Он работает в жанре, который сам изобрел и которому сам же дал название "Метафизическое краеведение". "Что-что?" - скептически щурятся историки и географы, подозревая автора в расчетливой зауми, призванной скрыть дилетантство.
Подозрения напрасные. Рахматуллин не дилетант. Изучением Москвы как многослойного феномена, вместившего в себя все, созданное ходом истории и рожденное волею случая, рукотворное и ниспосланное свыше, он занимается с 1992 года. Насчет же "зауми" - это кому как. Десятитысячный (с допечаткой) тираж его сочинения "Две Москвы, или Метафизика столицы" бойко расходится; продажи резко пошли вверх после присуждения Рахматуллину за эту работу национальной литературной премии "Большая книга"-2008. Краевед и писатель смотрит на Москву как на проявление Высшего замысла, осуществляемого на протяжении многих веков, и рассказывает, как в уникальных архитектурных памятниках, в городской географии и топонимике запечатлелись и Киевская Русь, и Смутное время, и война 1812 года... Эту книгу можно назвать мистическим путеводителем по столице.
"Моя книга шесть лет ждала издателя"
- "Две Москвы" вы начали сочинять в 1994 году и сочиняли, страшно сказать, почти пятнадцать лет. Чтобы так долго работать над одной книгой, нужна сильная мотивация.
- Она была. Хотелось, чтобы читатель увидел и почувствовал Москву по-новому. Но книга писалась фрагментами, текст за текстом, между другими делами. Образ жизни все-таки не стал писательским.
- У вас было предощущение большого успеха?
- Нет.
- Все случилось нежданно? "Наутро он проснулся знаменитым"?
-Знаменитым?
- Ну да. Десятки рецензий, престижная премия, паломничество интервьюеров...
- Чаще обращаются за комментариями, когда речь идет об охране исторических памятников. О книге расспрашивают реже.
- Она сразу была задумана как цельное произведение?
- Нет. Сначала были небольшие эссе о Москве. Года через два понял, что может получиться книга, и дальше работал уже с этим прицелом. Книга была вчерне закончена в 2002 году.
- А издана в 2008-м. Почему вы так долго не отдавали ее в печать? Что-то еще дорабатывали, уточняли?
- Дорабатывал, пока она "отлеживалась" и ждала издателя.
- Никто не хотел издавать?
- Да, не спешили.
- Говорили, что книга сложная, что не всякий читатель ее осилит?
- Нет, ничего такого не говорили. Просто те издательства, куда я обращался, существуют на гранты. Одно из них долго ждало гранта на мою книгу.
- При обилии исторических сведений, усложненности языка книга предполагала изначальное доверие к читателю?
- Я действительно доверяю читателю и уважаю его. Усложненность, о которой вы говорите, в моем случае - знак доверия и уважения. Мне кажется, книга вполне поддается пониманию, и вполне массовому.
"Великие города всегда метафизичны"
- Старинная Москва - уходящая натура. Это было трудно: писать уходящую натуру?
- Трудно писать отвлеченку, когда за окном работает бульдозер. В этом смысле моя газетная публицистика и телекомментарии, наверное, дают право на отвлеченную книгу. Впрочем, насколько отвлеченную? К примеру, рассказ о палатах Пожарского (доме Ростопчина) - одна из моих любимых глав. Я чувствую, что книжный текст о памятнике архитектуры может дать ему дополнительную степень защиты. Хотя такой задачи - открыто публицистической - не ставил. Но обновление взгляда на памятник, по-моему, важно.
- Ладно, давайте о главном. Метафизика Москвы - в чем она?
- Москва обладает, скажем так, способностями, необъяснимыми с точки зрения только научного знания. Существование этого города определяется высшим промыслом.
- А Петербургу такая метафизика не присуща?
- Присуща другая. В Москве человек - сотворец, а в Петербурге - свободный творец. Это трудно доказать, но можно просто почувствовать. Тут еще ведь важна ландшафтная подоснова. Есть города многохолмные, нагорные, что, по-моему, заведомо располагает к сакральной организации. Есть города плоскостные - тот же Петербург. Это мир горизонтальный, такой город устраивается иначе. Количество воды тоже имеет значение, как и деление суши этой водой на какое-то количество частей.
- Только великие города обладают метафизикой?
- Великие города всегда метафизичны. С уверенностью можно сказать это о Риме, Иерусалиме, Константинополе.
- А провинция имеет свою метафизику?
