Российское учебное парусное судно "Крузенштерн" финишировало третьим на очередном этапе международной регаты "Вызов Атлантике". Но это еще вопрос, кто кому бросил вызов.
Океан встретил парусники полным безветрием. В конце концов участникам пришлось включить машины и идти в бермудский порт Гамильтон без парусов. Зато каждый из 120 наших курсантов - будущих капитанов рыболовного флота, штурманов и механиков - одержал безусловную личную победу. Потому что подниматься по вантам на пятидесятиметровые мачты, работать на высоте двенадцати-шестнадцатиэтажного дома с парусами - это если и не подвиг, то по крайней мере преодоление.
Корреспондент "Российской газеты" теперь знает это на собственном опыте - принял участие в торжественных проводах "Крузенштерна" в Калининграде, прошел на легендарном паруснике "до первой станции" - голландского Амстердама и, чтобы не быть белой вороной среди моряков в синих робах, тоже забрался на мачту.
Первый аврал
Парусная практика после первого курса академии - своеобразный тест на профпригодность для будущих рыбаков. Не научившись управлять парусами и собственным страхом, постигать теорию современного судовождения бессмысленно, говорят специалисты. Ванты "Крузенштерна" - если не первая, то уж точно вторая после потупления в вуз ступень в карьере 16-18-летних ребят, от профессионализма которых через десяток лет будет зависеть всероссийский улов. И уж точно - заработки и безопасность членов экипажей судов, на которых будут капитанить сегодняшние курсанты.
Но и "Крузенштерн" без курсантов не может идти под парусами. Одна только профессиональная команда из 70 человек не управится. Хочешь не хочешь, курсанты должны подниматься на мачты и ставить паруса.
Для начала их, правда, пришлось поднять из трюма на реи и закрепить так, чтобы можно было легко поставить и убрать. В первый же день плавания боцманы у каждой мачты собрали команды "добровольцев", долго инструктировали, потом дожидались тех, кто решил напоследок сбегать в гальюн, недосчитались кого-то, снова собрали и проинструктировали. Силком на высоту никого не загоняют. Но те, кто решился подняться, спускаются на палубу мужиками. А те, кто в это время кучковался у бортов, висел на леерах и время от времени поглядывал вверх, останутся пока пацанами.
Правда, не надолго. При следующем парусном аврале и они полезут на мачты. И уже через пару-тройку дней все будут почти так же ловко и бесстрашно, как их боцманы, работать с парусами.
Капитан "Крузенштерна" Михаил Новиков рассказывает, что в каждом рейсе обычно бывает человек 5-6 "отказников". Тех, кому трудно победить страх высоты. Поодиночке они являются к капитану и требуют ссадить их на сушу в первом же порту. Жалуются на тяжелые болезни.
Капитан Новиков, получив от судового врача медицинское заключение "здоров", спрашивает у парня что-нибудь вроде: " А что ты своей девушке скажешь?" И, добившись легкого замешательства, предлагает вернуться к разговору через несколько дней. Или напрочь забыть его, если "тяжелая болезнь" отступит. Как правило, так и бывает.
За всю историю практик на "Крузенштерне" ни один курсант не навернулся с мачты в море или, не дай Бог, на палубу. На высоте от страха руки крепче сжимают ванты, нога плотнее становится на балясины. На мачту пускают только в обуви с каблуком, чтобы нога не проскальзывала. И в шапке, чтобы волосы не зацепились за какой-нибудь трос и не появилось инстинктивное желание освободить их руками. И в страховочном поясе- хомуте, к которому приделан карабин. При любой остановке им полагается прицепиться к ближайшему тросу.
Вся эта экипировка, да еще синяя роба, имеются в виду, когда по судовому радио раздается: "Палубной команде собраться у первого грота. Форма одежды - рабочее платье". Первый грот - это не нора на палубе, а грот-мачта. Гротов два - первый и второй. Перед ними высится фок-мачта, а позади - бизань.
Вспоминая Падую
"Крузенштерн" с самого начала был построен как учебное судно. Было это в 1926 году в Германии. Звался он тогда "Падуя", а именем германца, совершившего кругосветку во славу России, его назвали, когда судно перешло к СССР по репарации.
