Максим Суханов: Я не мечтатель

Актер Максим Суханов не любит разговоров об амплуа, но роли людей, обладающих властью - от тирана до топ-менеджера, стали для него чем-то подобным. Сегодня наш разговор с ним о власти тирана и власти таланта, о власти культуры и власти игры.

Власть таланта

Российская газета: Максим, вы были активным участником недавней громкой театральной истории - защиты режиссера Римаса Туминаса. Трудно или легко было его защищать?

Максим Суханов: Это было необычно. Нечасто же приходится такое делать. Все происходило очень спокойно. Не было войны с кровью, скандала с табуированной лексикой. Вообще не было ничего, что могло бы снизить благородство участников.

РГ: Что нам открывает эта история? В театральной среде существует гражданская реакция?

Суханов: Да, наши действия были открытыми. Мы обратились с письмом в министерство культуры, просили министра принять нас, встреча состоялась, были даны интервью в прессе. Я считаю публичное признание ошибок благородным действием. Обидно только, что честного диалога не было с самого начала, что мы случайно узнали о решении расторгнуть с Туминасом контракт.

РГ: Почему Туминаса нужно было отстоять?

Суханов: Во-первых, это один из немногих талантливых режиссеров, работы которого содержательны и событийны для драматического искусства.

Во-вторых, большая часть труппы выступила в его защиту. В-третьих, нельзя было позволить келейным образом, не советуясь с коллективом и не изучив ситуацию внутри, принимать решения по поводу человека, который является творческим стержнем театра.

РГ: Вы, однако, у него не играете, что вас втянуло в эту историю?

Суханов: Актерский эгоизм и солидарность. Талантливых людей не много, и таких, как Туминас, я считаю, надо пестовать.

РГ: Ну а то, что литовский режиссер работает в Москве, не важно?

Суханов: Мне кажется, совсем не важно. Наша сборная по футболу скорее приобрела, когда ее стал тренировать Гус Хиддинк.

РГ: Я о том же - о радости таких приобретений.

Суханов: Мне кажется, что это не может быть причиной ни позитивной, ни негативной оценки. Не может же быть слишком русского режиссера или чуть-чуть литовского. Это все равно, как если бы мы обращали внимание: народный ли артист руководит театром или заслуженный. Иерархии и национальности здесь не имеют значения. Единственный критерий - это талант!

Власть тирана

РГ: По-моему, мы сами озадачены тем, что сегодня в России в качестве управлеческого идеала то и дело запрашивается образ жесткого властителя: Сталин в первых строчках рейтинга "Имя России". Никто не может расшифровать тайный запрос этого предпочтения. Вы часто создаете образы людей, обладающих такой властью. Что вы поняли про тиранов, играя их?

Суханов: Для меня очевидно, что тиран не может быть антипатичен. Он, как правило, наполнен качествами, достойными обожания. Как угодно это назовите - химией, энергией, обаянием, но тиран - человек, рядом с которым другие чувствуют себя завороженными. Происходит что-то вроде подмены. Например, зимой из-за дефицита солнца нам всем не хватает витамина Д. Мы нуждаемся в нем, без него болеем и чахнем. Так вот тиран, сам не являясь солнечным светом, способен подменять его и покрывать подобный дефицит.

Тиран - средоточие качеств, аккумулирующих псевдозаботу о людях. Ведь большинство зависимых, несамостоятельных личностей ищут во власти отца, мать, место для укрытия и защиты. И с благодарностью встречают тирана. Человека большой воли и уникального рода психики. Совершающего дела, часто не укладывающиеся в общечеловеческие моральные принципы. Мне кажется, из этого вытекает его необходимость абстрагироваться. Он не может все время рефлексировать и переживать по поводу того, что делает. Это - защитная реакция и необходимое условие существования тирана и в стране, и в семье.

РГ: Когда вы играли Сталина, как искали ключ к его образу?

Суханов: Когда сочиняется образ, совсем не обязательно руководствоваться какими-то биографическими знаниями. Важнее сломать стереотип восприятия. Я старался скорее "одомашнить" персонаж, раскрыть его "уютность" и человечность. Чтобы мне было интересно с ним работать, я должен был его полюбить хотя бы на период съемки.

РГ: Страшный опыт - полюбить тирана... Мераб Мамардашвили писал, что психологический корень тиранизма найден еще Платоном в "Государстве". Он считал, что это недоверие к людям.

