По случаю Дня кино ТВ на минувшей неделе вольно и вместе с тем невольно отдало дань советскому кинематографу. Прежде всего передачами, посвященными артистам Нине Усатовой, Владимиру Ивашову, Анатолию Солоницыну... Потом фильмами. И не в последнюю очередь завершившимся сериалом Эдварда Радзинского "Снимается кино".
Околичности и обиняки
Если притерпеться к манерности манеры Радзинского как рассказчика, то в его телеповествованиях можно найти немало точных наблюдений и едких аллюзий. В каком-то смысле актуальных.
Когда речь идет о преданиях старины глубокой - о Нероне, о судьбе царственного семейства Романовых, о Сталине, тут нетрудно всякому начитанному человеку быть и аллюзионистом, и ментором, а уж опытному образованному беллетристу Радзинскому тем паче. Но препарировать едва минувшую пору так, чтобы сделать ее подсветкой к сегодняшнему дню, это не каждому дано.
То есть сравнивать наше время с недавним прошлым по аналогии или по контрасту - штука нехитрая. Тех и других охотников - тьма. Радзинский не из их числа. Он находит более сложные рифмы.
Все три повести начинаются с того, что плотный немолодой человек в широкополой шляпе ступает на порог кинопавильона, где идут последние приготовления к началу съемок. Это он, драматург, писатель и телесказитель Эдвард Радзинский, пришел, чтобы поведать нам о своем очередном неслужебном романе с советским кинематографом.
Речь не столько о "плодах" его отношений - о фильмах с его участием "Улица Ньютона, дом 1", "Еще раз про любовь", "Москва, любовь моя", "Ольга Сергеевна", сколько об околичностях, о том, что было вокруг да около.
Обиняки оказались любопытными.
Рассказчик вспомнил фильм, к которому он лично не имел отношения, - "Перед судом истории" Фридриха Эрмлера. Вспомнил, потому что однажды в коридоре "Ленфильма" почувствовал себя перед лицом истории - мимо него шел старик, который принимал отречение у последнего царя, Василий Шульгин, тогда снимавшийся в документальном фильме автора одиозного "Великого гражданина" и великого "Обломка империи".
И я помню Шульгина в том фильме. И мне, как и Радзинскому, как и многим другим в то послеоттепельное время, чудным и симптоматичным показалось, что в представленной на экране исторической тяжбе между белыми и красными реальному человеку противостоял за отсутствием достойного оппонента некий вымышленный персонаж, которого играл артист по фамилии Свистунов и которого неартист по фамилии Шульгин переиграл начисто.
Дело было не в том, что один играл неубедительно, а другой был хорош. Дело было в том, что неубедительной предстала та самая большевистская идея, что взяла верх над Белым движением в Гражданской войне.
Она победила в войне, а поражение потерпела в мирной жизни. И о последствиях его Радзинский в своем повествовании тоже рассказал обиняком. И даже на личном примере.
Он был при советской власти какое-то время невыездным и почти смирился с этой напастью. И свыкся, было, что Большой брат его неотступно контролирует и держит взаперти, как однажды МИД его посадил в самолет и перебросил в Японию, где он должен был поработать над сценарием фильма Александра Митты "Москва, любовь моя". Его никто не встретил в аэропорту. И вот там, в Токио, он себя впервые почувствовал оставленным заботой Большого брата, родного Государства. К своему удивлению, радости нежданно обретенной свободы драматург с уже мировым именем не испытал. В связи с этим он вспомнил пьесу без слов, где группу людей арестовывают, обносят колючей проволокой, и они ходят по кругу год, другой, десятый... Однажды колючую ограду сносят, а они продолжают ходить по тому же кругу - кто по привычке, кто из страха, кто по идейным соображениям...
Ходит песенка по кругу
Перелистывая ту жизнь, о которой рассказал Радзинский, думаешь: а ведь, правда, она за колючей проволокой и берлинско-китайской великой стеной была похожа на кино.
Правда то, что жили мы, как выразился рассказчик, "дарами природы". Подарком судьбы было купить батон докторской колбасы, шмат российского сыра, достать джинсы, прорваться на выставку Пикассо, увидеть "Восемь с половиной"... Подарками были Всемирный фестиваль молодежи, Московская Олимпиада, гастроли Бенни Гудмана и Дюка Эллингтона и т.д.
А каким подарком судьбы было просочиться на американскую выставку в 1959-м, которой документалист Владимир Мелетин посвятил показанный на "Культуре" фильм "Большая выставка".
Фильм трогательный. Частная история американского гражданина и советской девушки, повстречавшихся в Москве на этой выставке и соединившихся в браке, это почти кино под названием "Свинарка и пастух".
Я "кино" под названием "Большая выставка" помню. Я помню тот "лом" на нее, помню цветную "телекартинку", кока-коллу и полиэтиленовые пакеты. И больше ничего... Но потрясение было грандиозным. Москвичи обалдели от одного только факта, что к ним за "железный занавес" привезли выездную модель американского супермаркета.
Пятьдесят лет спустя, когда нет уже ни берлинской стены, ни "железного занавеса", ни колючих ГУЛАГов, многие из нас по-прежнему готовы ходить по кругу. И чем дальше они ходят, тем больше идейных оснований для этого находят.
***
Телеканал "Культура" показал документальный фильм Алексея Симонова "Ка. ЭМ". Это достаточно горький рассказ автора о том, как его отец Константин Симонов всю свою послефронтовую жизнь положил на то, чтобы донести правду о вине Сталина за те неоправданные людские и материальные потери, что понесла страна в Отечественной войне. Это еще рассказ о том, как ему не давали сказать эту правду, как убивала ее цензура.
Советская цензура была тупой и грубой. Не так надо было работать. Надо было так работать, как это сделали авторы документального телефильма "Коктейль Молотова", показанного по НТВ.
Они объяснили, что в неудачах первых месяцев войны виноват Троцкий, и не стали стесняться морального аспекта советско-германского договора, что было в какой-то степени свойственно советскому агит пропу. Они просто довели до сведения зрителей, что Вторую мировую войну спровоцировали Штаты в интересах неких сил. Именно они готовили и подталкивали к столкновению два тоталитарных режима. И в какой-то момент у Сталина и у Гитлера не оказалось другого выбора, как заключить этот злополучный пакт.
В этой установке нет ничего особенно нового. Сегодня все так говорят. Новость в том, что авторы о бедном ефрейторе замолвили слово. Для чего напомнили о его книге "Майн кампф" и нашли нужным указать на основополагающее положение учения автора.
Оно не такое уж абсурдное. Славян он не считал "недочеловеками". Это, мол, неточность перевода. Более точный перевод - "менее творческие человеки". А вот евреи, они действительно изначально античеловеки.
...Железной проволоки нет, а по-прежнему ходим по кругу. Что же удивляться той строчке, что проступила на отреставрированной Курской станции метро: "Нас вырастил Сталин...".