- Некоторые малые русские города - Малоярославец, Торжок, Изборск, Переславль-Залесский - приоткрыли мне свою метафизику. Знаю авторов, которым открываются другие города и пространства. В провинции есть и потенциально столичные города. Например, Севастополь. Я совершенно уверен, что это потенциальная столица с целым комплексом римских, иерусалимских и константинопольских ассоциаций. А к настоящим провинциальным городам нужно подходить с их собственной меркой. Конечно, поначалу я невольно подхожу с московской. Начинаю искать основное и дополнительное пространство, Кремль и Арбат, холм и противохолм, земщину и опричнину. Но чаще всего ключ к восприятию города лежит в самом городе и не подходит к воротам Москвы. Наконец, есть города, словно бы продолжающие Москву, выносящие ее с собой. Положим, никоновский Новый Иерусалим - он весь в московской проблематике.
- Метафизика присуща только старым городам?
- Наверное, нет. Но в старом городе метафизика дает знать о себе и сегодня. О метафизике рабочих поселков или больших городов, относительно недавно созданных с нуля, ничего сказать не могу, просто не знаю. Но местные жители, если они глубоко вчитаются в окружающее их пространство, могут, наверное, эту метафизику обнаружить.
Краеведение - синтез наук
- Титулованные москвоведы не обнаружили в вашей книге передержек, ошибок, неточностей, допущенных невольно или в угоду замыслу?
- Пока серьезных замечаний не поступало. Но я понимаю, о чем вы говорите. Нет, я не подгонял исторические факты под концепцию книги. Наоборот, если что-то выпирает из готовой вроде бы концепции, значит, недодумано, недосказано. Если досказать, подчас получается еще интереснее. Эта книга - она ведь не вместо науки. Она на базе науки.
- Но там ведь причудливая смесь истории, культурологии, мифологии - всего того, что ученые мужи обычно оспаривают, опровергают или как минимум подвергают сомнению.
- Если ты занимаешься метафизикой города, то не должен опровергать народную метафизику.
- Что такое народная метафизика?
- Легенды, предания, интуиции древних. Среди них есть такие, которые традиционный историк с его научным инструментарием способен легко разрушить. А исследователю городской метафизики это не нужно. Наоборот, он должен с этим работать, искать в этом смысл. В каждом предании видеть правду культуры, а в некоторых - еще и правду веры. Может быть, даже правду вековых заблуждений. То есть прибавлять смысл к смыслу. Не делить и вычитать, а умножать и складывать. С этой точки зрения книга "Две Москвы" не строго историческая. Она краеведческая. А краеведение, как и страноведение, например русистика, - это синтез наук: истории, географии, культурологии, искусствоведения, филологии и многого другого.
"Опричность - это второе пространство"
- Еще раз: ваш метод метафизического исследования Москвы - в какой мере он применим к изучению других городов? Это, вы считаете, универсальный метод?
- Нет, это уж точно не катехизис. Но есть вещи действительно универсальные. Скажем, к сакральному русскому городу можно и нужно применять категории сакральной топографии Иерусалима, Константинополя, отчасти Рима. Мы вправе искать в древнем русском городе Храмовую гору, Елеон. Уже хотя бы потому, что шествия Вербного воскресенья совершались не только в Москве - есть сведения, что в этот день каждый город становился Иерусалимом. Или, допустим, традиционное сопоставление какой-либо пары государей - отца и сына, брата и брата - с Давидом и Соломоном как строителями. Это вещи универсальные. То же может касаться и Рима, хотя и в меньшей степени, поскольку римская идея Москвы - сравнительно поздняя и редко получала топографическое выражение. Тем не менее Капитолий, Форум, Палатин, Авентин и прочее - не только римские названия, но и градоведческие категории. Наконец, есть категории сугубо московские. Например, опричность. Она не сводится к опричнине времен Ивана Грозного. Опричность в моем понимании - это второе пространство в дополнение к первому. Скажем, Петербург - это удавшийся опричный проект, то есть проект исторжения государева двора из Кремля.
- Вы знаете книгу Петра Вайля "Гений места"?
- Да, разумеется.
- Вы находите в ней что-то общее с вашей книгой "Две Москвы"?
- Очень немногое. У меня другой взгляд. Для традиции гений Стамбула, Константинополя - Константин Великий, а не Иосиф Бродский. Для турецкой традиции - тоже не Байрон. Книга Вайля - она по-хорошему легкая, ее выводы...ну как бы это сказать...необязательны, что ли.