Суханов: Тиран всегда остро сознает собственное одиночество, так как его "Я" отвергнуто другими и он потерял веру в любовь. Ему остается или искать подлинный абсолют, которому он мог бы подчиниться, или создать такой абсолют - превратить свое сущностное "Я" в могущественнейшее "не Я", заслуживающее поклонения. Тиран обречен на поражение. Если даже он подчинит себе весь мир, он мгновенно будет охвачен экзистенциальной тревогой - на чем тогда держалось бы его существование? Поэтому он вынужден создавать врагов, обречен пожирать сущностные "Я", ибо тогда он может быть уверен, что существует.

Власть личности

РГ: Виктор Гюго писал: "Заставить толпу рассматривать себя - значит совершить акт власти". Вы ощущаете такую власть над зрителем?

Суханов: Не могу назвать это властью. Если зритель подключается к тому интересному, что происходит на сцене, запускается процесс, полезный для организма. В каком-то смысле это похоже на душевное единение и подъем, возникающие между молящимися. Недаром Церковь сознательно или подсознательно настроена против театра.

РГ: О. Андрей Кураев говорит, что Церковь и театр могут быть в диалоге и сотрудничестве.

Суханов: К сожалению, это единичное мнение Андрея Кураева. То, что делают актеры в сочиненном событии, всегда будет конкурентно для Церкви. Церковь в этом будет видеть власть над душой.

РГ: Какого рода эта власть? После спектакля "Предательство" - последней театральной премьеры Владимира Мирзоева, в которой вы играете, трагедии Еврипида покажутся отдушиной. Дурная запертая бесконечность человеческих отношений, разрешения нет, выть хочется...

Суханов: Это же ad libitum. Актеры дают возможность зрителю дофантазировать многое самостоятельно. Драматургия Гарольда Пинтера и ее прочтение Владимиром Мирзоевым способствуют тому, чтобы воля тех, кто смотрит спектакль, подключалась к происходящему, становилась более инициативной и в жизни, и в исследовании собственной личности.

РГ: Насколько сегодня искусство (по Оскару Уайльду) сценирует жизнь, задает ей образы? По-моему, сейчас наше культурное пространство переполнено либо совсем фантастическими образами жизни на других планетах, либо не имеющими разрешения, как в "Предательстве", сюжетами и мотивами. Это дает жизни повод следовать за этим? Никто не создает ничего прорывного, куда-то зовущего.

Суханов: Куда зовущего?

РГ: К смыслу. К выходу. К развитию. К движению вперед. К творчеству. К свершениям. Ко всему хорошему. К чему угодно.

Суханов: И сегодня, и всегда настоящее драматическое искусство будет призывать к Любви. Любви к ближнему, с которой неизбежно связаны жалость и сострадание. Оно будет взывать к облегчению страданий ближнего и даже к полному освобождению его от страданий. И вместе с тем искусство тревожится о том, что страдание нужно человеку для искупления, просветления и спасения. Искусство призывает сочувствовать и сострадать ближнему, призывает облегчать его страдания и вместе считать, что страдания эти являются результатом греха.

РГ: В переписке Ивана Грозного с Курбским одно из его "я" говорит о великом проекте и реализации божественного предназначения царской власти. Вы играете людей, олицетворяющих власть, а они все просто вынуждены куда-то звать. И Сталин ведь строил другой мир, примитивизируя...

Суханов: Мне всегда интересны парадоксы, которые живут в таких людях, полярности их натур, вызывающие молнию при взаимодействии. Иван Грозный, Петр I, Сталин - очень парадоксальные фигуры. И предлагали идти куда-то только путем парадоксальным. Только это могло встряхнуть народ, данный им во власть. Меня больше интересует другое: как запускается внутренний механизм жестокости? Ведь не всякий, кто захочет начать пытки, их начнет.

РГ: То есть это не вопрос голого насилия.

Суханов: Насилие тирану необходимо, но тут нет игры в одни ворота. Общество все время проверяется властью на допустимость тех или иных своих действий.

И тут могут закрутиться такие "воронки", от которых мы не застрахованы ни техническим прогрессом, ни внутренним развитием.

РГ: В личности и жизни актера, играющего тиранов, есть что-то, соответствующее их опыту?

