла у меня несколько лет жизни и добавила седых волос. Мы работали в таком режиме, в котором бы ни один западный артист работать не стал. Как я не потеряла в этот момент семью, я просто не знаю. Я долго не могла вылезти из образа моей героини, настолько глубоко я в него вошла. Маска прилипает, хотим мы этого или нет, и не всегда мы можем оторвать ее целиком. Я играла бабушку с трагической судьбой. Сцену умирания моей героини снимали не скажу сколько раз.
Я после этого в реанимацию попала... Поэтому серьезно думала: а может отказаться от такой работы. Что главное в жизни? Семья, конечно. Никакая роль, никакая народная любовь тебе не заменит твоих близких. 27 апреля была годовщина смерти Кирилла Лаврова - на кладбище приехали три сестры и дядя Ваня... Ну, где эта народная любовь?
РГ: Книгу "Похороните меня за плинтусом" написал внук артиста Всеволода Санаева, это биография их семьи?
Крючкова: Да. Но я не думала об этом. Я сконцентрировалась только на роли. Там сугубо русская трагедия - любовь... Любовь, удушающая того, кого мы любим, а без нее жить не можем - сами умираем.
РГ: Ну почему только русская трагедия? А Ваша тетя Песя из картины "Ликвидация". Там еврейская любовь, не дай бог...
Крючкова: Здесь любовь уничтожает. Для этой женщины кроме этой больной любви вообще ничего нет. Тетя Песя человек адекватный и психически здоровый. А здесь нет... А насчет бабушек... Я рано стала играть тех, кто старше меня лет эдак на двадцать. И выиграла от этого. Я не стала омолаживаться. И роли получаю масштабные и глубокие. Многие мои сверстницы все еще хотят играть молодых, но молодыми они уже не выглядят. Руки, шея, голос - все выдает. Когда я играла Ахматову, я иначе ходила, сердце болело просто постоянно - 26 капельниц за съемку поставили.
Имя - главное
РГ: Вы никогда не боялись быть некрасивой на экране. Многие артистки хотят в кадре быть лучше, чем в жизни.
Крючкова: В моем возрасте я могу об этом сказать громко. Я никогда не была обделена мужским вниманием. У меня никогда не было комплексов, накрашена или нет, как выгляжу. Это мужчин и притягивало. Желание встать утром и положить на себя килограмм грима идет от недолюбленности и закомплексованности. Я никогда никому ничего не доказывала.
РГ: Вы из категории тех людей, кого одиночество лечит?
Крючкова: Сейчас да. Раньше одна вообще не могла находиться. А теперь я очень люблю побыть одна. Музыку или слово глубокое можно понять только в тишине и одиночестве. Но когда тебя знают и узнают миллионы, это трудно. И это ценишь по особому. С годами многое меняется в сознании. Я попросила убрать с афиш словосочетание "народная артистка России". Пусть пишут просто Светлана Крючкова. Ахматова не была никакой "народной", а просто Ахматовой. Имя главное, а не звание.