- А ваша книга? Вы считаете ее более глубокой и серьезной?
- Более категоричной, ничего не поделаешь. Гений места - это действительно лицо, олицетворение места. Но любой большой город из числа тех, которые описывает Вайль, устроен гораздо сложнее. Это не монопространство, где жил или гулял один из великих, а сумма пространств. И не только горизонтальных пространств. Поэтому интересно увидеть весь сонм гениев города. И попробовать разграничить их "сферы влияния". Для начала расставить по этажам. В верхнем регистре будут ангелы, то есть гении места в ортодоксальном смысле.
"Москва-Сити" - это высотный вызов Кремлю"
- Какое из современных столичных сооружений, на ваш взгляд, наиболее ярко и полно символизирует нынешнюю Москву?
- Наверное, церетелиевский монумент Петру. Это полный апофеоз новомосковского стиля.
- В сегодняшней Москве есть своя метафизика?
- Думаю, есть.
- Центр "Москва-Сити" метафизичен?
- Да. Это несомненное продолжение метафизики Пресни.
- А в чем ее метафизика?
- Пресня - еще один холм. По отношению к Кремлю - опричный, дополнительный. Жестикуляция Пресни по адресу Кремля может быть чисто политической - 1905 год, августовский путч, события октября 1993-го. Может быть архитектурной - Белый дом как таковой. Теперь у Пресни появилась новая архитектурная жестикуляция. "Москва-Сити" выглядит как высотный вызов Кремлю. Вызов духовный - и при этом духовно пустой.
"Архнадзор" начинает действовать
- Старая Москва сопротивляется своему новому облику, отторгает его?
- Еще как!
- Вы говорите о сопротивлении все в том же метафизическом смысле?
- Прежде всего в человеческом. Людям стало невмоготу видеть, как идут под снос старинные постройки. Отсюда - коллективные петиции, митинги, пикеты. Кто-то защищает место своего долголетнего обитания. Кто-то независимо от личных интересов начинает участвовать в общественных движениях по охране облика старой Москвы.
- Одно из таких движений - "Архнадзор" - было недавно создано. Расскажите о нем и о вашей в нем роли.
- Говоря языком манифеста, это добровольное некоммерческое объединение граждан, ратующих за сохранение культурно-исторических памятников, ландшафтов и видов Москвы. "Архнадзор" занимается изучением московской старины, проводит общественный мониторинг состояния и использования объектов столичной истории и архитектуры, содействует их постановке на государственную охрану... Я временно (до появления более подходящего человека) веду в "Архнадзоре" правовую секцию.
- Каковы ее функции?
- Это и юридическое сопровождение самого движения, и обращение в прокуратуру, и участие в судебных тяжбах - теоретически. Ведь в девяноста девяти случаях из ста нам будут говорить, что мы ненадлежащие истцы. Не живешь в этом доме - значит, ненадлежащий истец.
- У вас есть любимые места в Москве?
- Их очень много. Это и район между Мясницкой и Солянкой, и улица-шедевр Пречистенка, и бесподобное усадебное пространство вокруг Волхонки, и Поварская, и Никитская, и Новая Басманная, и Большая Алексеевская (ныне Солженицына), и Андроников монастырь...
- Вы можете предсказать будущее Москвы с точки зрения метафизики этого города?
- Глобальные прогнозы едва ли возможны. Могу лишь поделиться наблюдением: Кремль всегда одерживает победу над противостоящим ему холмом. Если не выстраивается иерархия холмов на условии верховенства Кремля, если какой-то противохолм пытается стать альтернативой Кремлю, он всегда проигрывает. Исключений из этого правила пока не было. Думаю, и не будет. Кремль непобедим.
Москва в любовной мифологии
Рустам Рахматуллин заканчивает работу над новой книгой - "Облюбование Москвы". Это тоже метафизика и одновременно социология столицы в аспекте любовной мифологии. "Влюбляются везде, венчаются во всех церквях, но где-то возникает пространство, в котором миф частного человека складывается и становится всеобщим достоянием, а где-то нет, - рассказывает писатель. - Москва облюбована примерно настолько же, насколько и вестернизирована. Если Замоскворечье непригодно для вестерна, то оно непригодно и для любовной мифологии. Книга не про то, где любится, а где - нет. Любится всюду. Каждый дом - это причина или следствие любви. Но любовный миф небезразличен к месту действия. Он всегда выбирает себе особое пространство".