Как был создан легендарный Институт теоретической физики имени Ландау - один из самых рейтинговых в мире? Как у Капицы увели лучших теоретиков? Как Хрущев поссорился с учеными? Об этом корреспондент "РГ" в 2009 году беседовал с основателем и многолетним директором института, академиком Исааком Халатниковым, которому в том году исполнилось 90 лет.
Российская газета: Наш известный ученый, академик Фаддеев утверждает, что настоящим математиком надо родиться. А физиком-теоретиком? Вы были вундеркиндом?
Исаак Халатников: Вундеркиндом вряд ли. Но был победителем математических олимпиад Днепропетровской области. Обо мне писали газеты, меня знала вся улица, и мама мной очень гордилась. Родители были из пролетарской среды и от науки очень далеки. Так что всем обязан школе.
РГ: Во время войны вы дослужились до начальника штаба зенитного полка. Как с такого высокого поста вернулись в науку?
Халатников: Помогло, что еще до войны я сдал знаменитый теоретический минимум Ландау. Тех, кто справился с этими задачами, всего 43 человека. А еще помог Капица, который обратился с просьбой о моей демобилизации в Генштаб, но ответа не получил. Однако Петр Леонидович никогда не сдавался, он вообще не любил проигрывать. И однажды, оказавшись на каком-то приеме рядом с командующим артиллерийскими войсками, маршалом Вороновым, сказал обо мне. Это решило дело. Так я стал сотрудником Института физических проблем, который возглавлял Капица, и аспирантом у работавшего там Ландау.
РГ: И вы через много лет "отблагодарили" Капицу, уведя у него лучших теоретиков и создав новый институт. Зачем нужен был этот развод?
Халатников: Пока был жив Ландау, возглавлявший в институте Капицы теоретический отдел, такого вопроса не возникало. Хотя Петр Леонидович относился к теоретикам своеобразно. Наши работы его не очень интересовали. Дело в том, что он был великим экспериментатором, а кроме того, человеком очень практическим и искал в науке реальные приложения. Но мы занимались совсем другой физикой.
Еще мне казалось, что Капица относился к теоретикам немного ревниво. Считал, что они пишут свои формулы, быстро защищают диссертации, быстро становятся популярными. А экспериментатору, чтобы добиться успеха, нужны годы упорнейшего труда - возиться с "железом", ставить сложные опыты, которые нередко заканчиваются неудачей. Капица любил подшучивать над теоретиками, причем порой далеко не безобидно. Помню, однажды на ученом совете института он вдруг заявил: "Послушай теоретика и сделай наоборот". Я посчитал шутку неуместной и спросил Ландау: "Как вы терпите? Петр Леонидович знает, кто он, но должен понимать, кто вы". Ландау ответил: "Он спас мне жизнь, и я должен его прощать".
Коллективный Ландау
РГ: Капицу в среде физиков называли Кентавром. Почему?
Халатников: У него был непростой характер, мог быть и очень мягким, и очень жестким. Это странное сочетание двух крайностей точно схвачено в прозвище Кентавр. Говорят, что жесткость Капица позаимствовал у своего знаменитого учителя Резерфорда, которого сам прозвал Крокодилом.
Пока был жив Ландау, он нас прикрывал. Две огромные величины в науке умели уживаться, не мешая друг другу, не навязывая свои взгляды и правила игры. Но, как только Ландау ушел из жизни, стало ясно, что наша жизнь серьезно осложнится из-за специфического отношения Петра Леонидовича к теоретикам. А тут еще нас начали приглашать в другие институты возглавлять теоретические отделы. И встал вопрос, как сохранить уникальную школу Ландау. Ведь он был не только великим ученым, но и обладал могучим критическим мозгом, умел быстро находить слабые места в казалось бы стройных теориях. Это крайне важно в нашей науке.
Мы понимали, что каждый из нас далеко не Ландау, но тогда надо создать коллективный критический ум, который мог хотя бы в какой степени работать, как один Ландау. Так и родилась идея об организации нового института в Черноголовке. Это место было выбрано, потому что в тот момент создавалась сеть научных центров в Подмосковье.
Когда я сказал об этом Капице, он не поверил. Не мог понять, как эти люди могут уйти из самого лучшего в стране института. Ехать в какую-то Черноголовку... Они в своем уме? Правда, вначале речь шла о том, что мы будем филиалом его института. Вначале он согласился, но потом передумал. Тогда я сказал, что в таком случае мы будем отделяться. Он был уверен, что у нас ничего не получился.
РГ: И как же удалось переиграть всемогущего Капицу?
Халатников: Нам нужна была поддержка авторитетных ученых, и я обратился к лауреату Нобелевской премии Николаю Николаевичу Семенову, который создавал в Черноголовке свой Институт химической физики, а также к директору Курчатовского института академику Александрову. Им идея понравилась. Александров при мне позвонил академику Арцимовичу, возглавлявшему в академии Отделение физики, и сказал: "Лев, у меня Халатников. Теоретики хотят организовать свой цыганский табор. Надо им помочь".