На "Падуе" было предусмотрено и 40 дополнительных мест для практикантов. "И только тогда они сами платили за науку, - рассказывает капитан-наставник "Крузенштерна" Геннадий Коломенский. - А мы наших курсантов кормим, поим, одеваем и спать укладываем". Благодаря этому человеку "Крузенштерн" в девяностые не был продан на металлолом или в лучшем случае в какой-нибудь зарубежный морской музей.
Интересно, что анализы показали: корпус "Крузенштерна" изготовлен из весьма посредственной стали марки 3. Но немцы знали, видно, какой-то секрет: корпус "Крузенштерна" до сих пор не тронула ржавчина. Кусок переборки, отрезанной болгаркой, тоже лежит в судовом музее. Видимо, чтобы ни у кого не возникла безумная идея списать красавец-парусник в утиль.
Между прочим, профессиональная команда "Падуи" состояла всего из 30 человек. В судовом музее есть фотография этих морских бродяг - молодых, мускулистых, нищих и дерзких. Но и они бы не справились с сегодняшним "Крузенштерном". Раньше на палубе было тесно от всевозможных механизмов, которые помогали поднимать реи, ставить паруса и вообще делать больше работы, не влезая на мачты.
Изначально "Падуя" предназначалась для перевозки селитры из Южной Америки в Европу и была типичным "винджамером" - выжимателем ветра. То есть могла идти и в ревущих сороковых со скоростью 16 узлов в час. Даже сейчас так быстро двигаются в основном военные корабли.
Морскую практику прошел
Чтобы не попасть в число немногих на "Крузенштерне", кто никогда не видел палубу с высоты чаячьего полета, корреспондент "РГ" тоже поднялся по вантам. Не на самую макушку мачты, а до первой - марсовой (от названия паруса - марсель) площадки. Но все же и это на высоте шестого этажа над палубой. Причем ванты сходятся в одной точке на дне этой самой площадки, а узкий лаз на нее находится чуть в стороне. И нужно на восемнадцатиметровой высоте переступить с балясины на блоки, чтобы протиснуться в отверстие в полу и очутиться на площадке примерно в полтора квадратных метра.
Проделывать все это впервые страшно. Еще страшнее - понять, что стоя на высоте 18 метров, зацепившись за трос карабином и судорожно вцепившись рукой в леер, совершенно невозможно зажмурить один глаз и сфотографировать мачты, работающих на них курсантов и слегка волнующуюся Балтику вокруг. Потому что при этом ненадежная твердь мигом уплывает из-под ног, и хочется опуститься на колени. А еще лучше - лечь.
Но предстоит еще и спуск, когда нужно протиснуться в тот же узкий лаз, нащупать ногами блоки, перешагнуть на ванты и уже после этого, не слишком заботясь об имидже, ползти вниз.
Оказавшись на палубе, очень хочется махнуть водки - разом граммов 150. Но водки нет. На "Крузенштерне" - сухой закон.
Едва ли это восхождение можно назвать героическим. Капитан Новиков оценил его по достоинству: пожал корреспонденту "РГ" руку и выдал диплом - морскую практику прошел.
Вверх по вантам или вниз по трапу
Ночью на Балтике не темно и не пустынно. Красными огнями отмечены мачты ветряков, которых вблизи берегов Дании - целые поля. Сияют по берегам города, светятся встречные и попутные пароходы. Их много - паромы, трансатлантические контейнеровозы, сухогрузы, рыбаки. Вот только парусники, не считая небольших яхточек, встречаются редко.
Паруса в нашем мире окончательно стали баловством? На "Крузенштерне" так считают только механики. Стоя в трюме ниже ватерлинии, они, перекрикивая шум четырех машин (две обеспечивают ход, две - вырабатывают электричество), тычут пальцами вверх: "Судно называется учебным парусным, но идет на дизельном топливе, обратите внимание".
Палубная команда, напротив, дышит морским ветром и поглядывает на механиков в буквальном смысле свысока.
А вот капитан Новиков, рассуждая о парусах и машинах, почему-то, во-первых, рассказал, что адмирал Нельсон нещадно страдал от морской болезни до самой гибели, что, впрочем, не мешало ему одерживать грандиозные виктории. А, во-вторых, признал, что некоторые механики на его судне до сих пор мучаются при качке точно так же, как знаменитый британец. Хоть и ходят на "Крузенштерне" не первый год. Капитан обязан быть тонким политиком.
Впрочем, говорят, когда шторм рвет паруса, уже не до политики, и экипаж обращает молитвы не только к Богу, но и к механику.