Ираклий Квирикадзе - человек, умеющий превращать неудачи в удачи. Судите сами.
Его фильм "Пловец" в 1981 году мало того, что благополучно лег на полку, но еще и режиссеру было объявлено, что он изгоняется из профессии. В общем-то всем было понятно, из-за чего сыр-бор. Фильм был об истории Дурмишхана Думбадзе, который проплыл расстояние примерно как два Ла-Манша. Проплыл, спасая своих буйволов. История, кстати, была подлинная. Ну а умные головы на самом верху прочитали сюжет как притчу. Дескать, плывет герой невесть куда. Вырывается за границы Советской Грузии, а заодно и соцреализма.
Умники были не так уж неправы. Но результатом их проницательности стал приговор - "дисквалификация", обрушившийся на голову виновника. Короче, в будущее не берут, из прошлого вычеркивают, а настоящего вроде как и нет. Другой бы спился или надел трагическую маску непризнанного гения. А Квирикадзе решил, что сорок лет с хвостиком - подходящий возраст, чтобы заняться новым делом. Писать сценарии - для других, разумеется.
Как позже шутя говорил Ираклий Михайлович, он решил реализовать мечту любимой бабушки Екатерины Григорьевны Бухаровой, единственной русской среди грузинской родни. Бабушка жаждала увидеть книгу, на которой позолоченными буквами будет написана фамилия внука. Тот пытался урезонить ее. "Ты, что, бабушка? Есть Фолкнер, Дос Пассос, Скотт Фитцджеральд, Хемингуэй... Я же не Фолкнер!" - внук называл тех, чьими романами зачитывался. Но та не сдавалась и выложила козырной туз: "А Жемочкин?!" Жемочкин был редактором газеты "Пожарник Грузии" и дальним родственником по русской линии. Газета регулярно сообщала новости о событиях в мире типа: "Токио вновь порадовал нас грандиозным пожаром!" Почему пожар в Токио должен был радовать пожарников Грузии, неизвестно. Важнее (по крайней мере - для бабушки) было, что Жемочкин выпустил томик стихов. Екатерина Григорьевна мудро заметила по поводу больших и микроскопических писателей: "Все ткут один ковер. Никто не стоит наверху, никто не находится внизу. Все на одной плоскости. Ты ткешь на ковре свой маленький узор, а Фолкнер - свой большой".
Внук своей бабушки не последовал примеру поэта Жемочкина. Но в кино он ткет свой узор без малого сорок лет. Или, говоря цитатой из Рене Клера, на которую Квирикадзе любит ссылаться: "Я пью из маленького стакана, но своего". Узор историй он ткет и в своих, и чужих фильмах. Чужих, кстати, получается больше. "Лимита" и "Лунный папа", "Тысяча и один рецепт влюбленного кулинара" и "Лето, или 27 потерянных поцелуев", "Робинзонада, или Мой английский дедушка" и "Андерсен: жизнь без любви"...
В его историях не сыскать героев времени. С положительными персонажами, с которых можно делать жизнь, у Квирикадзе всегда было туго. Его забияки, отчаянные ловеласы, легкомысленные влюбленные не походят также на героев голливудских мелодрам и боевиков. Они скорее авантюристы. Но благородного пошиба. Ввязывающиеся в приключения бескорыстно. Чем-то они похожи на фольклорных неунывающих персонажей, способных выпутаться из любых переделок. Но термин "народное кино" так затаскан и скомпрометирован, что к живым сценариям Квирикадзе не лепится.
"Что такое народное кино? - удивленно поднимает брови Ираклий Михайлович. - Когда на экране матросы и солдаты штурмуют Зимний? Или когда народ поет и веселится вокруг скульптуры "Рабочий и колхозница"? Я никогда не хотел делать такие фильмы. Мои персонажи - собственная бабушка с чужим орденом Ленина на груди; портной, мечтающий переплыть Ла-Манш ("Пловец"). Это девушки-летчицы, опыляющие поля на "кукурузнике". В одно утро они разбомбили правление колхоза мешками с минеральными удобрениями... Артиллерист, палящий из пушки по любовникам жены... Капитан, волочащий свой корабль по суше в фильме "Лето, или 27 потерянных поцелуев". Все мои персонажи, как правило, - жители маленьких южных городов. Они веселятся, страдают. В них вонзаются стрелы любви, иногда кухонные ножи. Это мой мир. В нем можно узнать отголоски плутовских романов, истории "Декамерона".
