Патриарху отечественной журналистики Михаилу Ненашеву сегодня исполнилось 80 лет.
Сидели недавно тесной компанией, и после второй рюмки разговор свернул на неизбежную ныне в любом журналистском застолье тему: какова наша пресса. "Да что там! - в сердцах сказал кто-то. - Даже главных редакторов не осталось". - "Как это - не осталось?" Стали перебирать имена, прилагая к ним два критерия высокой редакторской профпригодности - умение вести газету и способность держать удар. В результате коллективно произведенной селекции трех приличных, по общему мнению, главных редакторов кое-как все-таки "утвердили". Впрочем, сошлись и на том, что в прежние времена настоящих газетных лидеров было тоже отнюдь не в избытке. Ну, Алексей Аджубей, ну, Егор Яковлев, а кто еще? "Ненашев, - вдруг подсказал один из участников разговора. - Помните Ненашева?"
Еще бы не помнить! Под его руководством (1978-1986) "Советская Россия", орган ЦК КПСС, совершила прорыв в предельную по тем временам остроту, стала провозвестницей грядущих перемен (после ухода Ненашева эта газета второй раз прославилась - антиперестроечным манифестом Нины Андреевой). Причем вот что феноменально: Ненашев прежде не имел ни малейшего отношения к журналистике, был партийным функционером, в "Советскую Россию" пришел с поста заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС.
Покинув газету, он стал председателем Госкомитета по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Затем возглавил Гостелерадио СССР. Потом одиннадцать лет управлял издательством "Русская книга". Сейчас заведует кафедрой на факультете издательского дела и журналистики Московского госуниверситета печати.
| |
| Видео: Сергей Куксин |
Я побеседовал с Михаилом Ненашевым накануне его юбилея.
- До сих пор не понимаю, как вам удавалось газету ЦК КПСС делать мало того что интересной, так еще и ничуть не сервильной.
- Это, наверное, потому, что главный редактор не был профессиональным журналистом. Я не знал, как газета верстается, как планируется номер, как сокращать материал... Но у меня был опыт Магнитки, опыт Челябинска...Я ведь полжизни прожил на Южном Урале. И поэтому знал, чего ждут люди от газеты. Кроме того, я всегда был очень внимательным читателем. Зорко следил за "Известиями" в их аджубеевскую пору. И когда мне говорили, что "Известиям" многое позволяется, потому что Аджубей - зять Хрущева, я к таким суждениям относился с большим скепсисом. Конечно, родство с Хрущевым облегчало Алексею Ивановичу работу, но он и сам был крупной личностью. Я знаю, пожалуй, три типа главных редакторов. Лучший из них олицетворял Аджубей. Это тип главного редактора, который способен воспитывать коллектив по очень простому принципу: "Делай как я". Аджубей был ведь не только лидером, блестящим организатором, но и мастером острой публицистики. Второй тип - Лев Толкунов, тоже известинец. Это главный редактор, который, может быть, сам не напишет, но способен поштучно, как искусный селекционер, собрать коллектив и оберегать его от давления, нападок. Этим, кстати, отличался и Виктор Григорьевич Афанасьев, главный редактор "Правды". Он считал своим долгом защищать журналистов, создавать в редакции такую атмосферу, когда ребята знают, что главный никогда их не сдаст. И последний тип, наверное, самый отвратительный, - это "чего изволите?". Классический пример - Петр Федорович Алексеев. Он из "Советской России" пришел в "Известия". И тут и там оставил после себя руины.
- А себя вы к какому типу относите?
- Боюсь показаться нескромным, но хотел бы думать, что, наверное, в чем-то приближаюсь к аджубеевскому. Я ведь много писал и пишу, у меня выходили и продолжают выходить книги. Но вообще я стремился в себе сочетать качества Аджубея и Толкунова - быть публицистом и одновременно газетным лидером, защитником журналистов.
- Получив назначение в "Советскую Россию", с чего вы начали?
- С того, что прошел по этажам знаменитого здания на улице Правды, где располагались центральные издания. И спросил совета у некоторых главных редакторов.
- Какие советы они вам дали?
- Виктор Григорьевич Афанасьев сказал: "Два обязательных условия. Первое: ты должен работать как черт, прочитывать газету от передовицы до прогноза погоды, знать каждый материал до мелочей. Второе - держать удар".
- Были удары?
- Давление было всегда, главные редакторы его и сегодня испытывают. Но значение этого давления для судьбы газеты, мне кажется, не стоит преувеличивать. Вот говорят: цензура, цензура... Никакой политической цензуры, насаждаемой кем-то сверху, сейчас нет. Ее и раньше не было - была охрана государственных тайн в печати. Настоящую политическую цензуру осуществлял главный редактор. И это была самоцензура.
- Самоцензура в редакторском исполнении - это что, по-вашему?
- Это способность быть и стратегом, и тактиком. Знать границы возможного и невозможного. И четко понимать, чего ты хочешь от газеты.
- Вы от "Советской России" чего хотели?
- Мы, по сути, готовили перестройку, прокладывали путь к "социализму с человеческим лицом". Другое дело, что из этого получилось.
- В современных российских газетах вам как читателю не хватает чего-нибудь?