Словом, дело пошло. Правда, потом возникла проблема с утверждением меня директором. Отдел науки ЦК КПСС был против, там даже не хотели обсуждать мою кандидатуру, хотя ее продвигал президент нашей академии Мстислав Всеволодович Келдыш. Но тут произошло историческое событие: 14 октября 1964 года партийный пленум снимает Хрущева. И уже на следующий день меня утвердили директором. Это было одно из первых решений нового руководства.
РГ: Что это вдруг они вас так зауважали?
Халатников: Дело, конечно, не во мне. На пленуме выступал Суслов, и среди главных претензий к Хрущеву назвал плохие отношения с учеными. И новая власть сразу же дала сигнал - все меняется. Хотите в директора такого-то - пожалуйста.
Получив "добро", мы развернулись во всю ширь и начали собирать лучшие умы со всей страны. Этот "коллективный Ландау" представлял из себя букет ярких личностей с очень непростыми характерами. Вместе со мной из теоретического отдела Института физических проблем пришли Алексей Абрикосов, ставший в 2003 году лауреатом Нобелевской премии, Лев Горьков, Илья Дзялошинский, известные физики приехали к нам из Новосибирска, Киева, Ленинграда, перешли из Курчатовского института, совместно с нами стали работать два выдающихся математика Сергей Новиков и Яков Синай. Так собралась критическая масса ученых, которые, работая совместно, сумели сохранить один из лучших в мире институтов. Кстати, это подтвердил в 1990 году один из самых престижных научных журналов Scientist, опубликовав рейтинг институтов СССР. Наш оказался на первом месте. Более того, однажды в беседе со мной проректор знаменитого Гарвардского университета Пол Мартин заметил, что в США соперничать с нами могла бы только сборная команда теоретиков, собранная из всех университетов восточного побережья.
Свой человек в Кремле
РГ: А Капица смирился, что потерял таких ученых?
Халатников: Бывают разводы, после которых люди становятся врагами. Но Петр Леонидович был человеком высокого класса. Он поступил мудро. В своем институте он оставил наш научный семинар, который зародился еще при Ландау, сохранил и нашу московскую штаб-квартиру, где мы могли кучковаться и встречаться. Уже через десять лет на ученом совете Капица сказал: "Халат был прав, когда создал этот институт, но его надо организовать не в Черноголовке, а в Москве".
А по поводу личных отношений? Я был много лет его постоянным партнером в шахматы. Этим, кажется, все сказано. Он был очень азартным игроком и не любил проигрывать, каждое поражение воспринимал близко к сердцу. Помню, в день юбилея его жены я приехал ее поздравить и вовсе не думал играть. Но он предложил скоротать время за "партийкой". Первую я выиграл, имел лучшую позицию во второй, но тут позвали к столу. Пришлось прерваться. За столом Капица был явно не в духе, почти не притрагивался к еде и, как только появилась возможность, встал и решительно кивнул мне: "Пошли". Пришлось покинуть компанию.
РГ: Про вас говорили, что в работе вы не знали поражений, что вам удавалось все задуманное. А в узком кругу друзей даже называли гением политической интриги. Что имелось в виду?
Халатников: Мы жили в то время, когда многое было нельзя, когда практически все зависело от мнения на самом верху. Я всегда старался понять, как работает этот механизм принятия решений. Помогал совет Ландау, который он давал своим сотрудникам: любую ситуацию, событие анализируйте, как вы это делаете в теоретической физике. То есть упрощайте, отбрасывайте шелуху, добирайтесь до самого ядра, до сути.
И еще важный момент. Предположим вы знаете, от кого в правительстве зависит то или иное важное для науки или института решение. Но как на него повлиять? Как донести ваши аргументы? Ведь у меня доступа в Кремль никогда не было. Но я научился находить нужные ходы. Мне помогал Юлий Борисович Харитон, создатель атомного оружия. Он ко мне прислушивался, доверяя моему мнению и чутью. И когда что-то важное для науки требовалось довести на очень высокие этажи, я шел к нему. А он имел ходы к Андропову, который в свою очередь очень доверял Харитону. Кстати, так мы с Харитоном и Евгением Павловичем Велиховым "пробили" кандидатуру Анатолия Петровича Александрова на пост президента Академии наук. Тогда группа очень высокопоставленных чиновников, в том числе и ленинградский партийный вождь Романов, выдвигала на этот пост совсем других людей, которые многих в академии не устраивали. Но мы победили.