В эпоху моды на рецепты успеха Квирикадзе скромно называет себя "зевакой": "Хожу по жизни, записываю сюжеты". Своим студентам он советовал ориентироваться на истории, которые касаются их самих, друзей, или услышаны от знакомых.
Сам режиссер уверен: о чем бы он ни писал, он пишет и снимает о Грузии. Причем гораздо чаще Квирикадзе населяет персонажами грузинской провинции фильмы французские, немецкие, даже казахские. Он "обживает" пространство незнакомого сюжета, населяя его знакомыми, родственниками - ближними и дальними. Герои иногда смешиваются, как и времена, и веси. Но сценарист-то знает, что, например, в эпизоде фильма Наны Джорджадзе "Лето, или 27 потерянных поцелуев" - правдивая история роковых страстей, приключившаяся в провинциальном театре.
"У меня был дядя - неудачник, - рассказывает Квирикадзе. - Семья ему говорила: "Почему бы тебе не стать хозяином бензоколонки? Можно купить это место, будешь при деле". А его не интересовали ни бензоколонки, ни шашлычные. Он хотел петь. Он служил статистом в опере. У него была жена, семейство. Были любовницы. Он их приглашал на спектакли. И вдруг ему дают первую большую партию - Ленского. А Онегина пел заезжий гастролер, сразу ставший популярным. Гастролера стали зазывать на свадьбы, где он зарабатывал гораздо больше, чем в театре. Не 5 рублей 50 копеек, которые были ставкой тогда в оперном театре, а рублей 25 или даже 50 за вечер. В тот вечер после оперы он должен был ехать на свадьбу в маленький городок под Кутаиси. Дорога занимает время. И вот "Онегин" приходит к моему дяде и предлагает не петь арию перед дуэлью "Куда, куда вы удалились...", чтобы ускорить события. А дядя пригласил на спектакль свою возлюбленную. Он предвкушал уже момент триумфа - долгую и красивую арию Ленского. Дядя говорит: "Нет, я буду петь" - "Нет, не будешь" - "Нет, буду". В общем, они разошлись, не поняв друг друга... И вот подходит момент - сыплет снег, стоит Ленский, идет увертюра. Вдруг из-за занавеса выскакивает Онегин и стреляет в Ленского. Дядя опешил - он как раз должен начать арию. Но зритель видел выстрел, надо прореагировать. Он упал. Довольный Онегин уходит за кулисы. И вдруг слышит себе вослед: "Куда, куда вы удалились..." Ленский собрался с силами и запел. Онегин не растерялся, бойко вернулся и снова выстрелил. Дядя падает. Онегин уже хочет отойти, но тут раздается: "Что день грядущий мне готовит?" Когда он запел в третий раз, разъяренный Онегин наступил на Ленского и разрядил в него весь пистолет. Секунданты схватили беднягу, как быка в корриде, за ноги и выволокли со сцены.
С Ленским было покончено, но не с дядей. Скандал был настоящий. Два больших, толстых человека лезли друг на друга с кулаками. И дядя вызвал гастролера на дуэль. Решили... метать кирпичи. Но моему любимому дяде Авессалому опять не повезло. Он промахнулся - "Онегин" попал и разбил ему плечо".
... В эпоху, когда все ищут своеобразие (национальное и не только), норовя подчеркнуть свое отличие от соседа, Квирикадзе пишет о том, что нас всех объединяет. О любви и слабостях, о трагическом и смешном, о способности побеждать горести и преодолевать любые границы. Одним словом, о счастье жизни.
Полностью читайте текст
на сайте www.rg.ru