В галерее "Проун" на "Винзаводе" демонстрируется синтетический путеводитель по Эдему - многочастная метафора рая как потерянной и недостижимой мандалы и умиротворяющего чувства совпадения с миром.
То "Винзавод", этот модный "виноградник", делает ставку на персональные выставки с четкой хронологией, то, как сейчас, переходит к пестрым и метафизическим аппликациям вне времени, где ориентиром служит одно единственное понятие, и то взятое одновременно и в религиозном смысле, и в ментальном. Христианские антики здесь делят пространство с рисунками "наивных" самоучек, Пиросмани - с Кабаковым, "Изгнание из рая" Петрова-Водкина - со своенравным "иконостасом" Ирины Затуловской, "Беспечный ездок" Денниса Хоппера - с историями из фильма журналиста Андрея Лошака "План побега" о бизнесменах, которые раньше были затянуты в узкие темные пиджаки и передвигались по мегаполисам в больших железных коробках, а теперь пекут хлеб и ловят рыбу неподалеку от своих хибар на Гоа. Один из героев фильма говорит с экрана, что чем больше человек боится завтрашнего дня, тем легче им управлять. Поэтому любой добровольный ссыльный, скорее, больше находит для себя, нежели теряет. Про людей в изгнании вообще говорят разное.
О потерянном рае, об этой таинственной "зоне", "киббуце желаний", как называл это Карлос Фуэнтес, писали в свое время и Кортасар, и Кантор (который, к слову, сам давно уже с постоянной периодичностью устраивает себе жизнь затворника на тихом рыбацком острове Ре), снимали Вендерс и Герман-младший, перекладывал на музыку Жак Прево, пел Донован. Но именно герои, представленные в "Проуне", в силу своей "наивности", непрофессионализма лукавого и тонко продуманного являют собой все очарование заведомо анонимных, не нуждающихся в подписях вечных подростков; только объединившись воедино, столкнувшись краями багетов, они вдруг стали старше, увереннее, а их потаенные ценности, их золотой Иерусалим - нагляднее.
Медитативная, стоическая, врачебно занудная (помимо лент о хиппи и дауншифтерах, на мониторах в зале крутят фильм про целебные свойства кундалини-йоги), выставка в "Проуне" - самонадеянная и самодостаточная антология всего того, что заключено в ее названии. Это по-своему идеальная, безудержная жизнь природы на полотнах у Павла Леонова и Елены Волковой. Это утрированные росчерки чувств "русской Кало" - Натальи Гончаровой и прямолинейная, колкая, как детский шрам, "мифология игрушки" Леонида Пурыгина. Это, наконец, натуральная игра в Бога в кабаковской инсталляции "Табурет", иллюстрации к Данте и японские танки -XVIII века - иными словами, жизнь земная и жизнь небесная во всех преломлениях, изгнание не как акт сиюминутной воли, эмоциональный взрыв, но как заклинание, неслучайный талисман.
Распадаясь на множество нюансов и интонаций, "Потерянный рай" тем не менее несет в себе довольно мощный, революционный даже заряд. Что осталось во всех этих современных людях, пожинающих ныне плоды своего узкоспециального, бытового триумфа (умных наверняка людях, но уязвимых), от тех, кем они были раньше (не таких тонко чувствующих, но независимых)? Мало, очень мало. Тени. Образы. Иногда воспоминания. Выставка - об этом. В равной мере и о том, что молодость невозвратна, любовь несбыточна - о темах, исполнять которые в мажоре Пиросмани и его "ностальгирующие" коллеги никогда не стремились, так сложилось. Однако на лучших их полотнах вместе с унылым очарованием, сквозящим через наивно-натуралистические зарисовки быта и природы, проглядывается прелесть человеческой индивидуальности, которая все ж таки неиссякаема, вдохновенна, несмотря на всю усталость мира и явное отсутствие каких-либо "залогов с небес". Их ностальгия легитимна, их метод рождается на периферии, им следовало выпасть из контекста. Чтобы сказать о себе словами героя романа Луи Басса с характерным названием "Роскошь изгнания": "Наконец-то после всех тех лет, когда я пытался быть чем-то, чем не был, мое подлинное существо получит возможность выразить себя". Последний поступок этих скитальцев был болезненным, но по крайней мере настоящим.