"Вопросы порой возникают страшные, но когда переводишь все на язык искусства, становится легче", - говорит Иван Вырыпаев, чей фильм "Кислород" отмечен на "Кинотавре" призами за лучшую режиссуру, лучшую музыку и призом критиков
Ивана Вырыпаева называют одним из лидеров современного русского театра, он слывет идеологом "новой драмы", злостным радикалистом, ломающим рамки эстетических приличий.
А сам вот что говорит: "Я могу показаться наивным, глупым, даже сумасшедшим, но мне кажется, что эпоха Возрождения все еще возможна. Я верю в новую эпоху Возрождения".
Верить в новую эпоху Возрождения - может, это и есть сегодня самый отчаянный радикализм?
Вырыпаев родился в Иркутске, окончил там театральное училище, потом работал актером в Магадане, на Камчатке. Провинциальные подмостки, образцово-показательная сценическая рутина, тяжелый и вязкий театральный быт. Как говорится, ничто не предвещало... И вдруг - "Кислород"! Это уже в Москве, в душном подвале непонятного заведения под названием "Театр.doc". Рождение нового драматурга, Ивана Вырыпаева, происходило в коротком спектакле, поставленном Виктором Рыжаковым и являвшем собой десять (по числу ветхозаветных заповедей) композиций. Два актера (один из них сам Вырыпаев) захлебывающейся скороговоркой, под музыку в стиле рэп вели перемежаемые частушечными куплетами и припевами горячечные диалоги, смысл которых сводился к следующему: человеку нужен кислород. Нужен как топливо в топку его желаний, инстинктов, страстей. И нужен любой ценой, вне всяких моральных регламентаций. Спектакль притягивал сногсшибательным драйвом, шокировал и завораживал дерзким сочетанием ужаса и смеха, ненормативной лексики и библейского словоречия. Молодая публика смотрела и отрывалась по полной.
"Это кино для продвинутой молодежи"
- Поздравляю вас с наградами "Кинотавра". Я картину еще не видел, но, признаюсь, мне трудно вообразить "Кислород" на киноэкране. Это сугубо сценический текст, там высокая мера театральной условности.
- Я не проиллюстрировал текст, а экранизировал его. Он вмонтирован в очень хорошую музыку, которую написали самые прогрессивные русские и зарубежные музыканты: Олег Косторов, Виталий Лапин, Андрей Самсонов, Айдар Гайнуллин, группа "Маркшейдер кунст", группа "Фан да ментал"...
- По жанру это что?
- К тому, что у нас получилось, трудно подобрать жанровое определение. Можно написать в афише: "притча в стиле рэп". А фактически это игровой художественный фильм. В нем десять клиповых композиций - десять песен-речитативов, в которых библейские заповеди проецируются на современную жизнь.
- Фильм снимался в семи странах мира. Это зачем? Насколько я помню, главный герой - из Серпухова.
- Дело в том, что каждая композиция как-то решена. Так вот, в одной из них герои ищут друг друга по всему миру - от Гонконга до Гаваны. Картина была запущена в производство еще до кризиса, и такую роскошь, как съемки за границей, продюсеры могли себе позволить. У фильма был очень приличный бюджет. Фильм сделан респектабельно.
- Вас не беспокоит его прокатная судьба?
- Беспокоит. Мы делали фильм для зрителей в кинотеатрах. Нам хотелось сделать яркую, зрелищную, но при этом авторскую картину, и мы ее сделали. Получился, если так можно сказать, "мейнстримовский артхаус".
- "Мейнстримовский артхаус" - то же самое, что "сухая вода". Боюсь, что прокатчики этой тонкости не поймут. Они люди практичные. Скажут: "Так не бывает. Что-то одно: либо мейнстрим, либо артхаус".
- Разумеется, это не в чистом виде развлечение. Это вообще не развлечение. Это размышление о жизни, о смерти, о вечных вопросах. Другое дело, что все рассказано клиповым языком. Фильм очень интересно и очень сложно смонтирован.
"В Магадане мне было вообще не до театра"
- Вы работали в театрах Магадана, Камчатки. Что это были за театры и как вы там себя чувствовали?
- Они разные, эти театры. В Магадане, например, артисты были озабочены не искусством, а элементарным физическим выживанием. Нищенская зарплата. Суровые режиссеры, суровый директор. Артисты терпят унижения и оскорбления. Потому что им некуда деваться. Я столкнулся там с трагическими человеческими судьбами. По правде сказать, мне в Магадане было вообще не до театра.
- Но вы что-то играли на сцене?
- Что-то играл. В водевилях танцевал. Вообще я не очень хороший артист. Поэтому, когда меня спрашивают про Магадан, мне нечего сказать, если речь идет об искусстве. Я только вспоминаю замечательных актеров, которые там работали.
- А на Камчатке как вам работалось?