И, наконец, последнее. Общаясь с чиновниками, я понял, что они очень не любят брать на себя ответственность в сложных вопросах. Например, когда мы решили провести в СССР первый симпозиум с американцами, то чиновники от этой идеи были в ужасе, заявляли - этот вопрос решает только секретарь ЦК Пономарев, а его нет на месте. И тогда я сказал руководству академии: "Ответственность беру на себя". И все получилось. Подобные ситуации случались довольно часто, и я не боялся рисковать. Но, конечно, просчитав все ходы, все-таки играю в шахматы.
РГ: О постигшей Ландау и всех вас трагедии рассказано, казалось бы, уже все. Особенно подчеркивалось, что великого ученого спасала вся страна...
Халатников: Ничего подобного. Например, когда у него началась агония, потребовалась машина искусственного дыхания. Их в Москве оказалось всего две: одна в московском институте детского полиомиелита, другая - в Кремлевской больнице, к руководству которой я и обратился. Мне отказали, сказав, а вдруг машина понадобится пациенту из контингента. Ландау на такое обслуживание претендовать не мог. Помог детский институт. Аналогичная ситуация возникла с дефицитными лекарствами, которые были только в кремлевской аптеке. Рецепты, выписанные на имя Ландау, в ней не принимались: "Не наш контингент". Нашелся нетривиальный выход. Моя теща была старой коммунисткой и имела право на обслуживание в этой аптеке. Вот так решили проблему.
Мы жили весело
РГ: Из российских ученых более всего востребованы на Западе теоретики. Много ваших сотрудников "утекло" в иностранные университеты? И вообще что осталось от великого института?
Халатников: Наша гордость высокий рейтинг стал и нашей бедой. Институт Ландау был известен во всем мире, и, как только открылись границы, за нашими учеными началась настоящая охота. Я пытался хотя бы приостановить этот процесс, например, договориться с западными университетами об открытии там филиалов института. Не получилось.
Недавно пересчитал бывшее "поголовье" института. Оказалось, уехало около 50 человек, причем около 30 стали профессорами и имеют свои лаборатории в лучших западных университетах. Наши потери огромны, учитывая, что в штате института всего 80 научных сотрудников. А ведь уехали самые сильные, кто уже имел имя в научном мире.
В начале 90-х я ушел на пенсию, выполняя постановление президиума РАН, что после достижения 70-летнего возраста директор обязан покинуть пост. Но не порвал с институтом, став его почетным директором. Новое руководство оказалось в очень сложной ситуации. Если вначале уезжали сильнейшие, то потом потянулись даже аспиранты. Я очень тяжело переживал, что институт, которому отдано почти 30 лет жизни, падает на дно. Но как осуждать тех, кто уезжал? Ведь государство, по сути, бросило науку, поставив ее на грань выживания. И, когда после нескольких лет прозябания появились деньги, они уже не могли исправить ситуацию. Слишком много было упущено. Надежда на возрождение появилась в 2003 году, когда институт возглавили талантливые ученые уже молодого поколения. И я вижу, как наука в институте пошла в гору. Очень важно, что эти ученые с мировым именем возятся с молодежью. Это залог нашего будущего.
РГ: Сергей Петрович Капица как-то заметил, что сейчас нет физиков уровня его отца и Ландау, что время гигантов прошло. Согласны?
Халатников: Нет. Гиганты не появляются на пустом месте. Их рождает время. Из воздуха нельзя сделать большую науку, нужна почва. Когда в начале прошлого века физика накопила огромное количество фактов, которые не укладывались в рамки традиционных представлений и казалось, что физика в тупике, тут-то и начался ее "золотой век". Многие из тех, кто тогда пришел в нее и решил эти "головоломки", стали великими, удостоились нобелевских премий. Когда начнется новый подъем? Возможно, импульс даст пуск в ЦЕРНе Большого адронного коллайдера.
Мат - средство от бессонницы
РГ: Если судить по воспоминаниям наших физиков, 60-70-е годы были веселым временем. А ведь тогда была и не свобода, и идеология давила...
Халатников: Учтите, что физики были на особом положении. Перед ними отступил сам всемогущий Сталин. Он не остановился перед разгромом перед войной командного состава армии, он разгромил биологию и генетику и уже готовился разгром физики. Даже был назначен день, но Курчатов и Харитон ему сказали: если это произойдет, бомбы не будет. И он отступил, но больше никогда с ними не встречался, потому что его самолюбие было уязвлено. Отец народов на этот раз проиграл.
Да, мы жили в несвободной стране. Но именно потому интеллигенция держалась вместе, создавая свой особый мир с внутренней свободой. Мы дружили с актерами, писателями, художниками, они бывали в Черноголовке, как у себя дома. Постоянно проходили встречи, концерты, просмотры фильмов, выставки, обсуждения. Спорили до хрипоты. Забавные розыгрыши были частью нашей жизни.
