Осенью 1998 года телеканал "Россия" показал двенадцатисерийный фильм "Прощание с державой", - Иосиф Кобзон пел "старые песни о главном", рассказывал вместе с близкими о своей советской судьбе, вспоминал друзей, а друзья делились воспоминаниями об их общем житье-бытье. Они действительно прощались с державой, в которой они выросли, получили профессию, смогли стать признанными, состоявшимися и состоятельными. Они прощались со страной, которая была нашей общей Родиной и о которой - как и положено после похорон, - вспоминали только хорошее. И песни, которые звучали в этом фильме, были частью той ушедшей жизни, сохранившейся в нас во многом благодаря этим самым песням, хотя бы потому, что мы еще не выучили других. Не смогли или не захотели.
Упреки, которые посыпались на меня (в ту пору мне довелось возглавлять ВГТРК) за показ этого сериала, касались как "политики", так и "поэзии". Кому-то Кобзон казался коммунистическим ортодоксом, кому-то - криминализированным бизнесменом, кому-то - эстрадным начальником, не желавшим уступать это место во все времена. Но я был уверен, что мы поступили правильно, хотя - и этого не надо скрывать, потому что это давно известно, - Иосиф Давыдович не разделяет многих моих воззрений на жизнь и искусство, равно как и я его. Что, впрочем, не мешает нам поддерживать теплые человеческие отношения.
Кобзон прощался с державой и за год до выхода этих двенадцати серий - во время своего концерта в еще не снесенном концертном зале "Россия", отмечая шестидесятилетний юбилей, и потом, уже через десять лет - во время своего семидесятилетия, когда он проехал по всем столицам бывшего Советского Союза. И в недавнем своем гала-концерте, который проходил в "московском дворе", обустроенном во временно расположенном в Лужниках зале "Россия", он тоже прощался с державой вместе с секс-символом советского Центрального телевидения Светланой Моргуновой, мэром Москвы Юрием Лужковым, первой женщиной-космонавтом Валентиной Терешковой, своими домашними и коллегами по эстрадным и театральным подмосткам.
Он оказался благодарным сыном своей ушедшей страны, в которой из угловатого мальчишки, приехавшего покорять Москву из Днепропетровска с вещмешком, в котором лежал кусок сала, он превратился в некий символ успеха, утверждавший миф о равенстве возможностей для всех без исключения. Не меняя фамилии, он символизировал ту идеальную мечту о дружбе народов, которая жила в Советском Союзе, невзирая на разного рода политические кампании. Могут сказать, что он был везунчиком, обладающим даром приспособления к самым разным предлагаемым обстоятельствам. Но для меня, как и для десятков миллионов моих соотечественников, он был - и остался! - прежде всего артистом, талант которого оказался много шире и глубже любых идеологических и социальных схем, пусть и любимых самим певцом.
Иосиф Кобзон - уникальное художественное явление, и с годами это становится все очевиднее. Даже для его недругов. Его искусство связано с советской песней ровно настолько, насколько сама советская песня связана с русским деревенским плачем или плясовой, городским мещанским мелосом, цыганским романсом и музыкой местечковых клезмеров. И конечно же с русской "высокой классикой" - от Глинки до Чайковского. Феноменально пластичный баритон, который способен покорять как теноровыми, так и басовыми звучаниями, безупречная музыкальная выучка, редчайшая способность удерживать в памяти тысячи арий, песен и романсов определяет его совершенно особое место и в истории нашей эстрады, и в ее настоящем. Он постоянно ищет новых созвучий - не случайно к своему юбилейному концерту в год 60-летия он готовился не только с Ансамблем им. Александрова, но и с Хором под управлением Владимира Минина, тончайшего дирижера, знающего толк в вокалистах высочайшей пробы. Ему мучительно петь под фонограмму, и он делает это крайне редко, лишь в исключительных случаях идя навстречу пожеланиям телевизионных звукорежиссеров, - природная стихия Кобзона требует живого звучания. Пение должно рождаться здесь и сейчас, подхваченное оркестром, готовым импровизировать вместе с вокалистом.
Всякий раз, когда он приходит на съемки программы "Жизнь прекрасна", его не хочется отпускать - его музыкальная энциклопедичность провоцирует на обращение к забытым страницам русской эстрады, о которых Кобзон способен говорить - и петь! - часами.
И, конечно, в нем есть та мужественность, которой так недостает и на эстраде, и в реальной жизни. С годами эта мужественность, пожалуй, утратила идеологическую окраску, - в его исполнении даже песни о комсомоле, Гражданской войне или покорении сибирских просторов обнаруживают глубинный лиризм и всамделишную энергетику, тем более что написаны они были в свое время первоклассными композиторами - от Островского до Пахмутовой. Они полны смыслов поверх слов - Кобзон умеет передавать эту радость бьющей через край жизни, равно как и просветленную печаль разделенной или неразделенной любви.
Но всякий раз, восхищаясь магией голоса Кобзона, его волей, способной переломить недуг, радуясь его настоящему успеху на одной шестой части суши земного шара, думаю о том, кем бы он мог стать, проживи он в других предлагаемых обстоятельствах, без "железного занавеса", Берлинской стены, "холодной войны" и прочих атрибутов разделенной надвое планеты. Уверен, что у него была бы слава не меньшая, а то и большая, чем у Фрэнка Синатры или Джо Дассена. И быть может, для этого ему даже не надо было бы петь по-английски.
Не хочется в этих - по существу празднично-одических заметках - сколько-нибудь подробно касаться грустных тем, связанных с положением отечественной эстрады внутри страны и за ее пределами, - они требуют отдельной статьи. Скажу только, что, несмотря на отдельные прорывы, мировые подмостки по-прежнему закрыты для эстрадных артистов из России и других стран Восточной Европы. Правда, космополитичный шоу-бизнес отторгает не только их, но и французов, и немцев, если они не переходят на английский язык и не используют в музыке ходы, характерные для англосаксонской музыкальной культуры. Отказавшись от национальной своеобычности, эти артисты могут даже обрести популярность у публики - но лишь ценой бесконечного упрощения музыки и текстов (в этом смысле шведская "АББА" весьма характерный пример, хотя по сравнению с тем же Рыбаком они выглядят эстрадными философами).
И в какой-то момент наша эстрада забыла о мировых притязаниях. У наших звезд есть своя территория, своя, русскоязычная публика, которую они с легкостью находят не только в России и на Украине, но и в Германии, и в США, - тоже еще не до конца простившаяся с той державой, из которой все мы родом.
Честно говоря, жаль. У нас много талантливых людей, которые способны покорить мир. И Иосиф Кобзон, безусловно, первый среди равных. Ему много дала страна, ушедшая в историю, но его талант заслуживает большего.
Впрочем, как говорится, грех гневить небеса. В конце своего концерта он пел знаменитую песню из репертуара Фрэнка Синатры "Мой путь". Пел, понятно, по-русски, потому что у него свой - отличный от других - путь на этой земле.