- Там несколько иная история. В камчатский театр меня пригласил Виктор Рыжаков - режиссер, с которым я теперь постоянно работаю. Будучи актером Московского ТЮЗа, соратником Генриетты Яновской и Камы Гинкаса, он в какой-то момент решил испытать судьбу и поехал на Камчатку. И вот он-то преподал мне театральные азы, кое-что объяснил в актерской профессии. Благодаря ему я понял, что театр может быть не только местом работы, но и смыслом жизни.
"Я не ищу новые формы"
- У вас нет желания открыть свой театр?
- Я очень хочу открыть свой театр. Точнее - центр развития театра, где мы бы ставили спектакли, занимались актерским тренингом, проводили различные семинары, мастер-классы... Я знаю людей по всему миру, которые могли бы сюда приехать и многому нас научить.
- Ну, допустим, вам удалось открыть свой театр. Его художественную программу вы себе уже хорошо представляете? Не получится второе издание театра "Практика", где вы сейчас арт-директор?
- Театр "Практика" занимается развитием современной драматургии. Я бы занимался и "старой драмой". Мне было бы неважно, какая пьеса идет на моей сцене - "новая драма" или классика. А важно было бы одно - что эта пьеса направлена на развитие внутреннего мира человека. Это более широкий подход. А скорее всего, я бы занялся реконструированием театра, постарался бы вернуть его к живому искусству. Я ведь человек консервативных взглядов. На всё, в том числе и на театр.
- Это вы так шутите?
- Ничуть. Мое понимание театра не расходится с тем, как его понимали Станиславский и Вахтангов. Суть того театра, который исповедовали гении русской сцены, совершенно не устарела. Эстетика - да, она себя исчерпывает, оттого и кажется, что устарело само учение. А оно, я считаю, не утратило актуальности. В чем проблема театрального авангарда? В том, что он игнорирует прекрасное наследие, оставленное нам такими режиссерами, как, скажем, Товстоногов и Эфрос, и все свои усилия направляет только на поиск новых форм. Может быть, это странно слышать от меня, но честно вам скажу: я не ищу новые формы. И считаю, что не нужно их искать.
- В ваших устах это звучит не просто странно. Это звучит эпатажно.
- Я не стремлюсь никого эпатировать. Я в самом деле так думаю. Мы ведь путаем эстетику с содержанием. Какой-нибудь зритель, воспитанный на театральной рутине, случайно попав на спектакль "Кислород", смотрит и внутренне сокрушается: "Какое безобразие! Как это не похоже на Малый театр!" Уверяю вас, существование актеров в "Кислороде" гораздо больше напоминает существование Щепкина в какой-то его роли, нежели то, как сегодня существуют на сцене артисты Малого театра, считающие себя наследниками и продолжателями щепкинской школы. Мы теряем то ценное, что было в русском театре. И превозносим западный театр, особенно театральное искусство Германии. Бывал я в Германии, много чего там посмотрел.
- И остались разочарованы постановками Хайнера Геббельса, Томаса Остермайера, Михаэля Тальхаймера?
- Я восхищен этими художниками. Но в основном западный театр сегодня - это концептуальный театр. Это концептуальное искусство. Искусство, которое говорит о чувствах, но не чувствует. Говорит о душе, но не имеет души. Говорит о духе, но не прорывается к духовности. Это голая концепция. Такая же, как последний фильм Ларса фон Триера "Антихрист". Вокруг этой картины раздули страшный скандал. Она того не стоит. Там все концептуировано. Там нет живого чувства. Но вот я смотрю на видео спектакль Товстоногова "Дядя Ваня" - боже, как там Басилашвили играет дядю Ваню! Это и есть жизнь человеческого духа, переданная со сцены. Даже по телевизору ты это чувствуешь.
- Теперь вам осталось откреститься от "новой драмы" и сказать, что не считаете себя одним из ее лидеров.
- Я никогда не сделаю этого, я воспитан "новой драмой". Но есть люди, которые более целенаправленно и последовательно, нежели я, занимаются развитием современной драматургии. Бояков, Угаров, Гремина... Они, как мусорщики, копаются в горе "мусора", создаваемого современными драматургами, и подчас извлекают оттуда что-нибудь пригодное для сцены. Честь и хвала им за это. Но, к сожалению, у нас пока что нет спектаклей уровня товстоноговских "Мещан" или "Истории лошади". Я прихожу на премьеру какой-нибудь современной пьесы и вижу, что это очередная концепция, и только. Да, многое сделано для развития современного театра. Но давайте не путать намерения с результатом. Намерения прекрасные. Результат же пока не очень впечатляет. Думаю, и зритель это чувствует. Но идти вперед нужно, развиваться нужно, искать нужно.
- "Новая драма" требует нового зрителя? Или, наоборот, появился новый зритель, предъявивший запрос на новую драматургию?