Суханов: Есть прекрасный анекдот про Клеопатру и актера. Царица согласилась помиловать приговоренного к казни обидевшего ее актера, если тот проведет с нею ночь, как Юлий Цезарь. Потом - как Александр Македонский, и т.д. Все шло хорошо, царица была довольна, пока напоследок не попросила его провести с нею ночь как с самим собою. "Этого я не могу, - сказал актер, - я импотент". В этом анекдоте обозначен верх актерского мастерства. Жизнь и искусство - две разные территории, их сравнивать нельзя.

Власть игры

РГ: У времени и у молодого поколения, как у культурной единицы, есть свой эмоционально-психологический язык?

Суханов: Сегодня молодое поколение слишком визуализированно. Всю информацию оно поглощает глазами. При трудностях коммуникации с циничным взрослым миром им гораздо интереснее жить в Интернете - как пространстве свободном.

РГ: А предыдущие поколения? Скажем, ваше?

Суханов: Наше поколение получило сильную прививку, позволившую обосабливаться от того, что происходило вокруг. Заботы о своей собственной судьбе и близких для нас важнее всего остального. А информацию мы получали из книг и из общения с людьми просвещенными.

РГ: Андрей Битов говорил в каком-то интервью: "Чтение было для нас формой личной жизни".

Суханов: Но сегодня, я думаю, слабоватые сюжеты телесериалов или жизнь в ночных клубах удовлетворяет молодых людей куда больше, чем что-то кем-то когда-то зачем-то написанное. Но, конечно, я говорю не обо всех молодых.

РГ: Как эмоционально-психологический язык времени соотносится с языком искусства? Допустим, с языком - постмодернистским? абсурдистcким? экзистенциальным? - театра Владимира Мирзоева?

Суханов: Я думаю, его язык под стать языку поэтическому. Когда сложенье слов, всем нам известных, происходит в таком порядке, ритме, рифме, что из этого рождается произведение. От чтения которого у тебя возникают - или не возникают - открытия и вибрации. Поэзия - высокое искусство, которым заниматься могут очень немногие, и вполне возможно, воспринимать - далеко не все. Но поэт - это не пустые слова - пророк. Диспетчер между происходящим и грядущим. Он настроен на волны таких энергий, без которых жизнь бессмысленна.

РГ: Складывается такое впечатление, что вы не просто главный актер Мирзоева, но часть его "языка". Что без вас он не выговорит многое.

Суханов: Ну, наверное, без меня что-то не выговорится так, как выговорится со мной. Но без Мирзоева точно никогда не сочинится то, что сочиняется.

РГ: Вас подозревают в привлечении на сцене эзотерических практик.

Суханов: Все то, что загадочно, в театре применимо.

РГ: А что загадочно?

Суханов: Эзотерика. Эрос. Танатос.

РГ: Ну последнее скорее страшно.

Суханов: Страшно и загадочно, это всё категории одного порядка.

РГ: Так же и в жизни.

Суханов: Плотность чуть другая. Плотность жизни на сцене сродни аффекту.

РГ: Три часа аффекта в день? Боже мой...

Суханов: Одинаковые аффекты у мужчин и женщин все-таки различны в темпе, поэтому-то мужчина и женщина не перестают не понимать друг друга.

И, конечно, абстрагирование. Уходишь со сцены и даже здесь, в гримерной, наглухо захлопываешь дверь, отгораживая одно пространство от другого.

РГ: Ницшеанство какое-то.

Суханов: Возможно. Ницше писал... Как же он писал? Очень театрально и очень точно... Я не боюсь снов как таковых, но очень страшусь того, как я умру и начну являться во сне своим врагам. Может, не совсем по тексту, но близко.

РГ: Пограничье актерского опыта не опасно? Человеческие границы ведь известны - святость, сумасшествие...

Суханов: Когда в материи театрального искусства рождаются эмоциональные откровения - и ты готов к ним, ты свободен, - то любые вроде бы взаимоисключающие явления в жизни, и такие как святость и сумасшествие, эрос и танатос+, начинают взаимодействовать так, что твоя нервная система по модели качелей начинает совершать "солнечный круг". С вами происходит то, в чем не помогут никакие внешние костыли и средства. Этих состояний не достичь благодаря чему-то или кому-то. Они достигаются только благодаря себе самому.

РГ: Может быть, актерский опыт не совсем общечеловеческий?

Суханов: А какой он? По-моему, очень даже человеческий. На самом деле границы актерских состояний имеют катарсическую природу. А от сумасшествия спасает контекст - произведение, личность режиссера, партнеры. Энергия зрителя, с которой мы смешиваем свою и отдаем обратно. Если бы я не получал удовольствия, я бы вряд ли этим занимался.

