10.07.2009 03:00
Культура

В Москву привезли уникальный японский театр "Бунраку"

В Москву привезли уникальный японский театр "Бунраку"
Текст:  Алена Карась
Российская газета - Федеральный выпуск: №126 (4950)
Читать на сайте RG.RU

"Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки" - культовая пьеса японского традиционного театра.

Написанная в начале XVIII века, она первоначально была сыграна в театре кукол и лишь потом переделана для Кабуки, в чьем исполнении неоднократно была показана в России и Европе. Но на нынешнем Чеховском фестивале она впервые возвращается к нам в своем первоначальном виде - в исполнении знаменитого кукольного театра "Бунраку" из Осаки.

Влияние этой пьесы Тикамацу Модзаэмона прослеживается на всем, что связано с японской любовной драмой, а ее мотивы можно найти даже в "Маркизе де Сад" знаменитого самоубийцы Юкио Мисимы. Тикамацу нашел свой сюжет в городской хронике своего времени: юноша-приказчик и куртизанки из веселого дома совершили самоубийство ("синдзю") на острове Небесных Сетей. Через месяц пьеса об этом была сыграна на подмостках кукольного театра в Осаке и имела небывалый успех. Тикамацу оставил героям пьесы реальные имена, тем самым обессмертив их судьбу, могилу же Токубея и О-Хацу можно найти в Осаке и сегодня.

В театре "Бунраку" вся история рассказывается-поется рассказчиком (таю) в сопровождении сямисэна - удивительного инструмента, способного передавать плач, горе, гнев, воинственность и печаль. Уникальность "Бунраку" в том, что рассказчику-таю принадлежит вся история - как отстраненное повествование, так и эмоциональные диалоги самих персонажей.

Старейший рассказчик "Бунраку" Тоётакэ Саки-таю, получивший дар ясного чтения от своего великого отца, начинает всю историю сдержанно, давая время настроиться. Он стремительно переходит от нейтральной интонации рассказчика к живой и трепетной эмоциональной речи влюбленных. Пока, сидя на боковой сцене, так же как и в Кабуки, таю и музыкант-сямисэнбики ведут свой рассказ, куклы на основной сцене медленно, но верно начинают превращаться в абсолютно живые существа. Поначалу недвижные их лица-маски становятся для нас к финалу полными страсти и эмоциональных нюансов.

Во втором акте коварство мира по отношению к влюбленным сгущается, и эту часть их истории рассказывает уже другая пара рассказчика и музыканта. К третьему, финальному, акту уже все три пары музыкантов и рассказчиков, чередуя скорбное пение с возгласами страсти и созерцательным спокойствием, повергают свою публику в состояние подлинного катарсиса.

Дискретность, раздельность всех стихий в японском искусстве позволяет создавать совершенно особое восприятие. Глядя на прекрасные движения кукловодов в черных кимоно и масках, на красивейшие куклы в их руках, мы слышим их голоса точно с другой планеты, и это создает эффект отложенного переживания. Сострадание идет вслед за созерцанием и наслаждением. Но к финалу все соединяется в едином экстатическом потоке. Пение монахов, удар храмового колокола, ужас смерти, последняя нежность, голова на груди у возлюбленного, дивная поэзия, голоса рассказчиков, возносящиеся все выше, - и вот два существа, сплетенные одним поясом, умирают.

На Чеховском фестивале, где на этот раз царствует экзотическое искусство нового цирка, присутствие японского "Бунраку" оказалось не просто уместным, но и необходимым. Ведь именно в средневековой Японии умели разделять и властвовать - разводя по разные стороны пространства голос и лицо, звук и изображение, движение и драматическую поэзию, пение и инсталляцию, они властвовали над сердцами.

Кажется, именно это сегодня пытается делать и новый цирк, ища новые связи между видами искусств.

Театр