- Не хватает четкой позиции. Но мы же с вами понимаем: пресса - это лишь отражение жизни. Если в жизни сегодня нет реальной политики, то откуда она возьмется в газетах.
- А остроты, на ваш взгляд, в российских газетах достаточно?
- Ее даже с избытком. Но нет реакции на острые выступления. Такое впечатление, что мы бьем в какой-то большой барабан или бубен. Бьем год, другой, третий, и этот грохот уже скорее раздражает, чем вызывает желание на него откликнуться. Ведь ничего практически не меняется. Я внимательно прочитал статью президента Медведева "Россия, вперед!" Должен вам сказать, за все постсоветские годы еще не было столь острой постановки проблем первым лицом государства. Очень острая постановка. И резкий вывод: мы за двадцать лет сами ничего не создали, лишь проедаем наследие прошлых поколений. Но я обратил внимание: в этой статье ни разу не упомянуты СМИ. Сказано, что мы не будем модернизировать страну силовыми методами, что не вернемся к мобилизационной экономике. Прекрасно. Значит, должен быть некий общественный настрой. А кто его может создать, как не пресса?
- Вы хотите, чтобы о развитии нанотехнологий газеты трубили так же, как когда-то о целине?
- К сожалению, сейчас нет ничего равного целине по масштабам задач. Часто приходится слышать: помельчали люди. А это не мы помельчали. Помельчали наши цели. Где-то недавно прочитал: радость - это достижение цели, нет цели - нет и радости. А я добавлю - нет и смысла жизни. Кажется, Столыпину приписывают выражение, что только большие цели рождают большие дела, и только большие дела рождают большие личности.
Да, она служила "приводным ремнем партии". И поэтому была эффективной и действенной. Но в годы перестройки она стала общественной силой. Кто создавал демократическую оппозицию? Пресса. Кто выпестовал демократов первой волны - Анатолия Собчака, Гавриила Попова, Юрия Афанасьева? Пресса. Она и сама являлась оппозицией режиму. Колоссальное доверие к печатному слову. Невиданные тиражи.
- Не стану спорить, в конце 80-х, начале 90-х пресса действительно была четвертой властью.
- Конечно! Она-то и подняла народ. Причем самое интересное, ее авторитет и влияние совпадали с ее намерениями. И еще совпадали с интересами самой журналистики. Второе чудо пресса сотворила летом 1996 года, когда помогла избрать Ельцина на второй срок. В тот момент она уже не своим интересам служила и не интересам общества - выполняла заказ медиаолигархии. Но и в том, и в другом случае она была четвертой властью. Она и сегодня потенциально располагает огромными возможностями. Все зависит только от того, какие у нее будут ориентиры.
- Кто сегодня идет в журналистику - это, наверное, вам виднее, вы ежедневно общаетесь с вашими студентами. Интересно вам с ними?
- Очень. Я вижу их лица на лекциях, слушаю их выступления на семинарах, ответы на экзаменах и все больше проникаюсь интересом к этому поколению.
- Вообразим невозможное по причине вашего возраста: если бы вам сегодня предложили возглавить крупную газету, вы бы согласились?
- Я себя не вижу в нынешней журналистике. Это не моя журналистика. Кто-то скажет, что я представитель советской журналистики, взращенной в условиях административно-партийной цензуры. Неверно! Я представитель и сторонник редакторской журналистики.
- Что такое редакторская журналистика в вашем понимании?
- Это когда редактор определяет лицо газеты, ее стиль, направление, тематику.
- А сегодня таких редакторов, вы считаете, нет?
- Сегодня редактор - исполнитель воли тех хозяев, которые стоят за его спиной. А в роли хозяина может выступать и сам владелец, и глава издательского дома.
- За вашей редакторской спиной хозяева тоже стояли. И какие хозяева!
- Ну и что? В те годы, будучи главным редактором, ты сам выстраивал систему взаимоотношений и с ЦК, и с Советом Министров. Это была твоя забота - построить отношения так, чтобы ты получал не только втык, но и поддержку. Когда мы издавали книгу о Толкунове под названием "Дважды редактор", в нее вошла статья, автором которой был Егор Яковлев. Он писал, что Толкунов умел пройти по самому краю пропасти и не свалиться в пропасть. Потому что способен был создать систему противовесов во взаимоотношениях и с Советом Министров, и с ЦК, и с местными обкомами. Сейчас нет ни ЦК, ни обкомов, но умение вести газету, когда на тебя по-прежнему давят со всех сторон, никто не отменял. Я считаю, что главный редактор - это и способность управлять коллективом, и мужество в защите сотрудников, и собственное журналистское мастерство. Но самое главное - это позиция. Ты должен знать, для чего ты выпускаешь номер за номером. Так вот, сегодня я не смог бы редактировать газету, потому что не знаю, для чего. За призывами к развитию нанотехнологий, проведению модернизации я не вижу конкретных общественных целей. Мне понятны причины краха СССР. Я не нахожу никаких тайн и в гибели КПСС, она умерла своей смертью, одряхлела - и умерла. Точно так же умерла своей смертью и либеральная политика 90-х годов. 1998-й знаменовался не только дефолтом, это был кризис системы. А что теперь? Общество потребления с голубой американской мечтой о загородном доме? Кто четко знает, что теперь, тот может быть главным редактором.