РГ: Эстетика театра Мирзоева - абсурдность, остраненность, принципиальная асентиментальность - не "связывают" вас? А что, если движение в сторону сантимента, например, или чего-то положительного откроет нам не менее потрясающего Суханова?

Суханов: В любом случае работа с Мирзоевым для меня фатальна. Все остальное возможно только в работе с другим художником.

РГ: Каким?

Суханов: Не знаю. Я не мечтатель. Передо мною в этом смысле всегда чистый лист.

Власть культуры

РГ: Что составляет актерскую культуру?

Суханов: Дисциплина. Требовательность. Не только к себе, но и ко всем тем, кто принимает с тобой участие в творческом процессе.

Не знаю, можно ли это отнести к культуре, но очень важно одновременно со старением организма рассматривать и анализировать, насколько "правильно" приходит старость. Актер может закончиться в любой момент. И поэтому он обязан, например, заботиться о своем любопытстве. Не отмахиваться от того, что его окружает, от новой информации, людей, явлений, страхов.

Как оптимальные для кровоснабжения организма детские ужимки, прыжки и перевороты не должны быть забыты зрелым человеком, так и в актерской профессии мы не должны превращаться в слишком взрослых. Необходимо возвращать себя к пружине такого любопытства, которое было у нас в 10 или 15 лет. Быть серьезными - это неправильно. Мы вообще должны как можно больше играть друг с другом. Дарить легкость и радость. Стремиться к покою и хорошему настроению.

РГ: Неугашаемое любопытство и игра не мешают интровертным исследованиям себя?

Суханов: Необходима аритмия. Если постоянно находиться в состоянии любопытства и увеличения благости, это чревато диагностическими последствиями. Нет, должно чередоваться погружение и выныривание. Любопытство должно скрываться за шторой, а потом опять возникать.

Раз-раз-раз - разложился на какие-то составляющие, занялся ерундой, несколько дней попрыгал по поверхности, а потом мгновенно -о-о-о-п! - и собрал себя в стержень.

РГ: Что, однако, самое тяжелое в работе актера?

Суханов: У всех по-разному. Для кого-то тяжело не играть. Для кого-то - играть много. Кому-то разделять виртуальность и реальность, не смешивать свою жизнь с профессией. Кому-то - включать собственную волю там. Кому-то выключать. Ведь актеру надо выращивать в себе инфантильные состояния, ему нужны и промежуточные состояния отсутствия воли.

Самое-самое трудное? Трудно оставаться одному. Во всем. Не смешиваться. Не иметь кумиров. Все время отвергать стереотипы. Знаки, которые наваливаются на тебя и просят иметь их в виду. Оставаться одному, имея внутри исключительно свою веру относительно того, что ты делаешь. Нельзя вступать в чужую веру. Необходимо создавать собственную.

РГ: И что это за вера?

Суханов: Драматическое искусство - это уже вера. Вера в таинство, во вдохновение. Таинство как религиозное понятие всегда имело ощутимое значение в человеческой культуре. Вера в тайны творчества человека - это то, что всегда не допускалось и не оправдывалось религией, потому что драматическое творчество само - религия. Творческий опыт уникален, он так же религиозен, как и молитва. Вера в особый религиозный путь драматического искусства открывает выход в иной мир. Мир, в котором неизбежно оправдать себя, свое существование творчеством, а не оправдывать свое творчество, что, несомненно, унизительно! Мир, в котором не существует тесных границ упорядоченности, в котором одинаково свободно существует право высказываться и выражаться прекрасной душе и душе безобразной. Творчество, как и любовь, необъяснимо. Его тайна есть тайна свободы. И всякое желание сделать понятным свободный творческий акт уже есть непонимание его и отрицание веры в него.

Справка "РГ"

Максим Суханов родился в Москве в 1963 году. Окончил Щукинское училище. Актер Театра им. Вахтангова. Принимает участие в спектаклях театра Ленком, Театра им. Станиславского, Театра им. Маяковского. Дважды лауреат Государственной премии. Премия "Ника" в номинации "Роль второго плана" (1998, за фильм "Страна глухих"). Премия "Золотой овен" в номинации "Лучшая мужская роль" (2000, за фильм "Женщин обижать не рекомендуется"). Премия "Золотая маска" (за роль Сирано в спектакле "Сирано де Бержерак"). Премия "Чайка" (за лучший актерский дуэт, с Александром Сириным, 2007 год).