- Это процесс обоюдный. "Новая драма" возникла оттого, что молодое поколение перестало ходить в театр - он не ставит вопросы, остро волнующие нового зрителя. Пропал диалог между сценой и залом. Обращаясь к темам, актуальным для тех, кому сейчас 20 - 25 лет, "новая драма" восстанавливает этот диалог.
"Отсутствует конфликт между героем и Богом"
- Ваш предыдущий фильм "Эйфория" был о любви, нежданной и беспощадной, почти животной. Вы сняли его с замахом на высокую трагедию. В современной российской реальности, по-вашему, есть место трагическому герою?
- Едва ли.
- Почему?
- Потому что у нас нет религиозного сознания. Нет настоящего, как у Шекспира, конфликта между героем и Богом, героем и роком. У нас нет бунта. Сегодня никто не ставит "Гамлета" как экзистенциальную трагедию. Наоборот, все стремятся адаптировать шекспировскую трагедию к сиюминутности, прилагают немало стараний, чтобы сделать "Гамлета" социальным. Зачем? Там ведь сильнейший конфликт между героем и роком. И чтобы поставить "Гамлета" глубоко, с проникновением в самую суть пьесы, не нужно изображать принца датского пьющим коньяк, нюхающим носки или играющим на саксофоне. Это всё ерунда.
- В своих театральных опусах вы намеренно обходите стороной социальную проблематику. Вас занимают только вечные вопросы бытия?
- Нет, я мог бы, наверное, написать социальную пьесу, но только так, чтобы в социальном найти экзистенцию. Человек не рождается наркоманом, бомжом или убийцей. Он рождается ребенком. Значит, корень проблем нужно искать там, в сердце человека. Есть замечательный английский режиссер Майкл Ли. Он берет социальный сюжет, но заглядывает внутрь человеческой души. Мне кажется, это единственно правильный подход.
"Никто не знает моих истинных взглядов на искусство"
- Вас жанровое кино не привлекает как режиссера?
- Наоборот, я считал бы полезным и нужным попробовать себя в жанровом кино. Но мне никто не предложит его снять, потому что за мной закрепилась репутация этакого авангардиста, не способного слова сказать в простоте.
- Репутация, вы считаете, незаслуженная?
- Абсолютно! Никто ведь не знает моих истинных взглядов на искусство. А я вот, представьте себе, обожаю жанровое кино. Такое, например, как "Пираты Карибского моря". Очень люблю эту картину. Все там есть - и про любовь, и про ненависть. Как у Тарковского или, скажем, у Джармуша. Но авторское кино каждым своим кадром подделывается под жизнь и оттого выглядит особенно фальшивым. А "Пиратов Карибского моря" вы смотрите как сказку, понимая и принимая всю условность сюжета и персонажей. Что там говорить, жанровое кино - оно и есть кино. Всё остальное - не кино.
"Успех - абсолютно утилитарная вещь"
- Вы получили премию "Триумф", немало призов на кино- и театральных фестивалях, теперь вот с "Кинотавра" награды привезли. Что такое успех для вас?
- У всякого успеха есть этапы. Первый - это когда ты, положим, написал свою первую пьесу и кто-то о ней похвально отозвался. Второй - когда ты уже не нуждаешься в чьих-то поощрительных оценках, ибо успех проник в тебя, наполнил своей энергией. И третий - когда успех начинает повелевать тобой, ты впадаешь в зависимость от него и постепенно теряешь ориентиры. Через эти этапы надо пройти, чтобы в какой-то момент понять истинную цену успеха.
- Цену своего успеха вы уже поняли?
- Я понял, что успех - абсолютно утилитарная вещь. Мне сын говорит: "Ты хотел бы, чтобы тебе дали "Золотую пальмовую ветвь" в Каннах?" - "Да, хотел бы, потому что после такой награды мне бы предоставили возможность снять новый фильм". Вот что такое успех и вот для чего он нужен. Надо только его адекватно оценивать. Успех и неуспех - это ведь составляющие моей профессии.
Поработав несколько лет на подмостках Магадана и Камчатки, Иван Вырыпаев больше никогда не служил в репертуарных театрах. Но отсутствие открытых сценических площадок, способных принять тот или иной независимый проект, он не считает единственной серьезной проблемой отечественного театра. И не разделяет мнения, что в результате реформы репертуарный театр претерпит жуткие метаморфозы. "Это выглядит порядочным лицемерием, когда директора театров вопиют, будто из-за реформы вымрет театральная культура, - говорит Вырыпаев. - В 90 процентах подведомственных им театров ее давным-давно не существует. Как правило, в них аккумулирован балласт никчемных актеров, которые за счет государства и на деньги налогоплательщиков делают вид, будто занимаются высоким искусством. По-моему, финансировать такие театры государство не обязано".