Хоровая опера по пьесе "Гвидон" и стихам Даниила Хармса поставлена в Школе драматического искусства на Сретенке.
Александр Маноцков написал партитуру специально для хора Школы, известного по постановкам Анатолия Васильева ("Плач Иеремии", "Илиада", "Моцарт и Сальери" и др.) Сценическую премьеру подготовили режиссер Александр Огарев, хореограф Олег Глушков и художник Игорь Попов.
Опера "Гвидон" - не первая попытка средствами музыкального театра выразить синтетический перфоманс, заложенный в поэзии Даниила Хармса: его мир, лишенный привычной житейской логики, наполнен не только странными событиями и выходками героев, но и яркими театральными жестами, откровенной эксцентрикой, неожиданными акустическими эффектами. Автор нового музыкального сочинения на слова Хармса молодой композитор Александр Маноцков представил своего "лирического героя" в совершенно неожиданном ключе: как простодушного певца "радостной религиозности", христианина, ведущего диалог с Преподобным Августином. А жанр новой оперы, написанной для хора и героя-солиста Гвидона (Константин Исаев), причудливо скрестил в себе обрядовые песнопения церкви и фольклора, бойкие танцевальные ритмы, "баховские" фуги и элементы восточной медитативной музыки. И никакой атональности, аналогию с которой у самих обэриутов рождал поэтический алогизм и словесный абсурд "чинарного" языка.
То, что действие "Гвидона" постановщики оперы Александр Огарев и хореограф Олег Глушков развернули в зале "Глобус" с его старинной конструкцией "стакана" из трех ярусов, возвышающихся над округлой сценической площадкой, с его специальной акустикой, уносящей звук высоко вверх, с балконом над сценой, где появляющийся с молитвословиями и гласами святой Августин (Стефания Бродская) напоминает персонажа простодушной народной мистерии вертепа, оказалось идеальным решением как для демонстрации сакральной иронии Хармса, удаленной в партитуре за пределы обэриутского гротеска, так и для эффектной акустики хора. А именно хору Школы драматического искусства композитор и адресовал свою оперу (как в свое время Хармс адресовал своего "Гвидона" Эстер, женщине, семь лет бывшей частью его мыслей и творчества). В ее образе, а именно - кокетливой Лизы, изнуряющей Гвидона приступами ревности, солирует обаятельная Елена Гаврилова, а с нею - весь хор, в спектакле, словно живительная субстанция, воссоздающий целую Вселенную. Жизнь как сон, или сон есть явь. Это коллизия абсолютно хармсовского вектора.
Хор "Гвидона" - спящий, рассыпающийся телами по полу, погружающийся, как в колодец, в волшебную ночь поет песнопения радости, выглядывает ангелами-амурами из-за занавесок, превращает себя в "мебель" в комнате Гвидона, вытанцовывает свадебный обряд, меняет обличья, выпевая то фугу, то сердечные южно-славянские напевы, - словом, берет на себя весь груз фантасмагории, неожиданно трансформировавшейся в новой опере в радостный "порядок", в демонстративную гармонию - может, даже несколько слащавую на современный глаз и слух. Но задача автора, судя по всему, и есть демонстрация иного, не привычного для широкой публики Хармса - того, кто перед самим собой целью искусства видел приведение мира в порядок. И к "Гвидону", между прочим, спустя годы приписал: "достигнута чистота".