Сейчас все это куда-то ушло. Мне кажется, что нынешняя молодежь живет скучновато. Каждый сидит в своей квартире или на дачном участке, смотрит телевизор. Скажут, вот, мол, брюзжит Халатников. Хотел бы ошибиться, но... Впрочем, каждому свое время.
РГ: У вас есть увлечения помимо физики?
Халатников: Конечно, это шахматы. Мы играли с Капицей до самых последних дней его жизни. Шахматы поддерживают извилины в рабочем состоянии, не дают мозгу застаиваться. Поэтому играю ежедневно, правда, теперь с компьютером и перед сном. Чем хорош этот соперник? Он позволяет брать ходы назад. Мне важно поставить мат. Тогда засыпаю спокойно. Мат королю - лучшее средство от бессонницы.
А еще люблю театр, книги, особенно Чехова и Гоголя. Кстати, не так давно читали с женой вслух "Мерт вые души". Потрясающая книга, как будто вчера написана. А тут встречаю академика Фаддеева, разговорились, и вдруг выяснилось, что он с женой тоже взялся за "Мертвые души". По теории вероятности такие совпадения почти невозможны, но в жизни, оказывается, бывает...
Потерянный рай
Александр Мигдал, профессор Принстонского университета, бывший сотрудник Института теоретической физики им. Ландау:
- Наши семинары проходили в одном из небольших кабинетов, где на примитивных досках мы писали рассыпающимся мелом едва видимые формулы. Но именно там, в дискуссиях, рождалась новая физика.
Лучшая аналогия этих семинаров - это псовая охота, где докладчик волк, а аудитория - стая собак. Семинар продолжался нескончаемо, и мы не знали ничего лучше, чем "охота" друг на друга в поисках истины. Мои наивные попытки перенести этот стиль дискуссий в Принстон закончились тем, что студенты пожаловались на меня декану.
Институт 70-х годов был одной семьей, где каждый знал секреты каждого. Мы часто устраивали вечеринки, водка лилась рекой, было много танцев, флирта. Мы были молоды, талантливы, беспечны и свободны. Я никогда не был так свободен, как тогда.
В 80-е все это начало портиться. Ничто не вечно в этом мире. Когда я приехал в мир, где живу сейчас, понял, что никто не может жить, не неся груз ответственности. Тогда в "золотые" 70-е этот груз нес Халат. Я ощущаю потерю этого сумасшедшего и счастливого времени. Оно прошло и никогда не вернется.
Исаак Маркович Халатников, почетный директор Института теоретической физики им. Ландау. Родился 17 октября 1919 года в Днепропетровске. В 1941 году окончил Днепропетровский университет. Участник войны, где дослужился до должности начальника штаба. После демобилизации бывший военнослужащий стал аспирантом Льва Ландау. Но вместо "чистой" науки ему пришлось вновь вернуться в "оборонку": он участвовал в разработке атомной и водородной бомб. Предложенное Халатниковым решение сложнейшей проблемы устойчивости при расчете бомб позволило существенно сократить сроки создания этого оружия. Более того, один из математических методов, разработанных Халатниковым, и сегодня используется в суперкомпьютерах для ускорения счета. Сразу после смерти Сталина Ландау вышел из атомного проекта, передав свою группу Халатникову, которому тогда было 33 года.
Среди других научных работ Халатникова особо выделяются три. Первая явилась продолжением исследований Ландау, который заложил основы теории сверхтекучести. Но его уравнения были приближенными, а Халатников разработал полную теорию сверхтекучести. Его книга "Введение в теорию сверхтекучести" стала учебником во всех университетах мира. Еще одна работа относится к квантовой электродинамике. Вместе с Ландау и Абрикосовым Халатников открыл проблему "нуль-заряда", что сняло ряд противоречий в теории поля. Наконец третья работа касается космологии и выполнена совместно с Евгением Лифшицем. Ученым удалось решить важные проблемы возникновения сингулярности при эволюции Вселенной и показать ее хаотический характер.
После того как Ландау трагически ушел из жизни и по многим причинам возникла реальная опасность потерять уникальную научную школу, Халатников сумел, как считали многие, невозможное: создать новый институт и собрать туда многих лучших ученых со всего СССР. Скоро по многим показателям Институт теоретической физики им. Ландау стал лучшим в стране и одним из самых известных в мире. Академик Исаак Халатников возглавлял институт почти 30 лет, в самые "золотые" его годы. Сейчас он почетный директор института и в свои 90 лет продолжает жить его жизнью. Халатников лауреат Государственной премии СССР, академик РАН, иностранный член Лондонского королевского общества.
Его жена Валентина по профессии журналист. Одна дочь врач, кандидат медицинских наук, другая - филолог. Внук Владимир экономист, работает в Москве, другой внук Алексей только что получил диплом американского Университета Карнеги по информатике и математике. У Исаака Марковича две правнучки.