В короткий список премии "Большая книга" вошел сборник новелл Бориса Евсеева "Лавка нищих". Сквозной сюжет этой книги - жизнь обитателей российских "низов", простого подмосковного люда, юродивых, калек, "беспачпортных" бродяг, рыночных торговцев.
Российская газета: Героями ваших предыдущих произведений часто оказывались российские интеллигенты - музыканты, литераторы. В "Лавке нищих" центральный герой - человек пригорода, подмосковного "посада". Диковатый, косноязычный, с самой обочины жизни. Почему именно он для вас стал сейчас важен?
Борис Евсеев: Человек пригорода исследован очень мало. Что мы знаем о нем? И у нас, и за рубежом много писали о деревенских и городских, а вот о пригородных как-то позабыли. А между тем люди пригорода - это целая Вселенная. Это несхожие с городскими и деревенскими понятия и мысли, это иной образ жизни. Это, наконец, питательная среда для самого гибельного варианта ближайших российских событий: для ползучей революции. Жизнь между двух стульев сделала человека пригорода несчастным и опасным. В то же время и художественно, и житейски это новый тип. Как пройти мимо такого?
РГ: В чем смысл подзаголовка книги - "русские каприччо"?
Евсеев: "Русские каприччо" - это русский излом. Нелегко уложить наше время в традиционные формы и формочки. Потому-то в "Лавку нищих" вошли не рассказы и новеллы (хотя несколько "русских новелл", в свое время отторгнутых советской писательской практикой и сейчас возрождаемых, в книге присутствуют), а именно "каприччо". То есть не всегда поддающиеся нормативной логике, с частой сменой настроений, с необычной образностью отголоски людских изворотов и судеб. Судеб, ухваченных особыми элементами композиции и стиля: лирической шаржевостью и художественной этюдностью.
РГ: Посад - это нечто между городом и деревней. Ваши герои тоже как бы постоянно пребывают на распутье, в промежутке. Их шершавый, "темный" язык - следствие извечной российской недооформленности?
Евсеев: И не только ее. Нынешний - доедаемый злобным канцеляритом, сбрызнутый жестокой попсой, набитый под завязочку мычанием силиконово-компьютерных долин - язык отвратителен. Не надо делать из русского языка креольский! Насыщать его жалкими пиджинами (изводами английского портового словаря) не надо! Но и "хлорировать" язык нельзя! Таким "хлорированием" можно убить богатейший национальный резерв: просторечие. А оно - будущее русского языка. Именно языком просторечия говорят и многие мои герои. Заметьте, герои, а не автор! У каждого из них своя непридуманная языковая манера, присущие только их социальной или общественной группе "речевые жесты". Ну а распутье - это извечный русский крест. Все мы - от Пушкина до Путина и от святого Владимира до Григория Распутина - осенены крестораспутьем.
РГ: Вы по образованию музыкант, и "Лавка нищих", как вы сами признавались, написана и составлена по канонам музыкального произведения. Литература для вас - возможность "взглянуть на мир сквозь прорези скрипки" (выражаясь словами героя другой вашей книги) или что-то иное?
Евсеев: Я еще по образованию журналист и "литературный работник". Что же до взаимоотношений литературы и музыки, то они не так просты, как это принято думать. Туманные выражения "музыкальность прозы" или "повествовательность музыки" меня не устраивают. Но одно литературу и музыку роднит точно: тайный кристалл формы, без которого любое содержание будет просто жалким месивом звуков и слов. Этот внутренний кристалл - основа и для "сонатного аллегро", и для полнообъемного трехчастного романа.
РГ: В книге образцы цветистой "посадской" речи чередуются с размышлениями о "мусорных пространствах" и "глобальном лохотроне", а натуралистические сцены - с элементами гротеска и фантасмагории. На ваш взгляд, русскую жизнь нельзя постичь силою какого-либо одного литературного стиля, здесь требуется смешение приемов и красок?
Евсеев: В "Лавке" - реальная жизнь реальной России. Той России, которую мы получили, а не той, которую нам обещали. И никакой фантастики - только непознанная реальность! Россия огромна, отсюда разнообразие. Ну а гротеск сейчас - наиреалистичнейший метод изображения мира. Неизжитый соцреализм (на нем не государство настаивало - настаивали сами пишущие), употребляемый по 200 граммов перед обедом и "демократическими", и мнимо-патриотическими писателями, сейчас сильно подвирает. Этот мутноватый "большой стиль" не в силах описать нашу сбитую с оси, смещенную относительно чего-то главного действительность. Да и есть подозрение: самые упертые из нынешних соцреалистов просто не знают сегодняшней жизни!