В основу сюжета новой ленты автора "Михайло Ломоносова" и экранизации распутинской "Живи и помни" на этот раз легла знаменитая самарская городская легенда о "стоянии Зои" - полувековой давности история девушки из поволжского заводского поселка, в начале Великого поста не дождавшейся любимого и начавшей танцевать с иконой Николая Угодника, да так и застывшей на все время от Прощеного воскресенья до Пасхи.
Итак, 1956 год: в Кремле читают секретный доклад, по стране катится оттепель. Молодая девица-хохотушка в металлургическом городе-заводе Гречанске, ожидающая на день рождения любовника Колю из Куйбышева, требует от матери (Ольга Лапшина) убрать из дома все иконы (от людей, мол, стыдно) под угрозой сожжения образов в печи. Образа отправляются в местный храм, мать лишь требует, чтобы не трогали фамильную драгоценность - образ Николая Угодника. Наступает время вечеринки: собрав весь окрестный, по-босховски выглядящий сброд, но так и не дождавшись милого дружка, девица берет из красного угла икону и кружится с ней в танце - пока не впадает в странную кататонию. Поднимается страшный шум - около дома выстраивается двойной милицейский кордон, в городок сыплет начальство, а его население теряет покой, да только и говорит о "чуде на Чкалова". В город едет журналист Николай (оказывающийся тем самым хахалем, которого ожидала окаменевшая танцующая), его встречает уполномоченный по делам религии гэбист - эти роли исполняют соответственно Константин Хабенский и Сергей Маковецкий.
Происшествие становится для его свидетелей и очевидцев катализатором судеб - пока в Москве кулуарно разоблачают культ личности, в Гречанске за двумя кордонами милиции меняется жизнь населяющих этот город людей. Они напиваются, блюют, исчезают, разводятся, находят себя и себя теряют - сквозь сталинский морок с первыми дуновениями оттепели прорастает вечное, и отныне все будут не те, что раньше. В особенности - главная героиня: она до конца своей жизни не произнесет больше ни слова.
Представляя фильм, сценарист Юрий Арабов (который, как сообщается, был инициатором этого кинопроекта) сказал, что сценарий "Чуда" стал продолжением линии, начатой им в "Юрьевом дне" (реж. Кирилл Серебренников): еще одним фильмом о России, стране, духовная жизнь которой заключается в постановке вопросов без ответов.
Однако при переносе на экран Александр Прошкин переменил заданные автором канвы акценты. Арабов написал историю о генезисе мифа и превращении его в архетип, однако Прошкин сместил разговор на скользкую и тоталитарную почву этики, на которой высказываться куда сложнее - потому что о том, кто виноват и как должно себя вести, двух мнений обычно не бывает. Большой мастер Прошкин ранее блестяще исследовал феномены и события, значимые для русской культуры и менталитета - будь то давний "Михайло Ломоносов" или недавний "Русский бунт". В этом же ряду должна была оказаться и эта современная легенда о громовом столкновении языческого экстаза со страхом Божьим в отдельно взятой девичьей голове и тех последствий, которые оно имело. Однако здесь его фокус смотрит куда шире, выше и дальше - появляется история о преступлении и наказании, о каре Божьей и прощении - и вместо объема, присутствующего у отличного рассказчика, знатока деталей Прошкина ближе к финалу появляется резонерство сельского батюшки. И отчаянно вредит повествованию - заявленная было библейская метафора оказывается неразработанной, некоторые сюжетные линии с размаху упираются в тупик, финал оказывается смят. И это тем более странно, что снята картина великолепно - детали в большинстве воссозданы скрупулезно, кадр выстроен филигранно, ритм выдержан безукоризненно, актерские работы точны и выразительны. Всего этого было вполне достаточно для того, чтобы просто рассказать историю о том, как время проявило себя в вечности, а уж этическую оценку оставить зрителю.